Неточные совпадения
Бурсак не мог пошевелить рукою и был связан, как в мешке, когда дочь воеводы
смело подошла к нему, надела ему на голову свою блистательную диадему, повесила на губы ему серьги и накинула на него кисейную прозрачную шемизетку [Шемизетка — накидка.] с фестонами, вышитыми
золотом.
Мне нравится, при этой
сметеИскусно как коснулись вы
Предубеждения Москвы
К любимцам, к гвардии, к гвардейским,
к гвардионцам;
Их
золоту, шитью дивятся будто солнцам!
А в Первой армии когда отстали? в чем?
Всё так прилажено, и тальи все так узки,
И офицеров вам начтём,
Что даже говорят, иные, по-французски.
Вот то-то-с, моего вы глупого сужденья
Не жалуете никогда:
Ан вот беда.
На что вам лучшего пророка?
Твердила я: в любви не будет в этой прока
Ни во́ веки веков.
Как все московские, ваш батюшка таков:
Желал бы зятя он с звездами, да с чинами,
А при звездах не все богаты, между нами;
Ну разумеется, к тому б
И деньги, чтоб пожить, чтоб мог давать он ба́лы;
Вот, например, полковник Скалозуб:
И
золотой мешок, и
метит в генералы.
Магазин Марины был наполнен блеском еще более ослепительным, как будто всю церковную утварь усердно вычистили
мелом. Особенно резал глаза Христос, щедро и весело освещенный солнцем, позолоченный, кокетливо распятый на кресте черного мрамора. Марина продавала старику в полушубке
золотые нательные крестики, он задумчиво пересыпал их из горсти в горсть, а она говорила ему ласково и внушительно...
Открыл форточку в окне и, шагая по комнате, с папиросой в зубах,
заметил на подзеркальнике
золотые часы Варвары, взял их, взвесил на ладони. Эти часы подарил ей он. Когда будут прибирать комнату, их могут украсть. Он положил часы в карман своих брюк. Затем, взглянув на отраженное в зеркале озабоченное лицо свое, открыл сумку. В ней оказалась пудреница, перчатки, записная книжка, флакон английской соли, карандаш от мигрени,
золотой браслет, семьдесят три рубля бумажками, целая горсть серебра.
— Лейба! — подхватил Чертопханов. — Лейба, ты хотя еврей и вера твоя поганая, а душа у тебя лучше иной христианской! Сжалься ты надо мною! Одному мне ехать незачем, один я этого дела не обломаю. Я горячка — а ты голова,
золотая голова! Племя ваше уж такое: без науки все постигло! Ты, может, сомневаешься: откуда,
мол, у него деньги? Пойдем ко мне в комнату, я тебе и деньги все покажу. Возьми их, крест с шеи возьми — только отдай мне Малек-Аделя, отдай, отдай!
Обученный такому округлению счетов, привыкнувший к такого рода
сметам, а вероятно, и к пяти
золотым, о судьбе которых он умолчал, староста был уверен в успехе.
Месяца через полтора я
заметил, что жизнь моего Квазимодо шла плохо, он был подавлен горем, дурно правил корректуру, не оканчивал своей статьи «о перелетных птицах» и был мрачно рассеян; иногда мне казались его глаза заплаканными. Это продолжалось недолго. Раз, возвращаясь домой через
Золотые ворота, я увидел мальчиков и лавочников, бегущих на погост церкви; полицейские суетились. Пошел и я.
Не богата на них утварь, не горит ни серебро, ни
золото, но никакая нечистая сила не
посмеет прикоснуться к тому, у кого они в доме.
Но никто на них не обратил внимания. Поздние игроки, как всегда, очень зарвались. Игра шла очень крупная.
Метал Александр Степанович Саркизов (Саркуша), богатый человек и умелый игрок, хладнокровный и обстоятельный. Он бил карту за картой и загребал
золото и кредитки.
— Вот ращу дочь, а у самого кошки на душе скребут, —
заметил Тарас Семеныч, провожая глазами убегавшую девочку. — Сам-то стар становлюсь, а с кем она жить-то будет?.. Вот нынче какой народ пошел: козырь на козыре. Конечно, капитал будет, а только деньгами зятя не купишь, и через
золото большие слезы льются.
