Неточные совпадения
— А, и вы тут, — сказала она, увидав его. — Ну, что ваша бедная сестра? Вы не смотрите на меня так, — прибавила она. — С тех пор как все набросились на нее, все те, которые хуже ее во сто тысяч раз, я нахожу, что она сделала прекрасно. Я не могу простить Вронскому, что он не дал мне
знать, когда она была в Петербурге. Я бы поехала к ней и с ней повсюду. Пожалуйста, передайте ей от меня мою
любовь. Ну, расскажите же мне
про нее.
Борис. Никто и не
узнает про нашу
любовь. Неужли же я тебя не пожалею!
— А чем он несчастлив? — вспыхнув, сказала Ульяна Андреевна, — поищите ему другую такую жену. Если не посмотреть за ним, он мимо рта ложку пронесет. Он одет, обут, ест вкусно, спит покойно,
знает свою латынь: чего ему еще больше? И будет с него! А
любовь не
про таких!
Но если я и вымолвил это, то смотрел я с
любовью. Говорили мы как два друга, в высшем и полном смысле слова. Он привел меня сюда, чтобы что-то мне выяснить, рассказать, оправдать; а между тем уже все было, раньше слов, разъяснено и оправдано. Что бы я ни услышал от него теперь — результат уже был достигнут, и мы оба со счастием
знали про это и так и смотрели друг на друга.
Вскоре я
узнал про Цыганка нечто, еще больше поднявшее мой интерес к нему и мою
любовь.
Знаешь ли, что женщина способна замучить человека жестокостями и насмешками и ни разу угрызения совести не почувствует, потому что
про себя каждый раз будет думать, смотря на тебя: «Вот теперь я его измучаю до смерти, да зато потом ему
любовью моею наверстаю…»
Про Еспера Иваныча и говорить нечего: княгиня для него была святыней, ангелом чистым, пред которым он и подумать ничего грешного не смел; и если когда-то позволил себе смелость в отношении горничной, то в отношении женщины его круга он, вероятно, бежал бы в пустыню от стыда, зарылся бы навеки в своих Новоселках, если бы только
узнал, что она его подозревает в каких-нибудь, положим, самых возвышенных чувствах к ней; и таким образом все дело у них разыгрывалось на разговорах, и то весьма отдаленных, о безумной, например,
любви Малек-Аделя к Матильде […
любовь Малек-Аделя к Матильде.
— Да разве князь, — прервал я ее с удивлением, —
про вашу
любовь знает? Ведь он только подозревал, да и то не наверное.
—
Про тебя уж начинают поговаривать, что ты того… этак… тронулся от
любви, делаешь бог
знает что, водишься с какими-то чудаками… Я бы для одного этого пошел.
— Ему хорошо командовать: «рысью!» — с внезапной запальчивостью подхватил Полозов, — а мне-то… мне-то каково? Я и подумал: возьмите вы себе ваши чины да эполеты — ну их с богом! Да… ты о жене спрашивал? Что — жена? Человек, как все. Пальца ей в рот не клади — она этого не любит. Главное — говори побольше… чтобы посмеяться было над чем.
Про любовь свою расскажи, что ли… да позабавней,
знаешь.
Несмотря на всю дружбу мою к Дмитрию и на удовольствие, которое доставляла мне его откровенность, мне не хотелось более ничего
знать о его чувствах и намерениях в отношении
Любовь Сергеевны, а непременно хотелось сообщить
про свою
любовь к Сонечке, которая мне казалась
любовью гораздо высшего разбора.
— Я не
знала, что вам только пьяному так это казалось и кажется!.. — проговорила с ударением и с заметным неудовольствием Катрин, совершенно искренно: читавшая
любовь, со всеми ее подробностями, за высочайшую поэзию, и затем она с гневным уже взором присовокупила: — Значит,
про тебя правду говорили, что ты совершенно испорченный человек!
Если бы
знал я
про любовь твою, разве я взял бы тебя?
