Неточные совпадения
Городничий (в сторону).О, тонкая штука! Эк куда метнул! какого туману напустил! разбери кто хочет! Не
знаешь, с которой стороны и приняться. Ну, да уж попробовать не куды пошло! Что будет, то будет, попробовать на авось. (Вслух.)Если вы точно имеете нужду в деньгах или в чем другом, то я готов служить
сию минуту. Моя обязанность помогать проезжающим.
Подсмотри в щелку и
узнай все, и глаза какие: черные или нет, и
сию же минуту возвращайся назад, слышишь?
Почтмейстер. Ни
се ни то; черт
знает что такое!
Городничий (запальчиво).Как ни
се ни то? Как вы смеете назвать его ни тем ни
сем, да еще и черт
знает чем? Я вас под арест…
Хлестаков. Я,
знаете, в дороге издержался: то да
се… Впрочем, я вам из деревни сейчас их пришлю.
Я, кажется, всхрапнул порядком. Откуда они набрали таких тюфяков и перин? даже вспотел. Кажется, они вчера мне подсунули чего-то за завтраком: в голове до
сих пор стучит. Здесь, как я вижу, можно с приятностию проводить время. Я люблю радушие, и мне, признаюсь, больше нравится, если мне угождают от чистого сердца, а не то чтобы из интереса. А дочка городничего очень недурна, да и матушка такая, что еще можно бы… Нет, я не
знаю, а мне, право, нравится такая жизнь.
Софья. Я получила сейчас радостное известие. Дядюшка, о котором столь долго мы ничего не
знали, которого я люблю и почитаю, как отца моего, на
сих днях в Москву приехал. Вот письмо, которое я от него теперь получила.
Он не был ни технолог, ни инженер; но он был твердой души прохвост, а это тоже своего рода сила, обладая которою можно покорить мир. Он ничего не
знал ни о процессе образования рек, ни о законах, по которому они текут вниз, а не вверх, но был убежден, что стоит только указать: от
сих мест до
сих — и на протяжении отмеренного пространства наверное возникнет материк, а затем по-прежнему, и направо и налево, будет продолжать течь река.
Есть законы мудрые, которые хотя человеческое счастие устрояют (таковы, например, законы о повсеместном всех людей продовольствовании), но, по обстоятельствам, не всегда бывают полезны; есть законы немудрые, которые, ничьего счастья не устрояя, по обстоятельствам бывают, однако ж, благопотребны (примеров
сему не привожу: сам
знаешь!); и есть, наконец, законы средние, не очень мудрые, но и не весьма немудрые, такие, которые, не будучи ни полезными, ни бесполезными, бывают, однако ж, благопотребны в смысле наилучшего человеческой жизни наполнения.
Голос обязан иметь градоначальник ясный и далеко слышный; он должен помнить, что градоначальнические легкие созданы для отдания приказаний. Я
знал одного градоначальника, который, приготовляясь к
сей должности, нарочно поселился на берегу моря и там во всю мочь кричал. Впоследствии этот градоначальник усмирил одиннадцать больших бунтов, двадцать девять средних возмущений и более полусотни малых недоразумений. И все
сие с помощью одного своего далеко слышного голоса.
Не
знаешь, что более славословить: власть ли, в меру дерзающую, или
сей виноград, в меру благодарящий?
— Я — твое внутреннее слово! я послана объявить тебе свет Фавора, [Фаво́р — по евангельскому преданию, священная гора.] которого ты ищешь, сам того не
зная! — продолжала между тем незнакомка, — но не спрашивай, кто меня послал, потому что я и сама объявить о
сем не умею!
В
сем приятном уединении он под видом ласки или шутливых манер может
узнать много такого, что для самого расторопного сыщика не всегда бывает доступно.
Все
знают пользу, от
сего проистекающую, но и за всем тем сюжет этот далеко не исчерпан.
Парамошу нельзя было
узнать; он расчесал себе волосы, завел бархатную поддевку, душился, мыл руки мылом добела и в этом виде ходил по школам и громил тех, которые надеются на князя мира
сего.
—
Знаю я, — говорил он по этому случаю купчихе Распоповой, — что истинной конституции документ
сей в себе еще не заключает, но прошу вас, моя почтеннейшая, принять в соображение, что никакое здание, хотя бы даже то был куриный хлев, разом не завершается! По времени выполним и остальное достолюбезное нам дело, а теперь утешимся тем, что возложим упование наше на бога!
Сняв венцы с голов их, священник прочел последнюю молитву и поздравил молодых. Левин взглянул на Кити, и никогда он не видал ее до
сих пор такою. Она была прелестна тем новым сиянием счастия, которое было на ее лице. Левину хотелось сказать ей что-нибудь, но он не
знал, кончилось ли. Священник вывел его из затруднения. Он улыбнулся своим добрым ртом и тихо сказал: «поцелуйте жену, и вы поцелуйте мужа» и взял у них из рук свечи.
Ты не поверишь, но я до
сих пор думала, что я одна женщина, которую он
знал.
