Неточные совпадения
Дарья Александровна между тем, успокоив ребенка и по звуку кареты поняв, что он уехал, вернулась опять
в спальню. Это было единственное
убежище ее от домашних забот, которые обступали ее, как только она выходила. Уже и теперь,
в то короткое время, когда она выходила
в детскую, Англичанка и Матрена Филимоновна успели сделать ей несколько вопросов, не терпевших отлагательства и на которые она одна могла ответить: что надеть детям на гулянье? давать ли молоко? не
послать ли за другим поваром?
Между тем солнце склонялось. Бедный француз, соскучившись напрасным ожиданием
в своих зарослях и видя, что никто не
идет ему на выручку, решился вдруг на отчаянное предприятие и, выскочив из своего
убежища, опять ринулся напролом к реке… Мы подымались как раз на гору на разведки, когда среди истерических женских воплей и общего смятения француз промелькнул мимо нас, как буря, и, не разбирая тропинок, помчался через рощу вниз.
Впрочем, и тут она нашла предлог обвинить моего бедного дядю, уверяя, что
идет замуж, единственно чтоб иметь
убежище на старости лет,
в чем отказывает ей непочтительный эгоист, ее сын, задумав непростительную дерзость: завестись своим домом.
Дождик сеялся все мельче и мельче, солнце заиграло на мгновение. Елена уже собиралась покинуть свое
убежище… Вдруг
в десяти шагах от часовни она увидела Инсарова. Закутанный плащом, он
шел по той же самой дороге, по которой пришла Елена; казалось, он спешил домой.
Пугачев хотел
идти к Каспийскому морю, надеясь как-нибудь пробраться
в киргиз-кайсацкие степи. Казаки на то притворно согласились; но, сказав, что хотят взять с собою жен и детей, повезли его на Узени, обыкновенное
убежище тамошних преступников и беглецов. 14 сентября они прибыли
в селения тамошних староверов. Тут произошло последнее совещание. Казаки, не согласившиеся отдаться
в руки правительства, рассеялись. Прочие
пошли ко ставке Пугачева.
Слава Псару! Ты — наш отец! Мы — твои дети! Ты — посох, поддерживающий старца! Ты — защитник угнетенных! Ты —
убежище для тех, кому холодно
в Фивах! Ты — хлеб сокрушенных!