А меж тем услыхал от одной кумы (старая была, тоже прачка, к которой Луиза иногда хаживала), что немец
про нашу
любовь знает, потому-то и решил поскорей свататься.
Живут все эти люди и те, которые кормятся около них, их жены, учителя, дети, повара, актеры, жокеи и т. п., живут той кровью, которая тем или другим способом, теми или другими пиявками высасывается из рабочего народа, живут так, поглощая каждый ежедневно для своих удовольствий сотни и тысячи рабочих дней замученных рабочих, принужденных к работе угрозами убийств, видят лишения и страдания этих рабочих, их детей, стариков, жен, больных,
знают про те казни, которым подвергаются нарушители этого установленного грабежа, и не только не уменьшают свою роскошь, не скрывают ее, но нагло выставляют перед этими угнетенными, большею частью ненавидящими их рабочими, как бы нарочно дразня их, свои парки, дворцы, театры, охоты, скачки и вместе с тем, не переставая, уверяют себя и друг друга, что они все очень озабочены благом того народа, который они, не переставая, топчут ногами, и по воскресеньям в богатых одеждах, на богатых экипажах едут в нарочно для издевательства над христианством устроенные дома и там слушают, как нарочно для этой лжи обученные люди на все лады, в ризах или без риз, в белых галстуках, проповедуют друг другу
любовь к людям, которую они все отрицают всею своею жизнью.
Она просто, ясно, без всякого преувеличения, описала постоянную и горячую
любовь Алексея Степаныча, давно известную всему городу (конечно, и Софье Николавне); с родственным участием говорила о прекрасном характере, доброте и редкой скромности жениха; справедливо и точно рассказала
про его настоящее и будущее состояние; рассказала правду
про всё его семейство и не забыла прибавить, что вчера Алексей Степанович получил чрез письмо полное согласие и благословение родителей искать руки достойнейшей и всеми уважаемой Софьи Николавны; что сам он от волнения, ожидания ответа родителей и несказанной
любви занемог лихорадкой, но, не имея сил откладывать решение своей судьбы, просил ее, как родственницу и знакомую с Софьей Николавной даму,
узнать: угодно ли, не противно ли будет ей, чтобы Алексей Степаныч сделал формальное предложение Николаю Федоровичу.
— Ну, рассказывайте что-нибудь… Вы ведь были влюблены в эту пухлявку Наденьку. Не отпирайтесь, пожалуйста, я все
знаю… Рассказывайте. Я люблю, когда рассказывают
про любовь… Ведь вы были влюблены? да?
— Да-с, я
знаю, — перекрикивал нас седой господин, — вы говорите
про то, что считается существующим, а я говорю
про то, что есть. Всякий мужчина испытывает то, что вы называете
любовью, к каждой красивой женщине.
— А какие могут быть у вас серьезные дела с Тюменевым? Может быть, какая-нибудь старая
любовь,
про которую он
знает? — спросила она Бегушева, как бы шутя.
Через несколько времени мать вернулась ко мне. Я слышал, как она рысцой и непривычным ходом подбегала к нашему деннику по коридору. Ей отворили дверь, я не
узнал ее, как она помолодела и похорошела. Она обнюхала меня, фыркнула и начала гоготать. По всему выражению ее я видел, что она меня не любила. Она рассказывала мне
про красоту Доброго и
про свою
любовь к нему. Свидания эти продолжались, и между мною и матерью отношения становились холоднее и холоднее.
Послушайте же, друг мой, — потому что вы все-таки мой друг, — я, конечно, человек простой, бедный, такой незначительный, только не в том дело (я как-то все не
про то говорю, это от смущения, Настенька), а только я бы вас так любил, так любил, что если б вы еще и любили его и продолжали любить того, которого я не
знаю, то все-таки не заметили бы, что моя
любовь как-нибудь там для вас тяжела.
