Неточные совпадения
— Сам народ никогда не делает революции, его толкают вожди. На время подчиняясь им, он вскоре начинает сопротивляться
идеям, навязанным ему извне. Народ знает и чувствует, что единственным
законом для него является эволюция. Вожди всячески пытаются нарушить этот
закон. Вот чему учит история…
Есть и обратный
закон для
идей:
идеи пошлые, скорые — понимаются необыкновенно быстро, и непременно толпой, непременно всей улицей; мало того, считаются величайшими и гениальнейшими, но — лишь в день своего появления.
Идея же греха и вытекающей из него болезненности бытия дана нам до всех категорий, до всякого рационализирования, до самого противоположения субъекта объекту; она переживается вне времени и пространства, вне
законов логики, вне этого мира, данного рациональному сознанию.
Идею Троичности считают исключенной
законом тождества, основным
законом мышления.
Идея Троичности не санкционируется
законами логики, но санкционируется
законами Логоса.
С одной стороны, преступление есть осуществление или, лучше сказать, проявление злой человеческой воли. С другой стороны, злая воля есть тот всемогущий рычаг, который до тех пор двигает человеком, покуда не заставит его совершить что-либо в ущерб высшей
идее правды и справедливости, положенной в основание пятнадцати томов Свода
законов Российской империи.
Я уважаю только чистую
идею, которая ничему другому покориться не может, кроме
законов строгого, логического развития.
Патриархальные религии обоготворяли семьи, роды, народы; государственные религии обоготворяли царей и государства. Даже и теперь большая часть малообразованных людей, как наши крестьяне, называющие царя земным богом, подчиняются
законам общественным не по разумному сознанию их необходимости, не потому, что они имеют понятие об
идее государства, а по религиозному чувству.
Очень легко показать неприложимость к возвышенному определения «возвышенное есть перевес
идеи над образом», после того как сам Фишер, его принимающий, сделал это, объяснив, что от перевеса
идеи над образом (выражая ту же мысль обыкновенным языком: от превозможения силы, проявляющейся в предмете, над всеми стесняющими ее силами, или, в природе органической, над
законами организма, ее проявляющего) происходит безобразное или неопределенное («безобразное» сказал бы я, если бы не боялся впасть в игру слов, сопоставляя безобразное и безобразное).
Вследствие этого
закона [абсолютная]
идея, вполне постигаемая только мышлением (познавание под формою посредственности), первоначально является духу под формою непосредственности или под формою воззрения.
В природе все частно, индивидуально, врозь суще, едва обнято вещественною связью; в природе
идея существует телесно, бессознательно, подчиненная
закону необходимости и влечениям темным, не снятым свободным разумением.
Природа есть именно существование
идеи в многоразличии; единство, понятое древними, была необходимость, фатум, тайная, миродержавная сила, неотразимая для земли и для Олимпа; так природа подчинена
законам необходимым, которых ключ в ней, но не для нее.
Через что исполняются наши родительские наставления, прежде данные Ее Высочеству».] искала Она правил мудрой Политики, и часто, облокотись священною рукою на бессмертные страницы Духа
законов, раскрывала в уме Своем
идеи о народном счастии, предчувствуя, что Она Сама будет творцом оного для обширнейшей Империи в свете!..
Натура есть его уложение, книга
законов, в которой он
идеи свои изобразил буквами, кои разум человеческий разуметь и знать должен».
Она бесцеремонно тыкала на них указательным пальцем, поясняя, что «это, мол, дураки-постепеновцы, а этот — порядочный господин, потому что „из наших“, а тот — подлец и шпион, потому что пишет в газете, которая „ругает наших“, а кто наших ругает, те все подлецы, мерзавцы и шпионы; а вот эти двое — дрянные пошляки и тупоумные глупцы, потому что они оба поэты, стишонки сочиняют; а этот профессор тоже дрянной пошляк, затем что держится политико-экономических принципов; а тот совсем подлец и негодяй, так как он читает что-то такое о полицейских и уголовных
законах, в духе вменяемости, тогда как вообще вся
идея вменяемости есть подлость, и самый принцип права, в сущности, нелепость, да и вся-то юриспруденция вообще самая рабская наука и потому вовсе не наука, и дураки те, кто ею занимаются!»
