Неточные совпадения
Он догнал жизнь, то есть усвоил опять все, от чего отстал давно; знал, зачем французский посланник выехал из Рима, зачем англичане
посылают корабли
с войском на
Восток; интересовался, когда проложат новую дорогу в Германии или Франции. Но насчет дороги через Обломовку в большое село не помышлял, в палате доверенность не засвидетельствовал и Штольцу ответа на письма не
послал.
Когда услышите вой ветра
с запада, помните, что это только слабое эхо того зефира, который треплет нас, а задует
с востока, от вас,
пошлите мне поклон — дойдет. Но уж пристал к борту бот, на который ссаживают лоцмана. Спешу запечатать письмо. Еще последнее «прости»! Увидимся ли? В путешествии, или походе, как называют мои товарищи, пока еще самое лучшее для меня — надежда воротиться.
Вчера, 17-го, какая встреча: обедаем; говорят, шкуна какая-то видна. Велено поднять флаг и выпалить из пушки. Она подняла наш флаг. Браво! Шкуна «
Восток»
идет к нам
с вестями из Европы,
с письмами… Все ожило. Через час мы читали газеты, знали все, что случилось в Европе по март.
Пошли толки, рассуждения, ожидания. Нашим судам велено
идти к русским берегам. Что-то будет? Скорей бы добраться: всего двести пятьдесят миль осталось до места, где предположено ждать дальнейших приказаний.
Завтра снимаемся
с якоря и
идем на неделю в Нагасаки, а потом, мимо корейского берега, к Сахалину и далее, в наши владения. Теперь рано туда: там еще льды. Здесь даже, на южном корейском берегу, под 34-м градусом ‹северной› широты, так холодно, как у нас в это время в Петербурге, тогда как в этой же широте на западе, на Мадере например, в январе прошлого года было жарко. На то
восток.
Тогда же приехал к нам
с Амура бывший генерал-губернатор Восточной Сибири Н. Н. Муравьев и, пробыв у нас дня два на фрегате, уехал в Николаевск, куда должна была
идти и шкуна «
Восток» для доставления его со свитою в Аян на Охотском море. На этой шкуне я и отправился
с фрегата, и
с радостью, что возвращаюсь домой, и не без грусти, что должен расстаться
с этим кругом отличных людей и товарищей.
С Востока, не арийского и не христианского,
идет гроза на всю Европу.
Польша
шла на русский
Восток с чувством своего культурного превосходства.
Мы
с Дерсу прошли вдоль по хребту. Отсюда сверху было видно далеко во все стороны. На юге, в глубоком распадке, светлой змейкой извивалась какая-то река; на западе в синеве тумана высилась высокая гряда Сихотэ-Алиня; на севере тоже тянулись горные хребты; на
восток они
шли уступами, а дальше за ними виднелось темно-синее море. Картина была величественная и суровая.
Когда взошло солнце, мы сняли палатки, уложили нарты, оделись потеплее и
пошли вниз по реке Ляоленгоузе, имеющей вид порожистой горной речки
с руслом, заваленным колодником и камнями. Километров в 15 от перевала Маака Ляоленгоуза соединяется
с другой речкой, которая течет
с северо-востока и которую удэгейцы называют Мыге. По ней можно выйти на реку Тахобе, где живут солоны. По словам Сунцая, перевал там через Сихотэ-Алинь низкий, подъем и спуск длинные, пологие.
Немного дальше камней Сангасу тропа оставляет морское побережье и
идет вверх через перевал на реке Квандагоу (приток Амагу). Эта река длиной около 30 км. Истоки ее находятся там же, где и истоки Найны. Квандагоу течет сначала тоже в глубоком ущелье, заваленном каменными глыбами, но потом долина ее расширяется. Верхняя половина течения имеет направление
с северо-запада, а затем река круто поворачивает к северо-востоку и течет вдоль берега моря, будучи отделена от него горным кряжем Чанготыкалани.
27 сентября было посвящено осмотру реки Найны, почему-то названной на морских картах Яходеи-Санка. Река эта длиной 20 км; истоки ее находятся в горах Карту, о которых будет сказано ниже. Сначала Найна течет
с севера на юг, потом поворачивает к юго-востоку и последние 10 км течет к морю в широтном направлении. В углу, где река делает поворот, находится зверовая фанза. Отсюда прямо на запад
идет та тропа, по которой прошел А.И. Мерзляков со своим отрядом.
