Неточные совпадения
— Знаю и это: все выведала и вижу, что ты ей хочешь
добра. Оставь же, не трогай ее, а то выйдет, что не я, а ты навязываешь ей счастье, которого она сама не хочет,
значит, ты сам и
будешь виноват в том, в чем упрекал меня: в деспотизме. — Ты как понимаешь бабушку, — помолчав, начала она, — если б богач посватался за Марфеньку, с породой, с именем, с заслугами, да не понравился ей — я бы стала уговаривать ее?
— Вот это другое дело; благодарю вас, благодарю! — торопливо говорил он, скрадывая волнение. — Вы делаете мне большое
добро, Вера Васильевна. Я вижу, что дружба ваша ко мне не пострадала от другого чувства,
значит, она сильна. Это большое утешение! Я
буду счастлив и этим… со временем, когда мы успокоимся оба…
— Я, кажется, теперь все понял, — тихо и грустно ответил Алеша, продолжая сидеть. —
Значит, ваш мальчик —
добрый мальчик, любит отца и бросился на меня как на брата вашего обидчика… Это я теперь понимаю, — повторил он раздумывая. — Но брат мой Дмитрий Федорович раскаивается в своем поступке, я знаю это, и если только ему возможно
будет прийти к вам или, всего лучше, свидеться с вами опять в том самом месте, то он попросит у вас при всех прощения… если вы пожелаете.
То, что «миленький» все-таки едет, это, конечно, не возбуждает вопроса: ведь он повсюду провожает жену с той поры, как она раз его попросила: «отдавай мне больше времени», с той поры никогда не забыл этого, стало
быть, ничего, что он едет, это
значит все только одно и то же, что он
добрый и что его надобно любить, все так, но ведь Кирсанов не знает этой причины, почему ж он не поддержал мнения Веры Павловны?
— Греческий язык писал… Милый наш родственник,
значит, Харченко. Он на почте заказным письмом отправлял статью, — ну, и вызнали, куда и прочее. И что только человеку нужно? А главное, проклятый хохол всю нашу фамилию осрамил…
Добрые люди
будут пальцами указывать.
Останься я день в Тобольске, мы с вами бы не увиделись. Почта туда должна
была прийти на другой день моего выезда. Не стану говорить вам, как свидание мое с вами и
добрым Матвеем Ивановичем освежило мою душу, вы оба в этом уверены без объяснений. У вас я забыл рубашку,
значит скоро опять увидимся. Пока дети здесь, я не тронусь, а потом не ручаюсь, чтоб остался в Туринске.
На случай приезда моего вы потрудитесь приискать мне квартирку в вашем соседстве; я не хочу и не смею вас беспокоить моим постоянным присутствием. Это
значило бы злоупотреблять вашей добротой; у Бобрищева-Пушкина также не думаю поместиться: верно, у них и без меня довольно тесно. Вы прежде меня узнаете,
будет ли мне дано позволение ехать, и тогда приищите мне уголок; я неприхотлив, как вам известно, лишь бы найти
добрых, тихих хозяев, что, впрочем, не всегда легко.
Я в азарте кричу: «Вот, говорю, я мешок монастырский украл, отдал ему, а он отпирается!..» Дело,
значит, повели уголовное: так, выходит, я церковный; ну и наши там следователи уписали
было меня порядочно, да настоятель, по счастью моему, в те поры
был в монастыре, — старец
добрый и кроткий, призывает меня к себе.
— Подожди, странная ты девочка! Ведь я тебе
добра желаю; мне тебя жаль со вчерашнего дня, когда ты там в углу на лестнице плакала. Я вспомнить об этом не могу… К тому же твой дедушка у меня на руках умер, и, верно, он об тебе вспоминал, когда про Шестую линию говорил,
значит, как будто тебя мне на руки оставлял. Он мне во сне снится… Вот и книжки я тебе сберег, а ты такая дикая, точно боишься меня. Ты, верно, очень бедна и сиротка, может
быть, на чужих руках; так или нет?
— Посмотрите, — говорил он, — как у Максима Афанасьича левое ухо разгорелось! К
добрым вестям,
значит. Набор
будет.
— Ничего стыдного нет. Рука у него теперь мягкая, словно бархат. И сам он
добрее, мягче сделался. Бывало, глаза так и нижут насквозь, а нынче больше все под лоб зрачки-то закатывать стал. Очень уж,
значит, за отечество ему прискорбно! Намеднись мы в клубе
были, когда газеты пришли. Бросился, это, Удодов, конверт с «Ведомостей» сорвал:"Держится! — кричит, — держится еще батюшка-то наш!"Это он про Севастополь! Ну, да прощайте! Секрет!
