Неточные совпадения
Лидию он встретил на другой день утром, она
шла в купальню, а он, выкупавшись, возвращался на дачу.
Девушка вдруг встала пред ним, точно опустилась из воздуха. Обменявшись несколькими фразами
о жарком утре,
о температуре воды, она спросила...
Он размышлял еще
о многом, стараясь подавить неприятное, кисловатое ощущение неудачи, неумелости, и чувствовал себя охмелевшим не столько от вина, как от женщины.
Идя коридором своего отеля, он заглянул в комнату дежурной горничной, комната была пуста, значит —
девушка не спит еще. Он позвонил, и, когда горничная вошла, он, положив руки на плечи ее, спросил, улыбаясь...
Лютов, придерживая его за рукав,
пошел тише, но и
девушки, выйдя на берег реки, замедлили шаг. Тогда Лютов снова стал расспрашивать хромого
о вере.
Им, видите ли, обоим думалось, что когда дело
идет об избавлении человека от дурного положения, то нимало не относится к делу, красиво ли лицо у этого человека, хотя бы он даже был и молодая
девушка, а
о влюбленности или невлюбленности тут нет и речи.
— Вот вы говорите, что останетесь здесь доктором; а здешним докторам,
слава богу, можно жить: еще не думаете
о семейной жизни, или имеете
девушку на примете?
— Сашенька, друг мой, как я рада, что встретила тебя! —
девушка все целовала его, и смеялась, и плакала. Опомнившись от радости, она сказала: — нет, Вера Павловна,
о делах уж не буду говорить теперь. Не могу расстаться с ним.
Пойдем, Сашенька, в мою комнату.
Молю тебя, кудрявый ярый хмель,
Отсмей ему, насмешнику, насмешку
Над
девушкой! За длинными столами,
Дубовыми, за умною беседой,
В кругу гостей почетных, поседелых,
Поставь его, обманщика, невежей
Нетесаным и круглым дураком.
Домой
пойдет, так хмельной головою
Ударь об тын стоячий, прямо в лужу
Лицом его бесстыжим урони!
О, реченька, студеная водица,
Глубокая, проточная, укрой
Тоску мою и вместе с горем лютым
Ретивое сердечко утопи!
Сидели мы с Пушкиным однажды вечером в библиотеке у открытого окна. Народ выходил из церкви от всенощной; в толпе я заметил старушку, которая
о чем-то горячо с жестами рассуждала с молодой
девушкой, очень хорошенькой. Среди болтовни я говорю Пушкину, что любопытно бы знать,
о чем так горячатся они,
о чем так спорят,
идя от молитвы? Он почти не обратил внимания на мои слова, всмотрелся, однако, в указанную мною чету и на другой день встретил меня стихами...
— Нет, тот женился уж!.. Теперь, говорят, другой или третий даже; впрочем, я не знаю этого подробно, — прибавила Юлия, как бы спохватившись, что
девушке не совсем
идет говорить
о подобных вещах.
— Нечистая она, наша бабья любовь!.. Любим мы то, что нам надо. А вот смотрю я на вас, —
о матери вы тоскуете, — зачем она вам? И все другие люди за народ страдают, в тюрьмы
идут и в Сибирь, умирают…
Девушки молодые ходят ночью, одни, по грязи, по снегу, в дождик, —
идут семь верст из города к нам. Кто их гонит, кто толкает? Любят они! Вот они — чисто любят! Веруют! Веруют, Андрюша! А я — не умею так! Я люблю свое, близкое!
Санин исполнил их желание, но так как слова «Сарафана» и особенно: «По улице мостовой» (sur une ruà pavee une jeune fille allait à l'eau [По замощенной улице молодая
девушка шла за водой (фр.).] — он так передал смысл оригинала) — не могли внушить его слушательницам высокое понятие
о русской поэзии, то он сперва продекламировал, потом перевел, потом спел пушкинское: «Я помню чудное мгновенье», положенное на музыку Глинкой, минорные куплеты которого он слегка переврал.
— Только не я, — и она гордо вздернула кверху розовый короткий носик. — В шестнадцать лет порядочные
девушки не думают
о замужестве. Да и, кроме того, я, если хотите знать, принципиальная противница брака. Зачем стеснять свою свободу? Я предпочитаю
пойти на высшие женские курсы и сделаться ученой женщиной.
— Не
о всякой и речь, — быстро говорила Вершина. — Да вам ведь не за приданым гнаться, была бы
девушка хорошая. Вы сами получаете достаточно,
слава богу.
«Однако она меня несмотря на то любила», думает он
о девушке, про которую
шла речь при прощаньи.
«Однажды, во время пира, одну из них, черноволосую и нежную, как ночь, унес орел, спустившись с неба. Стрелы, пущенные в него мужчинами, упали, жалкие, обратно на землю. Тогда
пошли искать
девушку, но — не нашли ее. И забыли
о ней, как забывают обо всем на земле».
