Неточные совпадения
В коридоре было темно; они стояли возле лампы. С минуту они смотрели друг на друга молча. Разумихин всю жизнь помнил эту минуту. Горевший и пристальный взгляд Раскольникова как будто усиливался с каждым мгновением, проницал в его душу, в
сознание. Вдруг Разумихин вздрогнул. Что-то странное как будто прошло между ними… Какая-то
идея проскользнула, как будто намек; что-то ужасное, безобразное и вдруг понятое с обеих сторон… Разумихин побледнел как мертвец.
После первого, страстного и мучительного сочувствия к несчастному опять страшная
идея убийства поразила ее. В переменившемся тоне его слов ей вдруг послышался убийца. Она с изумлением глядела на него. Ей ничего еще не было известно, ни зачем, ни как, ни для чего это было. Теперь все эти вопросы разом вспыхнули в ее
сознании. И опять она не поверила: «Он, он убийца! Да разве это возможно?»
Эти думы обладали свойством мимолетности, они, проходя сквозь
сознание, не возбуждали в нем
идеи ответственности за жизнь, основанную на угнетении людей, на убийстве их.
— Я утверждаю:
сознание необходимости социальной дисциплины, чувство солидарности классов возможны только при наличии правильно и единодушно понятой национальной
идеи. Я всегда говорил это… И до той поры, пока этого не будет, наша молодежь…
Ей по плечу современные понятия, пробивающиеся в общественное
сознание; очевидно, она черпнула где-то других
идей, даже знаний, и стала неизмеримо выше круга, где жила. Как ни старалась она таиться, но по временам проговаривалась каким-нибудь, нечаянно брошенным словом, именем авторитета в той или другой сфере знания.
Как он искренно готовился к своей благородной роли, как улыбалась ему
идея долга, какую награду нашел бы он в своем
сознании, если б…
Видишь: ты молода, отсюда никуда носа не показывала, а тебя уже обвеял дух свободы, у тебя уж явилось
сознание своих прав, здравые
идеи.
В основу русской
идеи легло
сознание русского человека, как всечеловека.
Борьба идет на духовных вершинах человечества, там определяется судьба человеческого
сознания, есть настоящая жизнь мысли, жизнь
идей.
Фанатика порабощает
идея, в которую он верит, она суживает его
сознание, вытесняет очень важные человеческие состояния; он перестает внутренно владеть собой.
Идея демократии была осознана и формулирована в такую историческую эпоху, когда религиозное и философское
сознание передовых слоев европейского человечества было выброшено на поверхность и оторвано от глубины, от духовных истоков человека.
Славянофилов же нельзя даже назвать мессианистами в строгом смысле слова, они скорее националисты, и по
сознанию своему они стоят многими головами ниже польских мессианистов, которые должны быть признаны первыми провозвестниками славянской
идеи.
А готово ли наше русское общественное
сознание быть носителем и выразителем славянской
идеи?
Но мы должны сознать, что славянское единение невозможно на почве традиционного славянофильства и традиционного западничества и предполагает новое
сознание, новые
идеи.
В христианском средневековом
сознании была
идея универсального единства, но единство Востока и Запада в этом замысле не достигалось.
Мы должны заставить поверить в нас, в силу нашей национальной воли, в чистоту нашего национального
сознания, заставить увидеть нашу «
идею», которую мы несем миру, заставить забыть и простить исторические грехи нашей власти.
Но настоящего славянского
сознания, настоящей славянской
идеи у нас нет.
Но славянское чувство, славянское
сознание слабо выражены у Вл. Соловьева, и его нельзя назвать глашатаем славянской
идеи.
Для такого
сознания не существовало национальности и расы, исторической судьбы и исторического многообразия и сложности, для него существовали лишь социологические классы или отвлеченные
идеи добра и справедливости.
Углубленное
сознание должно прийти к
идее космической общественности, т. е. общественности, размыкающейся и вступающей в единение с мировым целым, с мировыми энергиями.
В
сознании народов расслабляющая
идея блага и благополучия должна быть побеждена укрепляющей
идеей ценности.
Трагическая судьба растерзанной Польши и Сербии принудительно обращает нашу волю и наше
сознание к славянам и славянской
идее.
В России рецепция
идей демократии произошла на почве позитивистической и материалистической настроенности и
сознания и была оторвана от идеалистической
идеи прав человека и гражданина.
Тем не менее
идея эта уже несколько раз предстояла ему, и он обдуманно созерцал ее — на это мы имеем факты, свидетелей и собственное
сознание его.
Никто в те времена не отрекся бы от подобной фразы: «Конкресцирование абстрактных
идей в сфере пластики представляет ту фазу самоищущего духа, в которой он, определяясь для себя, потенцируется из естественной имманентности в гармоническую сферу образного
сознания в красоте».
Сознание бессилия
идеи, отсутствия обязательной силы истины над действительным миром огорчает нас. Нового рода манихеизм овладевает нами, мы готовы, par dépit, [с досады (фр.).] верить в разумное (то есть намеренное) зло, как верили в разумное добро — это последняя дань, которую мы платим идеализму.
По моему мнению, и в торжественные годины, и в будни
идея отечества одинаково должна быть присуща сынам его, ибо только при ясном ее
сознании человек приобретает право назвать себя гражданином.
