Неточные совпадения
Он много и энергично хлопотал, чтобы поднять упавшую производительность этих когда-то
знаменитых заводов, и достиг своей цели только тогда, когда ему на помощь явился его старший сын Костя, который, кончив курс в
университете, поступил управляющим в Шатровские заводы.
Обширная дача была полна гостями и шумом: сумские драгуны, актеры, газетные издатели и хроникеры, трое владельцев скаковых конюшен, только что окончившие курс катковские лицеисты, цыгане и цыганки с гитарами, известный профессор Московского
университета,
знаменитый врач по женским болезням, обожаемый всею купеческою Москвою, удачливый театральный антрепренер, в шикарной, якобы мужицкой поддевке, и множество другого народа.
В числе их были, между прочим, студент Ф.Н. Плевако, потом
знаменитый адвокат, А.М. Дмитриев — участник студенческих беспорядков в Петербурге в 1862 году и изгнанный за это из
университета (впоследствии писатель «Барон Галкин», автор популярной в то время «Падшей») и учитель Жеребцов.
В Корчеве нам сказали, что в Кашине мы найдем именно такого жида, какого нам нужно. Сверх того, хотелось взглянуть и на те виноградники, которые дают материал для выделки
знаменитых кашинских вин. А так как, судя по полученной от Балалайкина телеграмме, дело о заравшанском
университете, очевидно, позамялось, и, следовательно, в Самарканд спешить было незачем, то мы и направили свой путь к Кашину.
Года три пропадал он в английских
университетах, потом объехал почти всю Европу, минуя Австрию и Испанию, которых не любил; был в связях со всеми знаменитостями, просиживал вечера с Боннетом, толкуя об органической жизни, и целые ночи с Бомарше, толкуя о его процессах за бокалами вина; дружески переписывался с Шлёцером, который тогда издавал свою
знаменитую газету; ездил нарочно в Эрменонвиль к угасавшему Жан-Жаку и гордо проехал мимо Фернея, не заезжая к Вольтеру.
Милый дед, как странно меняется, как обманывает жизнь! Сегодня от скуки, от нечего делать, я взял в руки вот эту книгу — старые университетские лекции, и мне стало смешно… Боже мой, я секретарь земской управы, той управы, где председательствует Протопопов, я секретарь, и самое большее, на что я могу надеяться, — это быть членом земской управы! Мне быть членом здешней земской управы, мне, которому снится каждую ночь, что я профессор Московского
университета,
знаменитый ученый, которым гордится русская земля!
— И
университет тоже. Что он вам? Все равно никакого толку. Читаете вы уже тридцать лет, а где ваши ученики? Много ли у вас
знаменитых ученых? Сочтите-ка! А чтобы размножать этих докторов, которые эксплоатируют невежество и наживают сотни тысяч, для этого не нужно быть талантливым и хорошим человеком. Вы лишний.
На другой день мы были уже в кибитке и через Петербург доехали в Москву. Здесь, по совету Новосильцова, я отдан был для приготовления к
университету к профессору Московского
университета,
знаменитому историку М. П. Погодину.
Даже такие картины рисовались в его воображении: сидит он, Василий Петрович, уже старый, седой учитель, у себя, в своей скромной квартире, и посещают его бывшие его ученики, и один из них — профессор такого-то
университета, известный «у нас и в Европе», другой — писатель,
знаменитый романист, третий — общественный деятель, тоже известный.
Знаменитого цивилиста мне не привелось слушать ни на первом, ни на втором курсе: гражданского права нам, камералистам, не читали. Позднее он перешел в Петербургский
университет, где и сделался его украшением.
Я с ним сдавал экзамен в Петербургском
университете в
знаменитые сентябрьские дни. Он быт юрист, а может быть, и"администратор", как я по программе моего кандидатского экзамена.
Закрытие
университета подняло сочувствие к нему всего города. На Невском в залах Думы открылись целые курсы с самыми популярными профессорами. Начались, тогда еще совсем внове, и литературные вечера в публичных залах. В зале Пассажа, где и раньше уже состоялся
знаменитый диспут Погодина с Костомаровым, читались лекции; а потом пошло увлечение любительскими спектаклями, в которых и я принимал участие.
С увлечением слушал я на четвертом курсе лекции по истории греческого искусства. Читал профессор Адриан Викторович Прахов, — читал со страстью и блеском. Седоватый человек с холеным, барским лицом, в золотых очках. Вскоре он был переведен из Петербургского
университета в Киевский, с тем чтобы принять в свое заведывание постройку
знаменитого Владимирского собора.
Физиологию читал профессор Александр Шмидт, ректор
университета, —
знаменитый «Blut-Schmidt», открывший в крови фибрин.
В Hotel de Rome, где я обедал за табльдотом, нашел я целое русское общество: племянника В. Ф. Корша и его двух молодых приятелей — слушателей Берлинского
университета: сына одного
знаменитого хирурга и брата второй жены этого хирурга. Душой кружка был Бакст, прекрасно знакомый с Берлином и отличавшийся необыкновенной способностью пленять русских высокопоставленных лиц. Его приятели называли это «укрощением генералов».
Здесь пробыл он близ года, посещая иногда Прагу и его
университет, тогда
знаменитый.
Двухлетний срок, назначенный княжной Маргаритой Дмитриевной Шатову для отдыха после болезни, истекал. Практика его шла превосходно. Имя его стали упоминать в числе московских медицинских знаменитостей. Он был любимым ассистентом
знаменитого московского врача-оригинала, «лучшего диагноста в мире», как называли этого профессора
университета его поклонники.
Некоторые же enfants terribles этого учения, как
знаменитый профессор Иенского
университета Эрнст Геккель в своем
знаменитом сочинении: «Естественная история миротворения», евангелии для неверующих, прямо высказывает это...