Неточные совпадения
Пред ним, в загибе реки за болотцем, весело треща звонкими голосами, двигалась пестрая вереница баб, и из растрясенного сена быстро вытягивались по светлозеленой отаве серые извилистые
валы. Следом за бабами
шли мужики с вилами, и из
валов выростали широкие, высокие, пухлые копны. Слева по убранному уже лугу гремели телеги, и одна за другою, подаваемые огромными навилинами, исчезали копны, и на место их навивались нависающие на зады лошадей тяжелые воза душистого сена.
— Вот, батюшка, надоели нам эти головорезы; нынче,
слава Богу, смирнее; а бывало, на сто шагов отойдешь за
вал, уже где-нибудь косматый дьявол сидит и караулит: чуть зазевался, того и гляди — либо аркан на шее, либо пуля в затылке. А молодцы!..
Месяца четыре все
шло как нельзя лучше. Григорий Александрович, я уж, кажется, говорил, страстно любил охоту: бывало, так его в лес и подмывает за кабанами или козами, — а тут хоть бы вышел за крепостной
вал. Вот, однако же, смотрю, он стал снова задумываться, ходит по комнате, загнув руки назад; потом раз, не сказав никому, отправился стрелять, — целое утро пропадал; раз и другой, все чаще и чаще… «Нехорошо, — подумал я, — верно, между ними черная кошка проскочила!»
Я вывел Печорина вон из комнаты, и мы
пошли на крепостной
вал; долго мы ходили взад и вперед рядом, не говоря ни слова, загнув руки на спину; его лицо ничего не выражало особенного, и мне стало досадно: я бы на его месте умер с горя.
Наконец я ей сказал: «Хочешь,
пойдем прогуляться на
вал? погода славная!» Это было в сентябре; и точно, день был чудесный, светлый и не жаркий; все горы видны были как на блюдечке. Мы
пошли, походили по крепостному
валу взад и вперед, молча; наконец она села на дерн, и я сел возле нее. Ну, право, вспомнить смешно: я бегал за нею, точно какая-нибудь нянька.
Козаки вновь отступили, готовясь
идти к таборам, а на городском
валу вновь показались ляхи, уже с изорванными епанчами. Запеклася кровь на многих дорогих кафтанах, и пылью покрылися красивые медные шапки.
Уж рассветало. Я летел по улице, как услышал, что зовут меня. Я остановился. «Куда вы? — сказал Иван Игнатьич, догоняя меня. — Иван Кузмич на
валу и
послал меня за вами. Пугач пришел». — «Уехала ли Марья Ивановна?» — спросил я с сердечным трепетом. «Не успела, — отвечал Иван Игнатьич, — дорога в Оренбург отрезана; крепость окружена. Плохо, Петр Андреич!»
Мы
пошли на
вал, возвышение, образованное природой и укрепленное частоколом.
— Толпа
идет… тысяч двадцать… может, больше, ей-богу! Честное слово. Рабочие. Солдаты, с музыкой. Моряки. Девятый
вал… черт его… Кое-где постреливают — факт! С крыш…
— Тоска, брат! Гляди: богоносец народ русский
валом валит угощаться конфетками за счет царя. Умилительно. Конфетки сосать будут потомки ходового московского народа, того, который ходил за Болотниковым, за Отрепьевым, Тушинским вором, за Козьмой Мининым, потом
пошел за Михайлой Романовым. Ходил за Степаном Разиным, за Пугачевым… и за Бонапартом готов был
идти… Ходовой народ! Только за декабристами и за людями Первого Марта не
пошел…
И ты, любовник бранной
славы,
Для
шлема кинувший венец,
Твой близок день, ты
вал Полтавы
Вдали завидел наконец.
Зашумела вода, повертывая громадное водяное колесо, а там и
пошли работать шестерни,
валы и колеса с разными приводами и приспособлениями.
После спуска с перевала тропа некоторое время
идет по береговому
валу, сложенному из окатанной гальки, имея справа море, а слева — болото.
Я не думаю, чтоб люди всегда были здесь таковы; западный человек не в нормальном состоянии — он линяет. Неудачные революции взошли внутрь, ни одна не переменила его, каждая оставила след и сбила понятия, а исторический
вал естественным чередом выплеснул на главную сцену тинистый слой мещан, покрывший собою ископаемый класс аристократий и затопивший народные всходы. Мещанство несовместно с нашим характером — и
слава богу!
И купечество и братство
валом валило в новый трактир. Особенно бойко торговля
шла с августа, когда помещики со всей России везли детей учиться в Москву в учебные заведения и когда установилась традиция — пообедать с детьми у Тестова или в «Саратове» у Дубровина… откуда «жить
пошла» со своим хором знаменитая «Анна Захаровна», потом блиставшая у «Яра».
Он был добрый человек. Я купил ведро водки, и когда Soldat были пьяны, я надел сапоги, старый шинель и потихоньку вышел за дверь. Я
пошел на
вал и хотел прыгнуть, но там была вода, и я не хотел спортить последнее платье: я
пошел в ворота.