Идея Бога о человеке бесконечно выше традиционных ортодоксальных понятий о человеке, порожденных подавленным и суженным
сознанием.
Я очень ценил и ценю многие мотивы русской религиозной мысли: преодоление судебного понимания христианства, истолкование христианства как религии Богочеловечества, как религии свободы, любви, милосердия и особой человечности, более, чем в западной мысли выраженное эсхатологическое
сознание, чуждость инфернальной
идее предопределения, искание всеобщего спасения, искание Царства Божьего и правды Его.
Невозможность для человека высокого
сознания признать и узнать Бога, может быть, есть лишь невозможность принять человека, верующего в Бога, его искажающие
идеи о Боге, отражающие его собственное рабство, его жесты благочестия.
Интересно, что в то время очень хотели преодолеть индивидуализм, и
идея «соборности», соборного
сознания, соборной культуры была в известных кругах очень популярна.
И даже более: довольно долго после этого самая
идея власти, стихийной и не подлежащей критике, продолжала стоять в моем уме, чуть тронутая где-то в глубине
сознания, как личинка трогает под землей корень еще живого растения. Но с этого вечера у меня уже были предметы первой «политической» антипатии. Это был министр Толстой и, главное, — Катков, из-за которых мне стал недоступен университет и предстоит изучать ненавистную математику…
В
сознании русской
идеи, русского призвания в мире, произошла подмена.
Для истории русского мессианского
сознания очень большое значение имеет историософическая
идея инока Филофея о Москве, как Третьем Риме.
Но, во всяком случае, славянофилы хотели «России Христа», а не «России Ксеркса» [Слова из стихотворения Вл. Соловьева: «Каким ты хочешь быть Востоком, Востоком Ксеркса иль Христа?»], как хотели наши националисты и империалисты. «
Идея» России всегда обосновывалась пророчеством о будущем, а не тем, что есть, — да и не может быть иным мессианское
сознание.
Основная
идея русской философии есть
идея конкретного сущего, существующего, предшествующего рациональному
сознанию.
Но в русском
сознании эсхатологическая
идея принимает форму стремления ко всеобщему спасению.
Высокая оценка Толстого в истории русской
идеи совсем не означает принятия его религиозной философии, которую я считаю слабой и неприемлемой с точки зрения христианского
сознания.
Идея же греха и вытекающей из него болезненности бытия дана нам до всех категорий, до всякого рационализирования, до самого противоположения субъекта объекту; она переживается вне времени и пространства, вне законов логики, вне этого мира, данного рациональному
сознанию.
Рационалистическое
сознание мешает им принять
идею конца истории и мира, которая предполагается их неясными чувствами и предчувствиями; они защищают плохую бесконечность, торжествующую в жизни натурального рода.
Индийская
идея метемпсихоза чужда и противна христианскому
сознанию, так как противоречит религиозному смыслу земной истории человечества, в которой совершается искупление и спасение мира, являлся Бог в конкретном образе человека, в которой Христос был единственной, неповторимой точкой сближения и соединения Бога и человечества.
Но богочеловечность человека и человечества не была полностью вмещена христианским
сознанием: ему оказалась почти чуждой сама
идея богочеловечества.
Сознание же наступает тогда, когда освобождается человек от лживой
идеи, что он лишь пленник у посторонней ему злой стихии, что он обиженный внешней силой, когда возвращается человеку его высшее достоинство, повелевающее самого себя считать виновником своей судьбы и ответственным за зло.
Идея эта зарождалась в мессианистском
сознании ветхозаветных пророков, в апокалиптических чаяниях религиозного завершения мировой истории, религиозного исхода из мировой трагедии.
Древнему, дохристианскому миру была также чужда
идея прогресса — смысла исторического развития, так как
идея эта предполагает
сознание единства человечества и провиденциального его назначения.
Ни природа реальности, ни природа свободы, ни природа личности не могут быть постигнуты рационалистически,
идеи эти и предметы эти вполне трансцендентны для всякого рационалистического
сознания, всегда представляют иррациональный остаток.
Идея прогресса могла зародиться только в пророческом, обращенном вперед
сознании.
Зная и видя все это, конечно, ничего другого не остается, как радоваться и восклицать: вот благословенные страны, для которых ничто не остается неразъясненным! вот счастливые люди, которые могут с горделивым
сознанием сказать себе, что каждый их поступок, каждый шаг проникнут
идеей государственности!
Степану Трофимовичу, как и всякому остроумному человеку, необходим был слушатель, и, кроме того, необходимо было
сознание о том, что он исполняет высший долг пропаганды
идей.
Вся зима прошла в каком-то неслыханном чаду, Аннинька окончательно закружилась, и ежели по временам вспоминала об «сокровище», то только для того, чтобы сейчас же мысленно присовокупить: «Какая я, однако ж, была дура!» Кукишев, под влиянием гордого
сознания, что его
идея насчет «крали» равного достоинства с Любинькой осуществилась, не только не жалел денег, но, подстрекаемый соревнованием, выписывал непременно два наряда, когда Люлькин выписывал только один, и ставил две дюжины шампанского, когда Люлькин ставил одну.