Но Кити в каждом ее движении, в каждом слове, в каждом небесном, как называла Кити, взгляде ее, в особенности во всей истории ее жизни, которую она
знала чрез Вареньку, во всем
узнавала то, «что было важно» и чего она до
сих пор не
знала.
И я до
сих пор не
знаю, хорошо ли сделала, что послушалась ее в это ужасное время, когда она приезжала ко мне в Москву.
Теперь она верно
знала, что он затем и приехал раньше, чтобы застать ее одну и сделать предложение. И тут только в первый раз всё дело представилось ей совсем с другой, новой стороны. Тут только она поняла, что вопрос касается не ее одной, — с кем она будет счастлива и кого она любит, — но что
сию минуту она должна оскорбить человека, которого она любит. И оскорбить жестоко… За что? За то, что он, милый, любит ее, влюблен в нее. Но, делать нечего, так нужно, так должно.
— Простите меня, княжна! Я поступил как безумец… этого в другой раз не случится: я приму свои меры… Зачем вам
знать то, что происходило до
сих пор в душе моей? Вы этого никогда не
узнаете, и тем лучше для вас. Прощайте.
— В чем это? — спросил я, желая
узнать мнение человека, который до
сих пор молчал.
Итак, одно желание пользы заставило меня напечатать отрывки из журнала, доставшегося мне случайно. Хотя я переменил все собственные имена, но те, о которых в нем говорится, вероятно себя
узнают, и, может быть, они найдут оправдания поступкам, в которых до
сей поры обвиняли человека, уже не имеющего отныне ничего общего с здешним миром: мы почти всегда извиняем то, что понимаем.
— Я не
знаю, как случилось, что мы до
сих пор с вами незнакомы, — прибавила она, — но признайтесь, вы этому одни виною: вы дичитесь всех так, что ни на что не похоже. Я надеюсь, что воздух моей гостиной разгонит ваш сплин… Не правда ли?
И вот таким образом составился в голове нашего героя
сей странный сюжет, за который, не
знаю, будут ли благодарны ему читатели, а уж как благодарен автор, так и выразить трудно.
— Рекомендую вам мою баловницу! — сказал генерал, обратясь к Чичикову. — Однако ж, я вашего имени и отчества до
сих пор не
знаю.
— Невыгодно! да через три года я буду получать двадцать тысяч годового дохода с этого именья. Вот оно как невыгодно! В пятнадцати верстах. Безделица! А земля-то какова? разглядите землю! Всё поемные места. Да я засею льну, да тысяч на пять одного льну отпущу; репой засею — на репе выручу тысячи четыре. А вон смотрите — по косогору рожь поднялась; ведь это все падаль. Он хлеба не
сеял — я это
знаю. Да этому именью полтораста тысяч, а не сорок.
Почему казалось мужчинам, что в них заключалось скверное и нехорошее,
сию минуту
узнаем: в губернию назначен был новый генерал-губернатор — событие, как известно, приводящее чиновников в тревожное состояние: пойдут переборки, распеканья, взбутетениванья и всякие должностные похлебки, которыми угощает начальник своих подчиненных.
— Ну, расспросите у него, вы увидите, что… [В рукописи четыре слова не разобрано.] Это всезнай, такой всезнай, какого вы нигде не найдете. Он мало того что
знает, какую почву что любит,
знает, какое соседство для кого нужно, поблизости какого леса нужно
сеять какой хлеб. У нас у всех земля трескается от засух, а у него нет. Он рассчитает, насколько нужно влажности, столько и дерева разведет; у него все играет две-три роли: лес лесом, а полю удобренье от листьев да от тени. И это во всем так.
Казалось, он был настроен к сердечным излияниям; не без чувства и выражения произнес он наконец следующие слова: — Если б вы
знали, какую услугу оказали
сей, по-видимому, дрянью человеку без племени и роду!
— Я уж
знала это: там все хорошая работа. Третьего года сестра моя привезла оттуда теплые сапожки для детей: такой прочный товар, до
сих пор носится. Ахти, сколько у тебя тут гербовой бумаги! — продолжала она, заглянувши к нему в шкатулку. И в самом деле, гербовой бумаги было там немало. — Хоть бы мне листок подарил! а у меня такой недостаток; случится в суд просьбу подать, а и не на чем.
Я плачу… если вашей Тани
Вы не забыли до
сих пор,
То
знайте: колкость вашей брани,
Холодный, строгий разговор,
Когда б в моей лишь было власти,
Я предпочла б обидной страсти
И этим письмам и слезам.
К моим младенческим мечтам
Тогда имели вы хоть жалость,
Хоть уважение к летам…
А нынче! — что к моим ногам
Вас привело? какая малость!
Как с вашим сердцем и умом
Быть чувства мелкого рабом?
О, кто б немых ее страданий
В
сей быстрый миг не прочитал!
Кто прежней Тани, бедной Тани
Теперь в княгине б не
узнал!