Раздраженный отказом, Бельтов начал ее преследовать своей любовью, дарил ей брильянтовый перстень, который она не взяла, обещал брегетовские часы, которых у него не было, и не мог надивиться, откуда
идет неприступность красавицы; он и ревновать принимался, но не мог найти к кому; наконец, раздосадованный Бельтов прибегнул к угрозам, к брани, — и это не помогло; тогда ему пришла другая мысль в голову: предложить тетке большие деньги за Софи, — он был уверен, что алчность победит ее выставляемое целомудрие; но как человек, вечно поступавший очертя голову, он намекнул
о своем намерении бедной
девушке; разумеется, это ее испугало, более всего прочего, она бросилась к ногам своей барыни, обливаясь слезами, рассказала ей все и умоляла позволить ехать в Петербург.
— Как чужие? Ведь Анна Петровна — моя сестра, родная сестра. Положим, мы видимся очень редко, но все-таки сестра… У вас нет сестры-девушки?
О, это очень ответственный пост… Она делает глупость, — я это сказала ей в глаза. Да… Она вас оскорбила давеча совершенно напрасно, — я ей это тоже высказала. Вы согласны? Ну, значит, вам нужно
идти к ней и извиниться.
— Тем хуже… Но это не возражение… — сказала
девушка и точно холодной водой плеснула в лицо Ильи. Он опёрся руками
о прилавок, нагнулся, точно хотел перепрыгнуть через него, и, встряхивая курчавой головой, обиженный ею, удивлённый её спокойствием, смотрел на неё несколько секунд молча. Её взгляд и неподвижное, уверенное лицо сдерживали его гнев, смущали его. Он чувствовал в ней что-то твёрдое, бесстрашное. И слова, нужные для возражения, не
шли ему на язык.
Бодрый и радостный, он не спеша
шёл по улице, думая
о девушке и сравнивая её с людьми, которые ему встречались до сей поры. В памяти его звучали слова её извинения пред ним, он представлял себе её лицо, выражавшее каждой чертою своей непреклонное стремление к чему-то…
Климкову захотелось в последний раз взглянуть на Ольгу; он узнал, какими улицами повезут арестованных в тюрьму, и
пошёл встречу им, стараясь убедить себя, что его не трогает всё это, и думая
о девушке...
— Ну да, в гос-ти-ницу. Adieu, ma charmante enfant… [Прощайте, мое прелестное дитя! (франц.)] вы одна… вы только одна… доб-родетельны. Вы бла-го-род-ная
девушка!
Пойдем же, мой милый.
О боже мой!
Так и есть! Так я и знал, что дело
идет о женщине, — пусть она
девушка, все едино! Ну, скажите, отчего это у меня было совершенно непоколебимое предчувствие, что, как только уедем, явится женщина? Недаром слова Эстампа «упрямая гусеница» заставили меня что-то подозревать в этом роде. Только теперь я понял, что угадал то, чего ждал.
Показалось вовсе не страшно, хоть и темнело, уже день таял, когда мы выехали за околицу. Мело как будто полегче. Косо, в одном направлении, в правую щеку. Пожарный горой заслонял от меня круп первой лошади. Взяли лошади действительно бодро, вытянулись, и саночки
пошли метать по ухабам. Я завалился в них, сразу согрелся, подумал
о крупозном воспалении,
о том, что у
девушки, может быть, треснула кость черепа изнутри, осколок в мозг вонзился…
Даже в те часы, когда совершенно потухает петербургское серое небо и весь чиновный народ наелся и отобедал, кто как мог, сообразно с получаемым жалованьем и собственной прихотью, — когда всё уже отдохнуло после департаментского скрипенья перьями, беготни, своих и чужих необходимых занятий и всего того, что задает себе добровольно, больше даже, чем нужно, неугомонный человек, — когда чиновники спешат предать наслаждению оставшееся время: кто побойчее, несется в театр; кто на улицу, определяя его на рассматриванье кое-каких шляпенок; кто на вечер — истратить его в комплиментах какой-нибудь смазливой
девушке, звезде небольшого чиновного круга; кто, и это случается чаще всего,
идет просто к своему брату в четвертый или третий этаж, в две небольшие комнаты с передней или кухней и кое-какими модными претензиями, лампой или иной вещицей, стоившей многих пожертвований, отказов от обедов, гуляний, — словом, даже в то время, когда все чиновники рассеиваются по маленьким квартиркам своих приятелей поиграть в штурмовой вист, прихлебывая чай из стаканов с копеечными сухарями, затягиваясь дымом из длинных чубуков, рассказывая во время сдачи какую-нибудь сплетню, занесшуюся из высшего общества, от которого никогда и ни в каком состоянии не может отказаться русский человек, или даже, когда не
о чем говорить, пересказывая вечный анекдот
о коменданте, которому пришли сказать, что подрублен хвост у лошади Фальконетова монумента, — словом, даже тогда, когда всё стремится развлечься, — Акакий Акакиевич не предавался никакому развлечению.