Его силом не удерживали: напитали, деньгами наградили, подарили ему на память
золотые часы с трепетиром, а для морской прохлады на поздний осенний путь дали байковое пальто с ветряной нахлобучкою на голову. Очень тепло одели и отвезли Левшу на корабль, который в Россию шел. Тут
поместили Левшу в лучшем виде, как настоящего барина, но он с другими господами в закрытии сидеть не любил и совестился, а уйдет на палубу, под презент сядет и спросит: «Где наша Россия?»
Старый Турка сразу повеселел, припомнив старинку, но Кишкин глазами указал ему на Зыкова: дескать, не впору язык развязываешь, старина… Старый штейгер собрал промытое
золото на железную лопаточку, взвесил на руке и
заметил...
Они выпивали и болтали о Кишкине, как тот «распыхался» на своей Богоданке, о старательских работах, о том, как Петр Васильич скупает
золото, о пропавшем без вести Матюшке и т. д. Кожин больше молчал, прислушиваясь к глухим стонам, доносившимся откуда-то со стороны избы. Когда Мыльников насторожился в этом направлении, он равнодушно
заметил...
— Руку легкую надо на
золото… —
заметил в раздумье Кожин, впадая опять в свое полусонное состояние.
— Ты вот куда
метнул… Ну, это, брат, статья неподходящая. Мы своим горбом золото-то добываем… А за такие дела еще в Сибирь сошлют.
— Сиротское ваше
золото, —
заметил Кишкин, когда Зыков отошел сажен десять. — Из-за хлеба на воду робите…
Новый главный управляющий Балчуговскими
золотыми промыслами явился той новой метлой, которая, по пословице, чисто
метет. Он сразу и везде завел новые порядки начиная со своей конторы. Его любимой фразой было...
— Было бы из чего набавлять, Степан Романыч, — строго
заметил Зыков. — Им сколько угодно дай — все возьмут… Я только одному дивлюсь, что это вышнее начальство смотрит?.. Департаменты-то на что налажены? Все дача была казенная и вдруг будет вольная. Какой же это порядок?.. Изроют старатели всю Кедровскую дачу, как свиньи, растащат все
золото, а потом и бросят все… Казенного добра жаль.
Результатом этого было то, что Ястребов был арестован в ту же ночь. Произведенным обыском было обнаружено не записанное в книге
золото, а таковое считается по закону хищничеством. Это была
месть Петра Васильича, который сделал донос. Впрочем, Ястребов судился уже несколько раз и отнесся довольно равнодушно к своему аресту.
На правом берегу Балчуговки тянулся каменистый увал, известный под именем Ульянова кряжа. Через него змейкой вилась дорога в Балчуговскую дачу. Сейчас за Ульяновым кряжем шли тоже старательские работы. По этой дороге и ехал верхом объездной с кружкой, в которую ссыпали старательское
золото. Зыков расстегнул свой полушубок, чтобы перепоясаться, и Кишкин
заметил, что у него за ситцевой рубахой что-то отдувается.
— А у вас что? Что там у вас? Гггааа! ни одного человека путного не было, нет и не будет. Не будет, не будет! — кричала она, доходя до истерики. — Не будет потому, что ваш воздух и болота не годятся для русской груди… И вы… (маркиза задохнулась) вы
смеете говорить о наших людях, и мы вас слушаем, а у вас нет терпимости к чужим мнениям; у вас Марат — бог;
золото, чины,
золото,
золото да разврат — вот ваши боги.
Я
заметил, что подобные сомнения и все эти щекотливые вопросы приходили к нему всего чаще в сумерки (так памятны мне все подробности и все то
золотое время!). В сумерки наш старик всегда становился как-то особенно нервен, впечатлителен и мнителен. Мы с Наташей уж знали это и заранее посмеивались.
Зинаида опять рассмеялась… Я успел
заметить, что никогда еще не было у ней на лице таких прелестных красок. Мы с кадетом отправились. У нас в саду стояли старенькие качели. Я его посадил на тоненькую дощечку и начал его качать. Он сидел неподвижно, в новом своем мундирчике из толстого сукна, с широкими
золотыми позументами, и крепко держался за веревки.
