Неточные совпадения
«Есть еще одна фатера, — отвечал десятник, почесывая затылок, — только вашему благородию не понравится; там нечисто!» Не поняв точного значения последнего слова, я велел ему
идти вперед, и после долгого странствовия по грязным
переулкам, где по сторонам я видел одни только ветхие заборы, мы подъехали к небольшой хате, на самом берегу моря.
Раскольников перешел через площадь. Там, на углу, стояла густая толпа народа, все мужиков. Он залез в самую густоту, заглядывая в лица. Его почему-то тянуло со всеми заговаривать. Но мужики не обращали внимания на него и все что-то галдели про себя, сбиваясь кучками. Он постоял, подумал и
пошел направо, тротуаром, по направлению к В—му. Миновав площадь, он попал в
переулок…
Он спокойно, однако ж, вынес все эти крики и, не озираясь,
пошел прямо чрез
переулок по направлению к конторе.
Наконец, вот и
переулок; он поворотил в него полумертвый; тут он был уже наполовину спасен и понимал это: меньше подозрений, к тому же тут сильно народ сновал, и он стирался в нем, как песчинка. Но все эти мучения до того его обессилили, что он едва двигался. Пот
шел из него каплями, шея была вся смочена «Ишь нарезался!» — крикнул кто-то ему, когда он вышел на канаву.
В контору надо было
идти все прямо и при втором повороте взять влево: она была тут в двух шагах. Но, дойдя до первого поворота, он остановился, подумал, поворотил в
переулок и
пошел обходом, через две улицы, — может быть, безо всякой цели, а может быть, чтобы хоть минуту еще протянуть и выиграть время. Он
шел и смотрел в землю. Вдруг как будто кто шепнул ему что-то на ухо. Он поднял голову и увидал, что стоит у тогодома, у самых ворот. С того вечера он здесь не был и мимо не проходил.
Раскольников
шел издали; сердце его стукало; повернули в
переулок, — тот все не оборачивался.
Соскуча глядеть из окна на грязный
переулок, я
пошел бродить по всем комнатам.
Почувствовав что-то близкое стыду за себя, за людей, Самгин
пошел тише, увидал вдали отряд конной полиции и свернул в
переулок. Там, у забора, стоял пожилой человек в пиджаке без рукава и громко говорил кому-то...
— Какая штучка началась, а? Вот те и хи-хи! Я ведь
шел с ним, да меня у Долгоруковского
переулка остановил один эсер, и вдруг — трах! трах! Сукины дети! Даже не подошли взглянуть — кого перебили, много ли? Выстрелили и спрятались в манеж. Так ты, Самгин, уговори! Я не могу! Это, брат, для меня — неожиданно… непонятно! Я думал, у нее — для души — Макаров…
Идет! — шепнул он и отодвинулся подальше в угол.
Самгин назвал
переулок, в котором эта женщина встретила его, когда он
шел под конвоем сыщика и жандарма. Женщина выпустила из рукава кипарисовые четки и, быстро перебирая их тонкими пальцами красивой руки, спросила, улыбаясь насильственной улыбкой...
Самгин
шел бездумно, бережно охраняя чувство удовлетворения, наполнявшее его, как вино стакан. Было уже синевато-сумрачно, вспыхивали огни, толпы людей, густея, становились шумливей. Около Театральной площади из
переулка вышла группа людей, человек двести, впереди ее — бородачи, одетые в однообразные поддевки; выступив на мостовую, они угрюмо, но стройно запели...
И, как всякий человек в темноте, Самгин с неприятной остротою ощущал свою реальность. Люди
шли очень быстро, небольшими группами, и, должно быть, одни из них знали, куда они
идут, другие
шли, как заплутавшиеся, — уже раза два Самгин заметил, что, свернув за угол в
переулок, они тотчас возвращались назад. Он тоже невольно следовал их примеру. Его обогнала небольшая группа, человек пять; один из них курил, папироса вспыхивала часто, как бы в такт шагам; женский голос спросил тоном обиды...
Пятеро отделились,
пошли в
переулок; он, не повышая голоса, сказал им вслед...
«Вероятно, Уповаева хоронят», — сообразил он, свернул в
переулок и
пошел куда-то вниз, где
переулок замыкала горбатая зеленая крыша церкви с тремя главами над нею. К ней опускались два ряда приземистых, пузатых домиков, накрытых толстыми шапками снега. Самгин нашел, что они имеют некоторое сходство с людьми в шубах, а окна и двери домов похожи на карманы. Толстый слой серой, холодной скуки висел над городом. Издали доплывало унылое пение церковного хора.
Самгин обошел его, как столб, повернул за угол
переулка, выводившего на главную улицу, и увидал, что
переулок заполняется людями, они отступали, точно разбитое войско, оглядывались, некоторые
шли даже задом наперед, а вдали трепетал высоко поднятый красный флаг, длинный и узкий, точно язык.
