Неточные совпадения
Самгин окончательно почувствовал себя участником важнейшего исторического события, — именно участником, а не свидетелем, — после сцены, внезапно разыгравшейся у входа
в Дворянскую улицу. Откуда-то сбоку
в основную массу толпы влилась небольшая группа, человек сто молодежи, впереди
шел остролицый человек со светлой бородкой и скромно одетая женщина, похожая на учительницу; человек с бородкой вдруг как-то непонятно разогнулся, вырос и взмахнул красным флагом на коротенькой палке.
— Всегда были — и будут — люди, которые, чувствуя себя неспособными сопротивляться насилию над их внутренним миром, — сами
идут встречу судьбе своей, сами отдают себя
в жертву. Это имеет свой термин — мазохизм, и это создает садистов, людей, которым страдание других — приятно.
В грубой схеме садисты и мазохисты — два
основных типа людей.
По остальным предметам я
шел прекрасно, все мне давалось без особенных усилий, и
основной фон моих воспоминаний этого периода — радость развертывающейся жизни, шумное хорошее товарищество, нетрудная, хотя и строгая дисциплина, беготня на свежем воздухе и мячи, летающие
в вышине.
Купив ягоды и сказав Маланье, что она может
идти домой, Екатерина Петровна впала
в мучительное раздумье:
основным ее предположением было, что не от Валерьяна ли Николаича полился золотой дождь на старика Власия, которого Катрин знала еще с своего детства и вовсе не разумела за очень богатого мужика, — и полился, разумеется, потому, что у Власия была сноха красивая.
Но время
шло. Дифирамб превратился
в трагедию. Вместо Диониса на подмостки сцены выступили Прометеи, Этеоклы, Эдипы, Антигоны. Однако
основное настроение хора осталось прежним. Герои сцены могли бороться, стремиться, — все они были для хора не больше, как масками того же страдающего бога Диониса. И вся жизнь сплошь была тем же Дионисом. Долго сами эллины не хотели примириться с этим «одионисированием» жизни и, пожимая плечами, спрашивали по поводу трагедии...
У Павла Николаевича теперь, как мы видели, дело
шло о получении
в свои руки «каких-нибудь несчастных двадцати пяти или тридцати тысяч», и он уже был близок к обладанию этим
основным капиталом, из которого
в полгода должны были народиться у него миллионы.
Осенью 1889 года я
послал в «Неделю» рассказ под заглавием «Порыв». Очень скоро от редактора П. А. Гайдебурова получил письмо, что рассказ принят и
пойдет в ближайшей «Книжке недели». «Рассказ очень хорошо написан, — писал редактор, — но ему вредит неясность
основного мотива», Читал и перечитывал письмо без конца. Была большая радость: первый мой значительного размера рассказ
пойдет в ежемесячном журнале.
Как бы ни старались
в отдельных частных чертах уменьшать бедствия этого времени, оно навсегда останется самым темным временем
в нашей истории XVIII века, ибо дело
шло не о частных бедствиях, не о материальных лишениях: народный дух страдал, чувствовалась измена
основному, неизменному правилу Великого преобразователя, чувствовалась самая тяжелая сторона его
в жизни, чувствовалось иго с Запада, более тяжкое, чем прежде иго с Востока — иго татарское.