На другой день
с бивака мы снялись рано и
пошли по тропе, проложенной у самого берега реки. На этом пути Нахтоху принимает в себя
с правой стороны два притока: Хулеми и Гоббиляги, а
с левой — одну только маленькую речку Ходэ. Нижняя часть долины Нахтоху густо поросла даурской березой и монгольским дубом. Начиная от Локтоляги, она постепенно склоняется к югу и только около Хулеми опять поворачивает на
восток.
Отсюда, сверху, открывался великолепный вид во все стороны. На северо-западе виднелся низкий и болотистый перевал
с реки Нахтоху на Бикин. В другую сторону, насколько хватал глаз, тянулись какие-то другие горы. Словно гигантские волны
с белыми гребнями, они
шли куда-то на север и пропадали в туманной мгле. На северо-востоке виднелась Нахтоху, а вдали на юге — синее море.
С утра погода стояла хмурая; небо было: туман или тучи. Один раз сквозь них прорвался было солнечный луч, скользнул по воде, словно прожектором, осветил сопку на берегу и скрылся опять в облаках. Вслед за тем
пошел мелкий снег. Опасаясь пурги, я хотел было остаться дома, но просвет на западе и движение туч к юго-востоку служили гарантией, что погода разгуляется. Дерсу тоже так думал, и мы бодро
пошли вперед. Часа через 2 снег перестал
идти, мгла рассеялась, и день выдался на
славу — теплый и тихий.
На следующий день, 8 сентября, мы распрощались
с Такемой и
пошли вверх по Такунчи. Река эта длиной немного более 40 км и течет по кривой
с северо-запада к
востоку. Около устья она шириной до 6 и глубиной от 1 до 1,2 м по руслу. Вода в ней мутная,
с синим опаловым оттенком.
Китаец говорил, что если мы будем
идти целый день, то к вечеру дойдем до земледельческих фанз. Действительно, в сумерки мы дошли до устья Эрлдагоу (вторая большая падь). Это чрезвычайно порожистая и быстрая река. Она течет
с юго-запада к северо-востоку и на пути своем прорезает мощные порфировые пласты. Некоторые из порогов ее имеют вид настоящих водопадов. Окрестные горы слагаются из роговика и кварцита. Отсюда до моря около 78 км.
Он
шел на север
с легким изгибом к
востоку.
Не доходя 10 км до перевала, тропа делится на две. Одна
идет на
восток, другая поворачивает к югу. Если
идти по первой, то можно выйти на реку Динзахе, вторая приведет на Вангоу (притоки Тадушу). Мы выбрали последнюю. Тропа эта пешеходная, много кружит и часто переходит
с одного берега на другой.
С северо —
востока, от берегов большой реки,
с северо — запада, от прибережья большого моря, — у них так много таких сильных машин, — возили глину, она связывала песок, проводили каналы, устраивали орошение, явилась зелень, явилось и больше влаги в воздухе;
шли вперед шаг за шагом, по нескольку верст, иногда по одной версте в год, как и теперь все
идут больше на юг, что ж тут особенного?
На далеком северо —
востоке две реки, которые сливаются вместе прямо на
востоке от того места,
с которого смотрит Вера Павловна; дальше к югу, все в том же юго — восточном направлении, длинный и широкий залив; на юге далеко
идет земля, расширяясь все больше к югу между этим заливом и длинным узким заливом, составляющим ее западную границу.
Мы
шли еще некоторое время. На землю надвигалась ночь
с востока. Как только скрылось солнце, узкая алая лента растянулась по горизонту, но и она уже начала тускнеть, как остывающее раскаленное докрасна железо. Кое-где замигали звезды, а между тем впереди нигде не было видно огней. Напрасно мы напрягали зрение и всматривались в сумрак, который быстро сгущался и обволакивал землю. Впереди по-прежнему плес за плесом, протока за протокой сменяли друг друга
с поразительным однообразием.