Они десятками появлялись из всех
переулков и
шли не шумно, приглядываясь ко всему, рассматривая здания, магазины, как чужие люди; точно впервые посетив город, изучали его.
— Мне, товарищ Яков, студент из
переулка сказал —
идут…
Для того, чтоб попасть домой, Самгин должен был пересечь улицу, по которой
шли союзники, но, когда он хотел свернуть в другой
переулок — встречу ему из-за угла вышел, широко шагая, Яков Злобин с фуражкой в руке, с распухшим лицом и пьяными глазами; размахнув руки, как бы желая обнять Самгина, он преградил ему путь, говоря негромко, удивленно...
«Там, вероятно, «гремят народные витии», — подумал он, но все-таки
пошел пустыми
переулками, мимо запертых ворот и закрытых окон маленьких домиков.
Они
шли пешком, когда из какого-то
переулка выехал извозчик, в пролетке сидела растрепанная Варвара, держа шляпку и зонтик на коленях.
При отчаянном лае собаки коляска выехала со двора и
пошла колыхаться по засохшим кочкам немощеного
переулка.
Исполнив «дружескую обязанность», Райский медленно, почти бессознательно
шел по
переулку, поднимаясь в гору и тупо глядя на крапиву в канаве, на пасущуюся корову на пригорке, на роющуюся около плетня свинью, на пустой, длинный забор. Оборотившись назад, к домику Козлова, он увидел, что Ульяна Андреевна стоит еще у окна и машет ему платком.
Райский нижним берегом выбралсл на гору и дошел до домика Козлова. Завидя свет в окне, он
пошел было к калитке, как вдруг заметил, что кто-то перелезает через забор, с
переулка в садик.
В
переулке этом с обеих сторон, почти на сотню шагов,
шли высокие каменные стены — заборы задних дворов.
От аллей
шло множество дорожек и
переулков, налево — в лес и к теснящимся в нем частым хижинам и фермам, направо — в обработанные поля.
У одного
переулка наш вожатый остановился, дав догнать себя, и
пошел между двумя заборами, из-за которых выглядывали жарившиеся на солнце бананы.
Мы не знали, в которую сторону
идти: улиц множество и
переулков тоже.
У него уже была своя пара лошадей и кучер Пантелеймон в бархатной жилетке. Светила луна. Было тихо, тепло, но тепло по-осеннему. В предместье, около боен, выли собаки. Старцев оставил лошадей на краю города, в одном из
переулков, а сам
пошел на кладбище пешком. «У всякого свои странности, — думал он. — Котик тоже странная, и — кто знает? — быть может, она не шутит, придет», — и он отдался этой слабой, пустой надежде, и она опьянила его.
По обе стороны
переулка шел плетень, за которым тянулись огороды прилежащих домов;
переулок же выходил на мостки через нашу вонючую и длинную лужу, которую у нас принято называть иногда речкой.
Когда судно приставало к городу и он
шел на рынок, по — волжскому на базар, по дальним
переулкам раздавались крики парней; «Никитушка Ломов
идет, Никитушка Ломов
идет!» и все бежали да улицу, ведущую с пристани к базару, и толпа народа валила вслед за своим богатырем.
Глядя на какой-нибудь невзрачный, старинной архитектуры дом в узком, темном
переулке, трудно представить себе, сколько в продолжение ста лет сошло по стоптанным каменным ступенькам его лестницы молодых парней с котомкой за плечами, с всевозможными сувенирами из волос и сорванных цветов в котомке, благословляемых на путь слезами матери и сестер… и
пошли в мир, оставленные на одни свои силы, и сделались известными мужами науки, знаменитыми докторами, натуралистами, литераторами.
В то время больших домов, с несколькими квартирами, в Москве почти не было, а
переулки были сплошь застроены небольшими деревянными домами, принадлежавшими дворянам средней руки (об них только и
идет речь в настоящем рассказе, потому что так называемая грибоедовская Москва, в которой преимущественно фигурировал высший московский круг, мне совершенно неизвестна, хотя несомненно, что в нравственном и умственном смысле она очень мало разнилась от Москвы, описываемой мною).
В размышлении
шли они все трое, потупив головы, и вдруг, на повороте в темный
переулок, разом вскрикнули от сильного удара по лбам, и такой же крик отгрянул в ответ им. Голова, прищуривши глаз свой, с изумлением увидел писаря с двумя десятскими.
В такую только ночь и можно
идти спокойно по этому бульвару, не рискуя быть ограбленным, а то и убитым ночными завсегдатаями, выходящими из своих трущоб в грачевских
переулках и Арбузовской крепости, этого громадного бывшего барского дома, расположенного на бульваре.