— Видишь, Лиза, — я
про себя скажу! Была бы у меня семья с детства, не такой бы я был, как теперь. Я об этом часто думаю. Ведь как бы ни было в семье худо — все отец с матерью, а не враги, не чужие. Хоть в год раз
любовь тебе выкажут. Все-таки ты
знаешь, что ты у себя. Я вот без семьи вырос; оттого, верно, такой и вышел… бесчувственный.
— Слушай же, Сережа! я там, как другие прочие были, ничего этого не
знаю, да и
знать про это не хочу; ну а только как ты меня на эту теперешнюю нашу
любовь сам улещал и сам
знаешь, что сколько я пошла на нее своею охотою, сколько ж и твоей хитростью, так ежели ты, Сережа, мне да изменишь, ежели меня да на кого да нибудь, на какую ни на есть иную променяешь, я с тобою, друг мой сердечный, извини меня, — живая не расстанусь.
Самая лучшая
любовь бывает такая,
про которую не
знаешь.
Настя. Как же мне не
знать! Он мне, бывало, в уголке потихоньку каждый день
про свою
любовь говорил.
3 Гость. Как же, от
любви к Загорскиной! Мне рассказывали
про жалкое состояние Арбенина. Ему всё кажется, что его куда-то тащат. Он прицепляется ко всему, как будто противится неизвестной силе; плачет и смеется в одно время; зарыдает — и вдруг захохочет. Иногда он
узнает окружающих, всех кроме отца; и всё его ищет. Иногда начинает укорять его в каком<то> убийстве.
Слушала я, и зло меня взяло, зло с
любви взяло; я сердце осилила, промолвила: «Люб иль не люб ты пришелся мне,
знать, не мне
про то
знать, а, верно, другой какой неразумной, бесстыжей, что светлицу свою девичью в темную ночь опозорила, за смертный грех душу свою продала да сердца своего не сдержала безумного; да
знать про то, верно, моим горючим слезам да тому, кто чужой бедой воровски похваляется, над девичьим сердцем насмехается!» Сказала, да не стерпела, заплакала…
Горячо тебя полюблю, все, как теперь, любить буду, и за то полюблю, что душа твоя чистая, светлая, насквозь видна; за то, что как я взглянула впервой на тебя, так тотчас опознала, что ты моего дома гость, желанный гость и недаром к нам напросился; за то полюблю, что, когда глядишь, твои глаза любят и
про сердце твое говорят, и когда скажут что, так я тотчас же обо всем, что ни есть в тебе,
знаю, и за то тебе жизнь отдать хочется на твою
любовь, добрую волюшку, затем, что сладко быть и рабыней тому, чье сердце нашла… да жизнь-то моя не моя, а чужая, и волюшка связана!
Люба (взволнованно). Не говорите мне
про него. Мне хочется осуждать его, и осуждать его тогда, когда он страдает. И я
знаю, что это оттого, что я виновата перед ним. Одно я
знаю, что есть
любовь и, я думаю, настоящая
любовь, которой я никогда не любила его.
Клеопатра Сергеевна. Странные рассуждения! По
любви твоей ко мне, я думаю, что если что-нибудь
знаешь про мужа, так должна была бы не обиняками, а прямо и откровенно мне все сказать, — вот как бы я поступила в отношении тебя…
— Вот что: я понесу ему послезавтра не все.
Про остальное солгу, скажу, что сгорело, что подмокло, что потерял… что, наконец, ну, не кончил, я лгать не могу. Я сам объясню —
знаешь что? я объясню ему все; я скажу: так и так, не мог… я расскажу ему
про любовь мою; он же сам недавно женился, он поймет меня! Я сделаю это все, разумеется, почтительно, тихо; он увидит слезы мои, он тронется ими…
— Да что это?.. Мать Пресвятая Богородица!.. Угодники преподобные!.. — засуетилась Аксинья Захаровна, чуя недоброе в смутных речах дочери. — Параша, Евпраксеюшка, — ступайте в боковушу, укладывайте тот чемодан… Да ступайте же, Христа ради!.. Увальни!.. Что ты, Настенька?.. Что это?.. Ах ты, Господи, батюшка!..