— Оно так… может, и
добрый ты барин, да об этом разговаривать нам уж не приходится, потому как,
значит, слова занапрасно терять
будем… а вот порассказать как и что — это дело возможное…
— Вот как! — сказал Иоанн и снял руку с плеча Серебряного, — это
значит, мы не угодны его княжеской милости! Должно
быть, с ворами оставаться честнее, чем
быть моим оружничим! Ну что ж, — продолжал он насмешливо, — я никому в дружбу не набиваюсь и никого насильно не держу. Свыклись вместе, так и служите вместе!
Доброго пути, разбойничий воевода!
Значит, подозревают главным образом ее, и поэтому
будут следить сотни глаз за каждым ее шагом, а потом, чего
доброго, еще подпустят к ней каких-нибудь воров.
Варвара Михайловна. Зачем взвешивать… рассчитывать!.. Как мы все боимся жить! Что это
значит, скажите, что это
значит? Как мы все жалеем себя! Я не знаю, что говорю… Может
быть, это дурно и нужно не так говорить… Но я… я не понимаю!.. Я бьюсь, как большая, глупая муха бьется о стекло… желая свободы… Мне больно за вас… Я хотела бы хоть немножко радости вам… И мне жалко брата! Вы могли бы сделать ему много
доброго! У него не
было матери… Он так много видел горя, унижений… вы
были бы матерью ему…
—
Значит — ты ее не имел! — сказала Катарина, — она
добрая старуха, но, когда нужно, умеет
быть строгой. Словом — они так запутали его в противоречиях, что малый, наконец, опустил дурную свою голову и сознался...
— Плачешь? Это хорошо…
Значит, ты паренёк благодарный и содеянное тебе
добро можешь понимать. Старик
был тебе ба-альшим благодетелем!..
И Эпикур ещё… тот — «бога во правду глаголаша быти, но ничто же никому подающа, ничто же
добро деюща, ни о чем же попечения имуща…»
Значит — бог-то хоть и
есть, но до людей ему нет дела, так я понимаю!
— Но ты, однако,
значит, все-таки меня совершенно разлюбила? — спросил князь, все более и более бледнея в лице, и голос его при этом
был не столь
добрый.
Во всей этой беседе г-жа Петицкая, как мы видим, не принимала никакого участия и сидела даже вдали от прочих, погруженная в свои собственные невеселые мысли: возвращаясь в Москву, она вряд ли не питала весьма сильной надежды встретить Николя Оглоблина, снова завлечь и женить на себе; но теперь,
значит, надежды ее совершенно рушились, а между тем продолжать жить приживалкою, как ни
добра была к ней княгиня, у г-жи Петицкой недоставало никакого терпения, во-первых, потому, что г-жа Петицкая жаждала еще любви, но устроить для себя что-нибудь в этом роде, живя с княгинею в одном доме, она видела, что нет никакой возможности, в силу того, что княгиня оказалась до такой степени в этом отношении пуристкою, что при ней неловко даже
было просто пококетничать с мужчиной.
Кулыгин. Если тринадцать за столом, то,
значит,
есть тут влюбленные. Уж не вы ли, Иван Романович, чего
доброго…
Этот жених умный человек, по месту своего воспитания, потому что это высшее заведение, и должен
быть добрый человек, по семейству, в котором он родился, а главное — состояние: пятьдесят душ незаложенных; это
значит сто душ; дом как полная чаша; это я знаю, потому что у Василья Петровича бывал на завтраках; экипаж
будет у тебя приличный; знакома ты можешь
быть со всеми;
будешь дамой, муж
будет служить, а ты
будешь веселиться; народятся дети, к этому времени тетка умрет: вот вам и на воспитание их.
— Что ни говори, а кровь много
значит. Его мать
была удивительная, благороднейшая, умнейшая женщина.
Было наслаждением смотреть на ее
доброе, ясное, чистое лицо, как у ангела. Она прекрасно рисовала, писала стихи, говорила на пяти иностранных языках,
пела… Бедняжка, царство ей небесное, скончалась от чахотки.
Ераст. Я это очень понимаю, только за что ж вы людей так низко ставите? Ведь это
значит: «Делать, мол, для вас
добро я могу из жалости — нате, мол, я брошу вам… только я так высока для вас, что вы даже н благодарить меня не смеете, и ни во что я считаю вашу благодарность, как
есть вы люди ничтожные».