Досада взяла меня. Я рассердился и
пошел обратно к соболиному дереву, но вяза этого я уже не нашел. Сильное зловоние дало мне знать, что я попал на то место, где на земле валялось мертвое животное, Я еще раз изменил направление и старался итти возможно внимательнее на
восток. На этот раз я попал в гости к филину, а потом опять к каменной глыбе
с россыпью.
Красивое это озеро Октыл в ясную погоду. Вода прозрачная,
с зеленоватым оттенком. Видно, как по дну рыба ходит.
С запада озеро обступили синею стеной высокие горы, а на
восток шел низкий степной берег, затянутый камышами. Над лодкой-шитиком все время
с криком носились белые чайки-красноножки. Нюрочка была в восторге, и Парасковья Ивановна все время держала ее за руку, точно боялась, что она от радости выскочит в воду. На озере их обогнало несколько лодок-душегубок
с богомольцами.
С этим он снова встал и, отойдя от опушки, увидел, что
с востока действительно
шла темная туча. Гроза застигала Савелия одним-одинешенька среди леса и полей, приготовлявшихся встретить ее нестерпимое дыхание.
Живёт в небесах запада чудесная огненная сказка о борьбе и победе, горит ярый бой света и тьмы, а на
востоке, за Окуровом, холмы, окованные чёрною цепью леса, холодны и темны, изрезали их стальные изгибы и петли реки Путаницы, курится над нею лиловый туман осени, на город
идут серые тени, он сжимается в их тесном кольце, становясь как будто всё меньше, испуганно молчит, затаив дыхание, и — вот он словно стёрт
с земли, сброшен в омут холодной жуткой тьмы.
Тиунов вскочил, оглянулся и быстро
пошёл к реке, расстёгиваясь на ходу, бросился в воду, трижды шумно окунулся и, тотчас же выйдя, начал молиться: нагой, позолоченный солнцем, стоял лицом на
восток, прижав руки к груди, не часто, истово осенял себя крестом, вздёргивал голову и сгибал спину, а на плечах у него поблескивали капельки воды. Потом торопливо оделся, подошёл к землянке, поклонясь, поздравил всех
с добрым утром и, опустившись на песок, удовлетворённо сказал...
Между тем Пугачев
послал Хлопушу
с пятьюстами человек и шестью пушками взять крепости Ильинскую и Верхне-Озерную, к
востоку от Оренбурга.
Целую четверть часа о. Христофор стоял неподвижно лицом к
востоку и шевелил губами, а Кузьмичов почти
с ненавистью глядел на него и нетерпеливо пожимал плечами. Особенно его сердило, когда о. Христофор после каждой «
славы» втягивал в себя воздух, быстро крестился и намеренно громко, чтоб другие крестились, говорил трижды...
Увы, все вокзалы, ведущие на север и
восток, были оцеплены густейшим слоем пехоты, и громадные грузовики, колыша и бренча цепями, доверху нагруженные ящиками, поверх которых сидели армейцы в остроконечных
шлемах, ощетинившиеся во все стороны штыками, увозили запасы золотых монет из подвалов Народного комиссариата финансов и громадные ящики
с надписью: «Осторожно.
Теперь, когда дело
шло принцип русского станового. об отдаленном
востоке, он, разумеется, прежде всего задал себе вопрос: чего им нужно? — и тотчас же,
с свойственною ему проницательностью, решил, что прежде всего необходимо познакомить ташкентцев
с principe du telegue russe принципом русской телеги…
После отшедшего века магнатерии они начинали век инженерии, и, должно признаться, начинали его со
славою. Заря, облиставшая инженерную
славу, поднималась в Варшаве и Новогеоргиевске и оттуда светила далее, против естества, —
с запада на
восток, через Киев, даже до Баку и Ленкорани, ибо ныне даже и там воспрославлено имя русского инженера.
В нем грузились,
идя на Дальний
Восток, желтые толстотрубые пароходы Добровольного флота, поглощавшие ежедневно длинные поезда
с товарами или тысячи арестантов.
Спел он и ещё, а тут солнышко взошло, оглянулись люди — ясный день
с востока идёт, Мигун среди них улыбается, ожидает смерть без страха. Сконфузились мужики.