В тоске безумных сожалений
К ее ногам упал Евгений;
Она вздрогнула и молчит
И на Онегина глядит
Без удивления, без гнева…
Его больной, угасший взор,
Молящий вид, немой укор,
Ей внятно всё. Простая дева,
С мечтами, сердцем прежних дней,
Теперь опять воскресла в ней.
В голову никому не могло прийти, глядя на печаль бабушки, чтобы она преувеличивала ее, и выражения этой печали были сильны и трогательны; но не
знаю почему, я больше сочувствовал Наталье Савишне и до
сих пор убежден, что никто так искренно и чисто не любил и не сожалел о maman, как это простодушное и любящее созданье.
— Ступайте, ступайте к дьяволу! а не то я
сию минуту дам
знать, и вас тут… Уносите ноги, говорю я вам, скорее!
«Иисус говорит ей: не сказал ли я тебе, что если будешь веровать, увидишь славу божию? Итак, отняли камень от пещеры, где лежал умерший. Иисус же возвел очи к небу и сказал: отче, благодарю тебя, что ты услышал меня. Я и
знал, что ты всегда услышишь меня; но сказал
сие для народа, здесь стоящего, чтобы поверили, что ты послал меня. Сказав
сие, воззвал громким голосом: Лазарь! иди вон. И вышел умерший...
— То есть безнадежно вполне-с, заранее
зная, что из
сего ничего не выйдет.
— Да что же это я! — продолжал он, восклоняясь опять и как бы в глубоком изумлении, — ведь я
знал же, что я этого не вынесу, так чего ж я до
сих пор себя мучил? Ведь еще вчера, вчера, когда я пошел делать эту… пробу, ведь я вчера же понял совершенно, что не вытерплю… Чего ж я теперь-то? Чего ж я еще до
сих пор сомневался? Ведь вчера же, сходя с лестницы, я сам сказал, что это подло, гадко, низко, низко… ведь меня от одной мысли наяву стошнило и в ужас бросило…
«Иисус говорит ей: воскреснет брат твой. Марфа сказала ему:
знаю, что воскреснет в воскресение, в последний день. Иисус сказал ей: «Я есмь воскресение и жизнь;верующий в меня, если и умрет, оживет. И всякий живущий и верующий в меня не умрет вовек. Веришь ли
сему? Она говорит ему...
«Если действительно все это дело сделано было сознательно, а не по-дурацки, если у тебя действительно была определенная и твердая цель, то каким же образом ты до
сих пор даже и не заглянул в кошелек и не
знаешь, что тебе досталось, из-за чего все муки принял и на такое подлое, гадкое, низкое дело сознательно шел? Да ведь ты в воду его хотел сейчас бросить, кошелек-то, вместе со всеми вещами, которых ты тоже еще не видал… Это как же?»
Последнее было очень знаменательно для Раскольникова: он понял, что, верно, Порфирий Петрович и давеча совсем не конфузился, а, напротив, сам он, Раскольников, попался, пожалуй, в капкан; что тут явно существует что-то, чего он не
знает, какая-то цель; что, может, все уже подготовлено и сейчас,
сию минуту обнаружится и обрушится…
Вот вы
знаете, например, заранее и досконально, что
сей человек,
сей благонамереннейший и наиполезнейший гражданин, ни за что вам денег не даст, ибо зачем, спрошу я, он даст?
Катерина Ивановна нарочно положила теперь пригласить эту даму и ее дочь, которых «ноги она будто бы не стоила», тем более что до
сих пор, при случайных встречах, та высокомерно отвертывалась, — так вот, чтобы
знала же она, что здесь «благороднее мыслят и чувствуют и приглашают, не помня зла», и чтобы видели они, что Катерина Ивановна и не в такой доле привыкла жить.
И, стало быть, Порфирий только теперь, только сейчас
узнал о квартире, а до
сих пор и не
знал.
— Разумеется, так! — ответил Раскольников. «А что-то ты завтра скажешь?» — подумал он про себя. Странное дело, до
сих пор еще ни разу не приходило ему в голову: «что подумает Разумихин, когда
узнает?» Подумав это, Раскольников пристально поглядел на него. Теперешним же отчетом Разумихина о посещении Порфирия он очень немного был заинтересован: так много убыло с тех пор и прибавилось!..
Сидел в мое время один смиреннейший арестант целый год в остроге, на печи по ночам все Библию читал, ну и зачитался, да зачитался,
знаете, совсем, да так, что ни с того ни с
сего сгреб кирпич и кинул в начальника, безо всякой обиды с его стороны.
— Скажите, скажите мне, как вы думаете… ах, извините, я еще до
сих пор не
знаю вашего имени? — торопилась Пульхерия Александровна.
И как беседа шла у них,
Я по
сию не
знаю пору.
Мальчишка, думая поймать угря,
Схватил Змею и, во́ззрившись, от страха
Стал бледен, как его рубаха.
Змея, на Мальчика спокойно посмотря,
«Послушай», говорит: «коль ты умней не будешь,
То дерзость не всегда легко тебе пройдёт.
На
сей раз бог простит; но берегись вперёд,
И
знай, с кем шутишь...