Отец
был бунчуковый товарищ, Гаврило Омельянович Перекрута; имел"знатные маетности и домашнего
добра до пропасти" — так
значило в записке и добавлено:"и едино-чадная дочь Гликерия Гавриловна, лет взрослых, собою на взгляд опрятненькая, хотя смотрит сурово, но это от притворства, чтоб все боялись ее и повиновались".
— Этот самый старичок, с узелком-то, генерала Жукова дворовый… У нашего генерала, царство небесное, в поварах
был. Приходит вечером: «Пусти, говорит, ночевать…» Ну,
выпили по стаканчику, известно… Баба заходилась около самовара, — старичка чаем попоить, да не в
добрый час заставила самовар в сенях, огонь из трубы,
значит, прямо в крышу, в солому, оно и того. Чуть сами не сгорели. И шапка у старика сгорела, грех такой.
— Ну,
значит, так оно и
будет. Я не жид, я-таки
добрый себе человяга. Другой бы, уж я верно знаю, накинул бы двадцатку, а я накину десять грошиков и подожду еще до филипповок. Да смотри, тогда уже стану жаловаться в правлении.
«Так вот что
значил мой сон. Пашенька именно то, что я должен
был быть и чем я не
был. Я жил для людей под предлогом бога, она живет для бога, воображая, что она живет для людей. Да, одно
доброе дело, чашка воды, поданная без мысли о награде, дороже облагодетельствованных мною для людей. Но ведь
была доля искреннего желания служить богу?» — спрашивал он себя, и ответ
был: «Да, но всё это
было загажено, заросло славой людской. Да, нет бога для того, кто жил, как я, для славы людской.
Буду искать его».
Все время она называла его
добрым, необыкновенным, возвышенным; очевидно, он казался ей не тем, чем
был на самом деле,
значит, невольно обманывал ее…
Русаков. Да что вам сказать-то? Ты знаешь, Дуня у меня одна… Одно утешение только и
есть. Мне не надо ни знатного, ни богатого, а чтобы
был добрый человек да любил Дунюшку, а мне бы любоваться на их житье… право, так. Я,
значит, должен это дело сделать с разумом, потому мне придется за нее богу отвечать.
Значит, впереди у меня полнейшая, совершенная нищета; но это чудовище терзает нынче людей пострашней, чем в прежние времена: прежде обыкновенно найдется какой-нибудь
добрый родственник, или верный старый друг, или благодетельный вельможа, который даст угол, кусок хлеба и старенькое пальтишко бывшему миллионеру; а теперь к очагу, в кухню свою, никто не пустит даже погреться, и я вместе с бедною женою моею должен
буду умереть где-нибудь на тротуаре с холоду, с голоду!..
Еще бы! Но и увы! Только
было начавший проясняться Петр опять
был ввергнут в ту мрачно-сверкающую, звездно-лунную казачье-скачущую шапочно-доносную нощь и, что еще хуже, этот Петр, который починил старику челн,
значит, как будто бы сделал
доброе дело, оказался тем самым злодеем Кочубеем и Гетманом. И опять встал под гигантский — в новый месяц! — вопросительный знак: «Кто?» Когда Петр — то всегда: кто? Петр, это когда никак нельзя догадаться.
Да, старик тут, и,
значит, у меня
есть добрый знакомый в этом далеком и неприветливом краю, в этом маленьком домике с полосатыми столбами, приютившемся у подножия угрюмых и мрачных хребтов.
Можно жить по Христу и можно жить по сатане. Жить по Христу
значит жить по-человечески, любить людей, делать
добро и за зло воздавать
добром. Жить по сатане
значит жить по-звериному, любить только себя и за зло воздавать злом. Чем больше мы
будем стараться жить по Христу, тем больше
будет любви и счастья между людьми. Чем больше мы
будем жить по сатане, тем жизнь наша
будет бедственнее.
Царство божие силою берется. Это
значит то, что для того, чтобы избавиться от зла и
быть добрым, нужно усилие. Усилие нужно для того, чтобы удержаться от зла. Удержись от зла, и
будешь делать
добро, потому что душа человеческая любит
добро и делает его, если только свободна от зла.
Это еще
было время
доброй, наивной веры во всякого, кто кричал громко и называл себя либералом. — Как же? человек ведь кричит: я либерал! — ну,
значит, и точно либерал.
Оно должно
быть свободно и от религии (конечно, это не
значит — от Бога), и от этики (хотя и не от
Добра).