— Тут в одном — все стиснуто… вся жизнь, пойми! — угрюмо
заметил Рыбин. — Я десять раз слыхал его судьбу, а все-таки, иной раз, усомнишься. Бывают добрые часы, когда не хочешь верить в гадость человека, в безумство его… когда всех жалко, и богатого, как бедного… и богатый тоже заблудился! Один слеп от голода, другой — от
золота. Эх, люди, думаешь, эх, братья! Встряхнись, подумай честно, подумай, не щадя себя, подумай!
С проникновенной и веселой ясностью он сразу увидел и бледную от зноя голубизну неба, и
золотой свет солнца, дрожавший в воздухе, и теплую зелень дальнего поля, — точно он не
замечал их раньше, — и вдруг почувствовал себя молодым, сильным, ловким, гордым от сознания, что и он принадлежит к этой стройной, неподвижной могучей массе людей, таинственно скованных одной незримой волей…
Кому она подаст стакан, тот сейчас вино выпьет и на поднос, сколько чувствует усердия, денег
мечет,
золото или ассигнации; а она его тогда в уста поцелует и поклонится.
«Ничего не жалеем: танцуй!» — деньги ей так просто зря под ноги
мечут, кто
золото, кто ассигнации.
Красивый худощавый брюнет, с длинным, сухим носом и большими усами, продолжавшимися от щек,
метал банк белыми красивыми пальцами, на одном из которых был большой
золотой перстень с гербом.
— Ну что, как вам? — спросила сестра, своими тоненькими, нежными пальцами, на одном из которых, Володя
заметил, было
золотое колечко, поднимая его немного плешивую голову и поправляя подушку. — Вот ваши товарищи пришли вас проведать.
Аграфена Кондратьевна. Ты бы, Устинья Наумовна, вперед доложила, что за дочерью-то у нас не горы,
мол,
золотые.
— Вздор! — шепнул Петр Иваныч Александру. —
Заметь набалдашник: видишь
золотую львиную голову? Третьего дня он хвастался мне, что заплатил за нее Барбье шестьсот рублей, и теперь показывает; вот тебе образчик средств, какими он действует. Сражайся и сбей его вон с этой позиции.
Восьмого мая, вернувшись с последнего экзамена, закона божия, я нашел дома знакомого мне подмастерье от Розанова, который еще прежде приносил на живую нитку сметанные мундир и сюртук из глянцевитого черного сукна с отливом и отбивал
мелом лацкана, а теперь принес совсем готовое платье, с блестящими
золотыми пуговицами, завернутыми бумажками.
По одной из стен ее в алькове виднелась большая кровать под штофным пологом, собранным вверху в большое
золотое кольцо, и кольцо это держал не амур, не гений какой-нибудь, а летящий ангел с смертоносным
мечом в руке, как бы затем, чтобы почиющему на этом ложе каждоминутно напоминать о смерти.
Но явиться к сему почтенному человеку, — излагал далее Аггей Никитич, — прямо от себя с просьбою о посвящении в таинства масонства он не
смеет и потому умолял Егора Егорыча снабдить его рекомендательным письмом, с которым будто бы можно, как с
золотыми ключами Петра […с
золотыми ключами Петра.
— Правило прекрасное! —
заметила Катрин и надулась; Крапчик же заметно сделался любезнее с своим гостем и стал даже подливать ему вина. Ченцов, с своей стороны, хоть и чувствовал, что Катрин сильно им недовольна, но что ж делать? Поступить иначе он не мог: ощутив в кармане своем подаренные дядею деньги, он не в силах был удержаться, чтобы не попробовать на них счастия слепой фортуны, особенно с таким
золотым мешком, каков был губернский предводитель.
Это была особа старенькая, маленькая, желтенькая, вострорылая, сморщенная, с характером самым неуживчивым и до того несносным, что, несмотря на свои
золотые руки, она не находила себе места нигде и попала в слуги бездомовного Ахиллы, которому она могла сколько ей угодно трещать и чекотать, ибо он не
замечал ни этого треска, ни чекота и самое крайнее раздражение своей старой служанки в решительные минуты прекращал только громовым: «Эсперанса, провались!» После таких слов Эсперанса обыкновенно исчезала, ибо знала, что иначе Ахилла схватит ее на руки, посадит на крышу своей хаты и оставит там, не снимая, от зари до зари.