Были у водочника Петра Смирнова два приказчика — Карзин и Богатырев. Отошли от него и открыли свой винный погреб в Златоустинском
переулке, стали разливать свои вина, — конечно, мерзость. Вина эти не
шли. Фирма собиралась уже прогореть, но, на счастье, пришел к ним однажды оборванец и предложил некоторый проект, а когда еще показал им свой паспорт, то оба в восторг пришли: в паспорте значилось — мещанин Цезарь Депре…
Я не помню ни фамилии гробовщика, ни того «червонного валета», для которого он доставил роскошный гроб, саван и покров. Покойник лежал в своей квартире, в одном из
переулков на Тверской. Духовенство его отпело и
пошло провожать на Ваганьково. Впереди певчие в кафтанах, сзади две кареты и несколько молодых людей сопровождают катафалк.
Во всех благоустроенных городах тротуары
идут по обе стороны улицы, а иногда, на особенно людных местах, поперек мостовых для удобства пешеходов делались то из плитняка, то из асфальта переходы. А вот на Большой Дмитровке булыжная мостовая пересечена наискось прекрасным тротуаром из гранитных плит, по которому никогда и никто не переходит, да и переходить незачем:
переулков близко нет.
А при жизни С. И. Грибков не забывал товарищей. Когда разбил паралич знаменитого В. В. Пукирева и он жил в бедной квартирке в одном из
переулков на Пречистенке, С. И. Грибков каждый месяц
посылал ему пятьдесят рублей с кем-нибудь из своих учеников. О В. В. Пукиреве С. И. Грибков всегда говорил с восторгом...
Эти две различные по духу и по виду партии далеко держались друг от друга. У бедноты не было знакомств, им некуда было
пойти, да и не в чем. Ютились по углам, по комнаткам, а собирались погулять в самых дешевых трактирах. Излюбленный трактир был у них неподалеку от училища, в одноэтажном домике на углу Уланского
переулка и Сретенского бульвара, или еще трактир «Колокола» на Сретенке, где собирались живописцы, работавшие по церквам. Все жили по-товарищески: у кого заведется рублишко, тот и угощает.
И он жил в таком
переулке, где днем торговля
идет, а ночью ни одной души не увидишь.
Нищий-аристократ берет, например, правую сторону Пречистенки с
переулками и пишет двадцать писем-слезниц, не пропустив никого, в двадцать домов, стоящих внимания. Отправив письмо, на другой день
идет по адресам. Звонит в парадное крыльцо: фигура аристократическая, костюм, взятый напрокат, приличный. На вопрос швейцара говорит...
— А может, и у них есть серые шубки? — сделал Крыштанович еще одно предположение, но я решительно
пошел из
переулка… Крыштанович, несколько разочарованный, последовал за мною: он совсем было поверил в пророческое значение моего сна. А подтверждение таких таинственных явлений всегда занимательно и приятно.
— Я знаю такой
переулок, и там у меня есть знакомая девочка. Может, как раз она.
Пойдем.
Помню, в один светлый осенний вечер я
шел по тихой Тополевой улице и свернул через пустырь в узенький
переулок.
— Ой, как устала! — начала она своим развязным тоном. — Шла-шла по этим проклятым
переулкам, словно и конца им нет!
Подчиненные Держиморды бегут ко мне в ужасе и докладывают, что такого-то числа в Канонерском
переулке, в доме под номером таким-то,
шла речь о непризнании авторитетов.
Она хотела повернуть назад, но безотчетно снова
пошла вперед и, дойдя до
переулка, свернула в него, узкий и пустынный.
И ему вдруг нетерпеливо, страстно, до слез захотелось сейчас же одеться и уйти из комнаты. Его потянуло не в собрание, как всегда, а просто на улицу, на воздух. Он как будто не знал раньше цены свободе и теперь сам удивлялся тому, как много счастья может заключаться в простой возможности
идти, куда хочешь, повернуть в любой
переулок, выйти на площадь, зайти в церковь и делать это не боясь, не думая о последствиях. Эта возможность вдруг представилась ему каким-то огромным праздником души.
— Говорю тебе, что хорошо делаешь, что не горячишься. В жизни и все так бывает. Иногда
идешь на Гороховую, да прозеваешь
переулок и очутишься на Вознесенской. Так что же такое! И воротишься, — не бог знает, чего стоит. Излишняя горячность здоровью вредит, а оно нам нужнее всего. Ты здоров?
«Куда
пошел этот медвежонок?» — думал он, машинально
идя за Настенькой, которая была тоже в ажитации. Быстро
шла она; глаза и щеки у ней горели. Скоро миновали главную улицу, прошли потом
переулок и очутились, наконец, в поле.