— Соблюли себя,
значит, как следует, милый баринок, — говорил значительно подвыпивший Михаила Бастрюков, обращаясь к Ашанину. — Нельзя, «голубь» просил… Небось, помнил всякий и
пил с рассудком… Даже и Захарыч может лыко вязать… То-то оно и
есть, Владимир Миколаич,
добрым словом всего достигнешь… А ежели, примерно сказать, страхом… все бы перепились, как последние свиньи… Но только, я вам доложу, эта самая арака ничего не стоит против нашей водки…
— Захотел бы, так не минуту сыскал бы, а час и другой… — молвила Татьяна Андревна. — Нет, ты за него не заступайся. Одно ему от нас всех: «Забудь наше
добро, да не делай нам худа». И за то спасибо скажем. Ну,
будет! — утоля воркотней расходившееся сердце, промолвила Татьяна Андревна. — Перестанем про него поминать… Господь с ним!..
Был у нас Петр Степаныч да сплыл,
значит, и делу аминь… Вот и все, вот и последнее мое слово.
— Да нет-с ее, жестокости, нет, ибо Катерина Астафьевна остается столь же
доброю после накормления курицей Драдедама, как
была до сего случая и во время сего случая. Вот вам —
есть факт жестокости и несправедливости, а он вовсе не
значит того, чем кажется. Теперь возражайте!
— Да и вы думаете так же. Для маленького зла вы слишком большой человек, как и миллиарды слишком большие деньги, а большое зло… честное слово, я еще не знаю, что это
значит — большое зло? Может
быть, это
значит: большое
добро? Среди недавних моих размышлений, когда я… одним словом, пришла такая странная мысль: кто приносит больше пользы человеку: тот, кто ненавидит его, или тот, кто любит? Вы видите, Магнус, как я еще несведущ в человеческих делах и как я… готов на все.
[Очень тонкие
есть замечания в книге М. Шелера «Wesen und Formen der Sympatie».] Руководиться в своих нравственных актах любовью к
добру, а не к человеку, к живым существам и
значит практиковать этику, противоположную христианской, евангельской,
быть фарисеем и законником.
Но христианскому человечеству
было непосильно провести ее в жизнь, ибо это
значило бы стать «по ту сторону
добра и зла», которыми живет мир.
Нина выдвинулась вперед и дрожащим от волнения голосом начала свое признание.
Добрая девочка боялась не за себя. Назвать Гаврилыча —
значило подвергнуть его всевозможным случайностям, не назвать —
было очень трудно.
Хрущов. Первый, кому я поверил,
был ваш брат, Юлечка! Хорош тоже и я! Поверил вашему брату, которого не уважаю, и не верил этой женщине, которая на моих же глазах жертвовала собой. Я охотнее верю злу, чем
добру, и не вижу дальше своего носа. А это
значит, что я бездарен, как все.
«В горной теснине приютился духан… В нем бойко торгует старый Аршак… У Аршака дочь красавица Като… У Като черные очи и
доброе сердце. Ей жаль бедного сазандара, попавшегося на дороге. Она приводит его в духан и дает ему
есть. Сазандар благодарит Като и желает ей
доброго жениха. А гости в духане смотрят на Като и говорят: „Это
добрая девушка. Взять ее к себе в дом —
значит получить благо, потому что
доброе сердце жены — величайшее богатство в доме Грузии“…»
А сам Николай Евграфыч глядит на этой фотографии таким простаком,
добрым малым, человеком-рубахой; добродушная семинарская улыбка расплылась по его лицу, и он наивно верит, что эта компания хищников, в которую случайно втолкнула его судьба, даст ему и поэзию, и счастье, и всё то, о чем мечтал, когда еще студентом
пел песню: «Не любить — погубить
значит жизнь молодую»…
— Нет, не поздно! Все можно исправить при поддержке мадам Дюшар, и я все исправлю. Не ожидала я, что она ко мне поедет, и это
добрый знак.
Значит, можно
будет надеяться все переменить.
Этот человек, ищущий с такою неутомимостью гибели русского войска и так усердно отыскиваемый патриоткою, он здесь, это что-нибудь
значит; это не к
добру, тем более что Шлиппенбах должен
быть ныне в Гельмет, не подозревая еще грозной тревоги!
У Луки, гл. VI, с 37 по 49, слова эти сказаны тотчас после учения о непротивлении злу и о воздаянии
добром за зло. Тотчас после слов: «
будьте милосерды, как отец ваш на небе», сказано: «не судите, и не
будете судимы, не осуждайте, и не
будете осуждены». Не
значит ли это, кроме осуждения ближнего, и то, чтобы не учреждать судов и не судить в них ближних? спросил я себя теперь. И стоило мне только поставить себе этот вопрос, чтобы и сердце и здравый смысл тотчас же ответили мне утвердительно.