По древнему обычаю, он испытывает силы в кулачной борьбе и заговаривает свои силы: «Стану я, раб божий, благословясь,
пойду перекрестясь из избы в двери, из ворот в ворота, в чистое поле в
восток, в восточную сторону, к окияну-морю, и на том святом окияне-море стоит стар мастер, муж святого окияна-моря, сырой дуб креповастый; и рубит тот старый мастер муж своим булатным топором сырой дуб, и как
с того сырого дуба щепа летит, такожде бы и от меня (имярек) валился на сыру землю борец, добрый молодец, по всякий день и по всякий час.
Современная буржуазная мысль, выработавшаяся выродившаяся и бесталанная, предвидя великие события, бороться
с коими она не силах,
идет к
Востоку, пытается оживить умирающие идеи и учения о призрачности мира, о бессмыслии жизни, об анархическом своеволии личности, оправдывающем ее фантазии и капризы, ее жестокость и деспотизм.
Еще дальше
идет Беха-Улла [Беха-улла Мирза Хуссейн Али — основатель бехаизма, иранского религиозно-политического течения, возникшего в середине XIX в. уже после подавления восстания бабидов и ориентированного на соединение науки и религии, отрицавшего религиозный и национальный фанатизм мусульманского
Востока.], автор «Китабе-Акдес», в своей беседе
с Э. Г. Броуном: «Мы же даем, — говорит он, — чтобы все народы пришли к единой вере, и люди стали братьями; чтобы рознь религиозная перестала существовать и уничтожено было различие национальностей.
Опасаясь пурги, мы решили итти домой. Наскоро напившись чаю
с сухарями, мы сняли палатки и
пошли в направлении на юго-восток. Сперва мы попали в осыпи, где я больно ушиб ногу, потом залезли в ветроломную гарь, причем Чжан-Бао разорвал свои штаны, затем мы вышли на зверовую тропу.
Железные дороги опять стали, почтово-телеграфное сообщение
с Россией прекратилось. Но стачечные комитеты объявили, что перевозка войск
с Дальнего
Востока будет производиться правильно. Волею-неволею начальству пришлось вступить в сношения
с харбинским стачечным комитетом. И воинские эшелоны
шли аккуратно.
Рассказывали, что военный министр Сахаров сильно враждует
с Куропаткиным и нарочно, чтобы вредить ему,
посылает на Дальний
Восток самые плохие войска.
А успехи японцев
шли за успехами. Один за другим выбывали из строя наши броненосцы, в Корее японцы продвигались все дальше. Уехали на Дальний
Восток Макаров и Куропаткин, увозя
с собою горы поднесенных икон. Куропаткин сказал свое знаменитое: «терпение, терпение и терпение»… В конце марта погиб
с «Петропавловском» слепо-храбрый Макаров, ловко пойманный на удочку адмиралом Того. Японцы перешли через реку Ялу. Как гром, прокатилось известие об их высадке в Бицзыво. Порт-Артур был отрезан.
Ходили слухи, что разъезды наши нигде не могут найти японцев. Все они куда-то бесследно исчезли. Говорили, что они
идут обходом по обе стороны железной дороги, что одна армия подходит
с востока к Гирину, другая
с запада к Бодунэ.
Как бы ни старались в отдельных частных чертах уменьшать бедствия этого времени, оно навсегда останется самым темным временем в нашей истории XVIII века, ибо дело
шло не о частных бедствиях, не о материальных лишениях: народный дух страдал, чувствовалась измена основному, неизменному правилу Великого преобразователя, чувствовалась самая тяжелая сторона его в жизни, чувствовалось иго
с Запада, более тяжкое, чем прежде иго
с Востока — иго татарское.
Александр Первый, для движения народов
с востока на запад и для восстановления границ народов, был также необходим, как необходим был Кутузов для спасения и
славы России.
Люди
идут с запада на
восток, убивая себе подобных, и событию этому сопутствуют словà о
славе Франции, низости Англии и т.д.
Должны были миллионы людей, отрекшись от своих человеческих чувств и своего разума, итти на
Восток с Запада и убивать себе подобных, точно так же как несколько веков тому назад
с Востока на Запад
шли толпы людей, убивая себе подобных.