— Ну, на это у меня и денег не хватит, — ответил Передонов, не
замечая насмешки, — я не банкир. А только я на-днях во сне видел, что венчаюсь, а на мне атласный фрак, и у нас с Варварою
золотые браслеты. А сзади два директора стоят, над нами венцы держат, и аллилую поют.
Жизнь его шла суетно и бойко, люди всё теснее окружали, и он стал
замечать, что руки их направлены к его карманам. То один, то другой из деловых людей города тайно друг от друга предлагали ему вступить с ними в компанию, обещая
золотые барыши, и всё чаще являлся крепенький Сухобаев, садился против хозяина и, спрятав глазки, убедительно говорил...
Вот навоз испокон века принято называть „
золотом“, а разве от этого он сделался действительным
золотом!» И
заметьте, это человек служащий, то есть докладывающий, представляющий на усмотрение, дающий объяснения, получающий чины и кресты и т. д.
Тысячи намеков на гордость его невесты, на ее нищенство, прикрывающееся
золотом и парчою, на его подчиненность воле и прихотям Софьи Николавны беспрестанно раздавались в его ушах; много он не
замечал, не понимал, но многое попадало прямо в цель, смущало его ум и бессознательно заставляло задумываться.
Фуражка с ремнем и
золотым якорем окончательно противоречила галстуку, но он так счастливо улыбался, что мне не следовало ничего
замечать.
— Все это прописная мораль, батенька… Если уж на то пошло, то посмотри на меня: перед тобой стоит великий человек, который напишет «песни смерти». А ведь ты этого не
замечал… Живешь вместе со мной и ничего не видишь… Я расплачусь за свои недостатки и пороки
золотой монетой…
— Никак
золото… — недовольным голосом
заметила она, осторожно передавая кусок кварца обратно.
— Правду, видно, старинные люди сказывали, — кричал Нил Поликарпыч, горячась и размахивая руками, — что,
мол, прежде сосуды по церквам были деревянные, да попы
золотые, а нынче сосуды стали
золотые, так попы деревянные.
— Не надо объявлять настоящей жилки, Гордей Евстратыч… а как Шабалин делает… россыпью объяви… а в кварце,
мол,
золото попадается только гнездами… это можно… на это и закона нет… уж я это знаю… ну надо замазать рты левизорам да инженерам… под Шабалина подражай…
Из Нижнего Гордей Евстратыч действительно привез всем по гостинцу: бабушке — парчи на сарафан и настоящего
золотого позумента, сыновьям — разного платья и невесткам — тоже. Самые лучшие гостинцы достались Нюше и Арише; первой — бархатная шубка на собольем меху, а второй — весь
золотой «прибор», то есть серьги, брошь и браслет. Такая щедрость удивила Татьяну Власьевну, так что она
заметила Гордею Евстратычу...
Романею подали; гости придвинулись поближе к запорожцу, который, выпив за здоровье молодых, принялся рассказывать всякую всячину: о басурманской вере персиян, об Араратской горе, о степях непроходимых, о
золотом песке, о медовых реках, о слонах и верблюдах; мешал правду с небылицами и до того занял хозяина и гостей своими рассказами, что никто не
заметил вошедшего слугу, который, переговоря с работницею Марфою, подошел к Кирше и, поклонясь ему ласково, объявил, что его требуют на боярский двор.
— «Не вихри, не ветры в полях подымаются, не буйные крутят пыль черную: выезжает то сильный, могучий богатырь Добрыня Никитич на своем коне богатырском, с одним Торопом-слугой; на нем доспехи ратные как солнышко горят; на серебряной цепи висит меч-кладенец в полтораста пуд; во правой руке копье булатное, на коне сбруя красна
золота.
Красный угол был выбелен; тут помещались образа, остальные части стен, составлявшие продолжение угла, оставались только вымазанными глиной; медные ризы икон, вычищенные
мелом к светлому празднику, сверкали, как
золото; подле них виднелся возобновленный пучок вербы, засохнувшая просфора, святая вода в муравленом кувшинчике, красные яйца и несколько священных книг в темных кожаных переплетах с медными застежками — те самые, по которым Ваня учился когда-то грамоте.