— Что? — Близорукие глаза Наруковой сощурились более обыкновенного, стараясь рассмотреть выражение лица ее помощницы. — Что вы хотите делать? Но это сущее безумие… Ради одной испорченной девчонки бросать насиженное место… бросать детей, к которым вы привыкли… нас, наконец… уж не говорю
о себе… кто вас так любит… так ценит. Подумайте хорошенько, Елена Дмитриевна… Вы бедная
девушка без связей и знакомств… Куда вы
пойдете? Где будете искать места?
Он ей был не лишний: она в самом деле зябла, но вдруг чуть только всколыхнулась дверная портьера и вошедшая
девушка произнесла: «Генрих Иваныч», Бодростина сейчас же вскочила, велела просить того,
о ком было доложено, и
пошла по комнате, высоко подняв голову, со взглядом ободряющей и смущающей ласки.
— Прикажете
идти? — все еще держа руку под козырек, осведомился он, едва удерживаясь от совсем уже ребяческого желания запрыгать от восторга.
О, он готов был сейчас броситься на шей этому славному капитану за данное разрешение: ведь таким образом Милица не будет одна и он сможет охранять
девушку от всяких случайностей каждую минуту.
— Он смирный, трезвый.
О девочке моей обещает заботиться. А в мастерской оставаться было невозможно: мастер притесняет,
девушки, сами знаете, какие. Житья нет женщине, которая честная. Мне еще покойник Андрей Иванович говорил, предупреждал, чтоб не
идти туда. И, правда, сама увидела я: там работать — значит потерять себя.
Бабушка внутренне сокрушалась, что ее Тася возьмет да и скажет иногда словечко, какого в ее время
девушке немыслимо было выговорить вслух… Или вот такую поговорку
о тараканах… Но как тут быть? Кто ее воспитывал? И учили-то с грехом пополам…
Слава Богу, головка-то у ней светлая… А что ее ждет? Куда
идти, когда все рухнет?
В уме старухи не укладывалась мысль
о возможности брака ее питомицы не с боярином. «Самому царю-батюшке и то бы в пору такая красавица», — думала Антиповна, глядя на свою любимицу. И вдруг что? Ее сватают на Ермака, за разбойника… Она, когда он сделался ее любимцем, вызволившим от хвори Ксению Яковлевну, мекала его посватать за одну из сенных
девушек, да и то раздумывала, какая решится
пойти, а тут на поди… сама ее питомица. Антиповна отказывалась этому верить.
Пока что этот вопрос для наивной Тани, при которой остальные дворовые
девушки все же остерегались говорить
о своих шашнях, так как, не ровен час, «сбрехнет» «дворовая барышня» — данное ими Тане насмешливое прозвище — княжне, а то, пожалуй, и самой княгине,
пойдет тогда разборка. В этих соображениях они при Татьяне держали, как говорится, язык за зубами.
По их рассказам, она была окончательно погибшей
девушкой, принятой в порядочные дома лишь по недоразумению. Это, впрочем, не мешало хозяйке дома, ведшей только что со своими гостями разговор
о княжне в этом направлении,
идти ей навстречу с распростертыми объятиями, как только княжна Людмила Васильевна появлялась в гостиной.
— Где, дочь моя, — сказал отец Иосиф, садясь рядом с молодой
девушкой, — мне, смиренному иерею, быть посланником Божиим… Конечно, мы ежедневно молим Творца нашего Небесного
о ниспослании нам силы для уврачевания душевных скорбей и тревог нашей паствы, и Господь в своем милосердии
посылает порой нам, Его недостойным служителям, радостные случаи такого уврачевания… Скажите мне, что с вами, дочь моя?
— Ну, хорошо, я обручу вас до похода… Пойми же, шалая
девушка, нельзя выходить замуж за непрощенного разбойника. Ермак
идет в поход волею, чтобы заслужить себе царское прощение. Он сам скажет тебе
о том. А ты ему препятствуешь… Препятствуешь сама своему счастью…
— Потом,
о, потом… — продолжала молодая
девушка, краснея, — я видела себя… Это так странно, мама, не правда ли? Во сне иногда видишь себя, как будто помимо нас самих существует второе «я», которое смотрит на то, что мы делаем, слышит то, что мы слушаем, и говорит: Я видела себя… Я
шла по зале, одетая в белое, с венком померанцевых цветов на голове и таким же букетом на груди, покрытая фатой…
Когда княжне Людмиле
пошел шестнадцатый год, княгиня Васса Семеновна начала серьезно задумываться
о ее судьбе. Кругом, среди соседей, не было подходящих женихов. В Тамбове искать и подавно было не из кого.