Вышепомянутый нигилист Полояров ведет деятельную пропаганду
идей и действий, вредящих началам доброй нравственности и Святой Религии, подрывающих священный авторитет
Закона и Высшей Власти, стремящихся к ниспровержению существующего порядка и наносящих ущерб целости Государства.
«Сим имею честь, по долгу верноподданнической присяги и по внушению гражданского моего чувства, почтительнейше известить, что вольнопроживающий в городе Санкт-Петербурге нигилист Моисей Исааков Фрумкин распространяет пропаганду зловредных
идей, вредящих началам доброй нравственности и Святой Религии, подрывающих авторитет Высшей Власти и
Закона, стремящихся к ниспровержению существующего порядка и наносящих ущерб целости Государства. А посему…»
«
Законы природы»,
идея о все общей мировой детерминированности, о каком-то perpetuum mobile [Вечный двигатель (лат.).] есть необходимое вспомогательное орудие познания, его прагматические костыли, опираясь на них человек расширяет свою мощь и положительную свободу.
Идея жертвы есть поэтому отрицание логического
закона тожества, ибо ее логика рассматривает нетожественное как тожественное.
Учению Платона об
идеях Аристотель противопоставляет свое учение о формах (μορφή), осуществляющихся в некоем субстрате (ΰποκείμενον), материи (ϋλη), причем форма есть движущий принцип, ведущий развитие к своему полнейшему осуществлению: она является и данностью, и заданностью для своего вида, а вместе и
законом ее развития, целепричиной, делающей вещь воплощением своей
идеи (εντελέχεια).
Не есть ли эта
идея лишь ненужное удвоение нравственного
закона, и не является ли поэтому недоразумением вообще отличать Бога от этического сознания, установляющего систему нравственных целей, постулирующего нравственный миропорядок?
Мир
идей, идеальное все, актуально содержащееся в Софии, для мира тварного существует не только как основа или причинность (в вышеуказанном смысле), но и как норма, предельное задание,
закон жизни, аристотелевская энтелехия в отношении к потенциальному состоянию бытия.
Обыкновенно «
идея» романа, закрепленная этим эпиграфом, понимается так, как высказывает ее, например, биограф Толстого П. И. Бирюков: «Общая
идея романа выражает мысль о непреложности высшего нравственного
закона, преступление против которого неминуемо ведет к гибели, но судьей этого преступления и преступника не может быть человек».
Раньше, по крайней мере, он признавал за ними право преступать человеческие
законы во имя «
идеи», во имя «блага человечества».
Тип фарисея есть тип человека, у которого преданность
закону добра и чистоты, возвышенной
идее превратилась в эгоцентрическое самоутверждение и самодовольство.
Персоналистическая переоценка ценностей признает безнравственным все, что определяется исключительно отношением к «общему», к обществу, нации, государству, отвлеченной
идее, отвлеченному добру, моральному и логическому
закону, а не к конкретному человеку и его существованию.
В основе христианства лежит не отвлеченная и всегда бессильная
идея добра, которая неизбежно является нормой и
законом по отношению к человеку, а живое существо, личность, личное отношение человека к Богу и ближнему.
Последствием этого является тиранство
закона, которое есть тиранство общества над личностью, общеобязательной
идеи над индивидуальным, личным, неповторимым, единичным.
«Суббота» и есть отвлеченное добро,
идея, норма,
закон, страх нечистоты.
И человеческая личность есть верховная ценность не потому, что она является носителем общеобязательного нравственного
закона, как у Канта, а именно потому, что она есть Божья
идея и Божий образ, носитель божественного начала жизни.
Моральные
идеи имеют социальное происхождение и развиваются по социальным
законам, определяющимся обществом.
Дух, духовная действительность не сообразна с универсальными
законами разума, совсем не есть мир универсальных
идей, совсем не есть мир объективный.
Принудительное откровение творчества как
закона, как наставления в пути противоречило бы Божьей
идее о свободе человека, Божьей воле увидеть в человеке творца, отображающего Его божественную природу.
Это послушание необходимости, эта духовная пассивность может получить разные философские формулировки: власть материи и власть
идеи, власть ощущений и власть категорий, власть чувственности и власть рассудка, власть природы с ее неумолимыми
законами и власть разума с его нормами.