Про что
знает Фленушка?.. Скажи матери-то, девонька!.. Материна
любовь все покроет… Ох, да скажи же, Настенька… Говори, голубка, говори, не мучь ты меня!.. — со слезами молила Аксинья Захаровна.
Ему бы хотелось поговорить на свою любимую тему; он воздержался,
зная, что Серафима не может войти в его душу по этой части, что она чужда его бескорыстной
любви к родной реке и к лесному приволью, где бы он их не встречал. — Что же ты
про матушку-то свою не скажешь мне ничего? Как живет-поживает? Чем занята? Она ведь, сколько я ее по твоим словам разумею, — натура цельная и деятельная.
Смотрел с дружескою приветливостью, расспрашивал
про ее работу на заводе. Но даже в самой глубине его глаз не было уже той внимательной, тайно страдающей ласки, какую Лелька привыкла видеть. И она
знала: он сейчас живет с одной красавицей беллетристкой, — конечно, коммунисткой: Володька никогда бы не унизился до
любви к беспартийной.
Неправду сказали ей и подруги ее
про любовь: видно, они сами не
знали ее.
— Горько мне было, ох, как горько, как
узнала я
про графскую женитьбу, не то горько, что женился он, его это дело, и дай ему Бог счастья, совета да
любви, не я, холопка, его не стоющая, могла ему быть помехою, а то горько, что не сказал мне напрямки, что обзавестись хочет законной хозяюшкой, а сделал это как-то тайком да крадучись…
Ипполитов (
про себя). Воплощенный дьявол!.. Он, однако ж, говорил с такою уверенностью… Нет, он не лжет!.. Так лгать невозможно!.. Несчастный друг!.. И я, как будто вещий ворон, напророчил ему внезапную беду? Что ж? лучше
узнать обман прежде, нежели навек с ним соединиться… Вот
любовь нашего времени! (Скрывается между гостями.)
Несмотря на всю чистоту, невинность такого обмена мыслями, они все-таки оба чувствовали необходимость скрываться и лгать перед светом, что заставляло их страдать. К тому же, как бы честны ни были их отношения, они все же обманывают отсутствующего князя Сергея Сергеевича, обманывают графиню и графа Ратицыных. Последний со своей стороны мог также не одобрить
любовь своей свояченицы к Боброву и, может быть, если бы
узнал про нее, закрыл бы Виктору Аркадьевичу двери своего дома.
Валя жалел бедную русалочку, которая так любила красивого принца, что пожертвовала для него и сестрами, и глубоким, спокойным океаном; а принц не
знал про эту
любовь, потому что русалка была немая, и женился на веселой принцессе; и был праздник, на корабле играла музыка, и окна его были освещены, когда русалочка бросилась в темные волны, чтобы умереть.
«Со вчерашнего вечера участь моя решена: быть любимым вами или умереть. Мне нет другого выхода», — начиналось письмо. Потом он писал, что
знает про то, что родные ее не отдадут ее ему, Анатолю, что на это есть тайные причины, которые он ей одной может открыть, но что ежели она его любит, то ей стоит сказать это слово да, и никакие силы людские не помешают их блаженству.
Любовь победит всё. Он похитит и увезет ее на край света.
Слышал ли он или сам вел ничтожные разговоры, читал ли он или
узнавал про подлость и бессмысленность людскую, он не ужасался как прежде: не спрашивал себя из чего хлопочут люди, когда всё так кратко и неизвестно, но вспоминал ее в том виде, в котором он видел ее последний раз, и все сомнения его исчезали, не потому, что она отвечала на вопросы, которые представлялись ему, но потому, что представление о ней переносило его мгновенно в другую, светлую область душевной деятельности, в которой не могло быть правого или виноватого, в область красоты и
любви, для которой стоило жить.