Девушка между тем не нынче завтра невеста. Что делать? Этот вопрос становился перед княгиней Вассой Семеновной очень часто, и, несмотря на его всестороннее обдумывание, оставался неразрешенным.
Девушка была так счастлива, что ей захотелось побыть подольше наедине с собой, чтобы свыкнуться с этим счастьем, насладиться им вполне, прежде чем поделиться им с другими. Поэтому Домаша, вопреки своему обыкновению, не перебежала быстро двор, отделявший людские избы от хором, а, напротив,
шла медленно. Ее радовало и то, что она узнает
о судьбе Ксении Яковлевны. «Матушка все определит. Мне-то, мне рассказала все, как по писаному!» — думала она.
— Я говорю не
о том неуважении, от которого
идут под защиту мужей и братьев… — продолжала она. — Но я для всех
девушка, а в жизни
девушек вообще есть срок, когда репутация их становится сомнительной… Моя же жизнь сложилась так, что для этой репутации слишком много оснований… В каком обществе вращаюсь я? Среди французских актрис и эмигрантов, а между тем, как жена гвардейского офицера, дворянина, как Оленина, я могла бы добиться приема ко двору, чего добилась же эта мерз…
Генеральша, действительно, продолжала быть всецело под обаянием своей будущей племянницы. Не проходило дня, чтобы старуха не
посылала за ней, не дарила бы ей богатых подарков, не совещалась бы с ней
о предстоящей молодой
девушке замужней жизни,
о том, как и что нужно будет изменить в домашнем хозяйстве Глебушки, в управлении его именьями и т. д.
— Зря им литься нечего. Слышал я от Семена Аникича, что ты,
девушка, слезы льешь
о том, что я в поход
иду. Так это несуразно. Мало, значит, ты любишь меня.
—
О чем плачешь, дурочка?
Пойди, заставь себя повеселить свою новую любимицу и остальных
девушек.
— Эх ты, молодец, видно, мне моим девичьим умом пораскинуть приходится! Пойдем-ка на берег, там шалаш рыбацкий порожняком стоит; мы
о святках с княжной да с
девушками над прорубью гадали, так я видела.
Княжна Людмила не заметила этого. Вскоре они расстались. Княжна
пошла к матери, сидевшей на террасе в радужных думах
о будущем ее дочери, а Таня
пошла чистить снятое с княжны платье. С особенною злобою выколачивала она пыль из подола платья княжны. В этом самом платье он видел ее, говорил с ней и, по ее словам, увлекся ею. Ревность, страшная, беспредметная ревность клокотала в груди молодой
девушки.
Видя такую неутолимую привязанность мужа к этой
девушке, Степанида Васильевна тоже пестовала ее до забвения
о себе и
о своих дочерях, из которых старшей тогда уже
шел двенадцатый год.
Затрещал звонок, извещающий
о выходе поезда, и вскоре послышался тот же ровный и тихий гул. Сейчас поезд унесет меня отсюда, и навеки исчезнет для меня эта низенькая и темная платформочка, и только в воспоминании увижу я милую
девушку. Как песчинка, скроется она от меня в море человеческих жизней и
пойдет своею далекой дорогой к жизни и счастью.
— Маленький Пик, значит, в любовных делах осторожен. Это, впрочем, так и следует:
девушка очень молода и наивна, как настоящая монастырка, но он очень скоро победил ее застенчивость. Представь, он нашел способ разъяснить ей, чем отличается букан от букашки… За это его тюк на крюк! Это довольно смешной случай, но пусть он сам тебе
о нем расскажет. Кстати, он зовет ее «прелестная Пеллегрина». Ей это
идет… Ты ее не видал?
Но благородство и гордость Марчеллы были подвергнуты слишком тяжелому испытанию: мать ее беспрестанно укоряла их тяжкою бедностью, — ее престарелые годы требовали удобств и покоя, — дитя отрывало руки от занятий, — бедность всех их душила.
О Марчелле
пошли недобрые слухи, в которых имя доброй
девушки связывалось с именем богатого иностранца. К сожалению, это не было пустою басней. Марчелла скрывалась от всех и никому не показывалась. Пик и Мак
о ней говорили только один раз, и очень немного. Пик сказал...
Письмо следует продиктовать сегодня же. Необходимо вовремя предупредить Леонтину и настоять на том, чтобы она не приезжала сюда. Он жалел и
о том, что первая его
девушка была такая малодушная. Дело
идет, кажется, к лучшему, да если б и явилось осложнение, теперь за ним есть хороший уход.