Мать видела необъятно много, в груди ее неподвижно стоял громкий крик, готовый с каждым вздохом вырваться на волю, он душил ее, но она сдерживала его, хватаясь руками за грудь. Ее толкали, она качалась на ногах и
шла вперед без мысли, почти без сознания. Она чувствовала, что людей сзади нее становится все меньше, холодный
вал шел им навстречу и разносил их.
Однажды, перед вечером, когда Александров, в то время кадет четвертого класса, надел казенное пальто, собираясь
идти из отпуска в корпус, мать дала ему пять копеек на конку до Земляного
вала, Марья Ефимовна зашипела и, принявшись теребить на обширной своей груди старинные кружева, заговорила с тяжелой самоуверенностью...
Домой юнкера нарочно
пошли пешком, чтобы выветрить из себя пары шампанского. Путь был не близкий: Земляной
вал, Покровка, Маросейка, Ильинка, Красная площадь, Спасские ворота, Кремль, Башня Кутафья, Знаменка… Юнкера успели прийти в себя, и каждый, держа руку под козырек, браво прорапортовал дежурному офицеру, поручику Рославлеву, по-училищному — Володьке: «Ваше благородие, является из отпуска юнкер четвертой роты такой-то».
На другой день Марфины
пошли осматривать достопримечательности Геттюнгена, которых, впрочем, оказалось немного:
вал, идущий кругом города, с устроенным на нем прекрасным бульваром, и университет, подходя к которому, Егор Егорыч указал на маленький погребок и сказал Сусанне Николаевне...
— По здешнему месту один
вал десяти рублей стоит, а кабы в Москву, так и цены бы ему, кажется, не было! Ведь это — какой
вал! его на тройке только-только увезти! да еще другой
вал, потоньше, да бревно, да семеричок, да дров, да сучьев… ан дерево-то, бедно-бедно, в двадцати рублях
пойдет.
Случалось, посмотришь сквозь щели забора на свет божий: не увидишь ли хоть чего-нибудь? — и только и увидишь, что краешек неба да высокий земляной
вал, поросший бурьяном, а взад и вперед по
валу день и ночь расхаживают часовые, и тут же подумаешь, что пройдут целые годы, а ты точно так же
пойдешь смотреть сквозь щели забора и увидишь тот же
вал, таких же часовых и тот же маленький краешек неба, не того неба, которое над острогом, а другого, далекого, вольного неба.
— Орел, братцы, есть царь лесов… — начал было Скуратов, но его на этот раз не стали слушать. Раз после обеда, когда пробил барабан на работу, взяли орла, зажав ему клюв рукой, потому что он начал жестоко драться, и понесли из острога. Дошли до
вала. Человек двенадцать, бывших в этой партии, с любопытством желали видеть, куда
пойдет орел. Странное дело: все были чем-то довольны, точно отчасти сами они получили свободу.
Проктор
пошел к рулю. Я увидел впереди «Нырка» многочисленные огни огромного парохода. Он прошел так близко, что слышен был стук винтового
вала. В пространствах под палубами, среди света, сидели и расхаживали пассажиры. Эта трехтрубная высокая громада, когда мы разминулись с ней, отошла, поворотившись кормой, усеянной огненными отверстиями, и рассекала колеблющуюся, озаренную пелену пены.
30 ноября он снова окружил крепость и целый день стрелял по ней из пушек, покушаясь на приступ то с той, то с другой стороны. Демарин, для ободрения своих, целый день стоял на
валу, сам заряжая пушку. Пугачев отступил и хотел
идти противу Станиславского, но, перехватив оренбургскую почту, раздумал и возвратился в Бердскую слободу.
— Я встретил на площади, — отвечал запорожец, — казацкого старшину, Смагу-Жигулина, которого знавал еще в Батурине; он обрадовался мне, как родному брату, и берет меня к себе в есаулы. Кабы ты знал, боярин, как у всех ратных людей, которые
валом валят в Нижний, кипит в жилах кровь молодецкая! Только и думушки, чтоб
идти в Белокаменную да порезаться с поляками. За одним дело стало: старшего еще не выбрали, а если нападут на удалого воеводу, так ляхам несдобровать!
— Это все на барочки наши лес
пошел, — объяснял Савоська. — Множество этого лесу изводят по пристаням… Так
валом и валят!
При низкой воде
вал идет по реке со скоростью пяти с половиной верст в час, а теперь он мчался со скоростью восьми верст; барка по низкой воде делает в час средним числом верст одиннадцать, а по высокой — пятнадцать и даже двадцать.
Надобно вам сказать, что с этой стороны дорога к неприятельским аванпостам
идет по узкому и высокому
валу; налево подле него течет речка Родауна, а по правую сторону расстилаются низкие и обширные луга Нидерланда, к которому примыкает Ора, городское предместие, занятое французами.
— Да
слава богу, Андрей Васьянович! За Москвой-рекой все
идет как по маслу. На Зацепе и по всему
валу хоть рожь молоти — гладехонько! На Пятницкой и Ордынке кой-где еще остались дома, да зато на Полянке так дёрма и дерет!
Все это деревянное строение было обнесено земляным
валом, а на
валу шел тын из бревен, деревянные рогатки и «надолбы».
Потом чрез
вал она крутой
Домой
пошла тропою мшистой,
И скрылась вдруг в дали тенистой,
Как некий призрак гробовой.
— Ну да. Лежит вон там у
вала, по тропинке к даче Воронина, в ложбиночке. И лежит, подлец, во всей непосредственности. Спит, как младенец, и морду выставил на солнце. А тут речь
идет как раз о возможном пробуждении народа для великого будущего… Ну, понимаете… Тема соблазнительная…
Не
пошло муромцам во прок царско жалованье — по лесам возле Оки разбойники хозяйничали: с заряженными ружьями приходилось дудки копать, завод рвами окапывать, по
валам пищали да пушки расставлять…
У перекрестка дороги
шел углом невысокий
вал, отгораживавший мужицкие конопляники. По ту сторону дороги высился запущенный сад, сквозь плетень виднелись заросшие дорожки и куртины.
Опять очутился он на том самом месте
вала, где на него нашли думы о судьбах Кладенца, перед посещением монастыря. Поднялся он рано, когда его хозяин еще спал, и долго бродил по селу, дожидался часа
идти искать домик вдовы почтмейстера Аршаулова. Может быть, сын ее уже приехал из губернского города.
Чувство пренебрежительного превосходства не допустило его больше до низких ощущений стародавней обиды за себя и за своего названого отца… Издали снимет он шляпу и поклонится его памяти, глядя на погост около земляного
вала, где не удалось лечь Ивану Прокофьичу. Косточки его, хоть и в другом месте, радостно встрепенутся. Его Вася, штрафной школьник, позорно наказанный его «ворогами»,
идет по Волге на всех парах…
Валы сохранились со стороны Волги; по ним
идет дорога то вверх, то вниз.
За рощею был
вал и канава. И на склоне этой канавы, за густым черемуховым кустом, я набрел на целый ковер спелой земляники. Сухая потрескавшаяся земля, мелкие желтеющие листья земляники и яркие крупные ягоды. В роще звонко перекатывалось «ау!». Вижу из-за куста, — по
валу идет Маша. Я позвал ее шепотом...
Трое остальных
шли по шоссе Камер-Коллежского
Вала и пели «По морям». Ветер гнал по сухой земле опавшие листья тополей, ущербный месяц глядел из черных туч с серебряными краями. Вдруг в мозгах у Юрки зазвенело, голова мотнулась в сторону, кепка слетела. Юрка в гневе обернулся. Плотный парень в пестрой кепке второй раз замахивался на него. Юрка отразил удар, но сбоку получил по шее. Черкизовцев было человек семь-восемь. Они окружили заводских ребят. Начался бой.
— Самого свежего, сочного сенца задал лошадкам вашим, бояре, и кадушку овса насыпал для них, — сказал вошедший Савелий. — Ишь как измучились сердечные. Одна чья-то уже куда добра, вся в мыле как посеребрена, пар
валом валит от нее, и на месте миг не стоит, взвивается… Холопская уж куда ни
шло, а то еще одна там есть, ни дать, ни взять моя колченогая… Променяйте-ка ее в Москве на ногайскую, что привели намедни татары целый табун для продажи… Дайте в придачу рублей…
Простились с девицами,
пошли Камер-Коллежским
Валом к себе в Богородское. Клавочка жила в переулке у Камер-Коллежского
Вала, Спирька провожал ее до дому. Он отстал от товарищей и
шел, прижимая к себе девицу за талию. Лицо у него было жадное и страшное.
Наконец, он
послал своего адъютанта к Суворову с донесением, что вскоре он не будет более в силах удержаться на
валу и просил помощи.
Сотрудники так и валят ко мне
валом и, ведь что удивительно, предлагают свои статьи безвозмездно. Пробовал их
посылать в редакцию «Сын Отечества»:
пойдите, говорю, туда; там любят безвозмездные статьи, так ведь не
идут. Нет, говорят, Касьян Иваныч, мы уж к вам, потому у вас угощение и все эдакое.
Пьер смотрел через
вал. Одно лицо особенно бросилось ему в глаза. Это был офицер, который с бледным, молодым лицом
шел задом, неся опущенную шпагу, и беспокойно оглядывался.
После семейного совета, на котором решено было, что
Вале следует меньше читать и чаще видеться с другими детьми, к нему начали привозить мальчиков и девочек. Но Валя сразу не полюбил этих глупых детей, шумных, крикливых, неприличных. Они ломали цветы, рвали книги, прыгали по стульям и дрались, точно выпущенные из клетки маленькие обезьянки; а он, серьезный и задумчивый, смотрел на них с неприятным изумлением,
шел к Настасье Филипповне и говорил...
Встречал он не раз лицом к лицу темные
валы, до самого дна раскрывавшие свои широкие пасти; слыхал зловещий треск от удара подводного камня и умел обходить беды и напасти; но, однако, с тою бедою, которая
шла на его голову, — не справился.