Я могу сказать, что у меня был опыт
изначальной свободы, и, в связи с ней, и творческой новизны, и зла, был острый опыт о личности и ее конфликте с миром общего, миром объективации, опыт выхода из власти общего, был опыт человечности и сострадания, был опыт о человеке, который есть единственный предмет философии.
Неточные совпадения
Свобода есть что-то гораздо более
изначальное, чем справедливость.
Настоящая проблема
свободы должна быть поставлена вне награды и наказания, вне спасения или гибели, вне споров Блаженного Августина с Пелагием, Лютера с Эразмом, вне споров по поводу предопределения, которое нужно отрицать в самой
изначальной постановке вопроса, отрицать самое слово и понятие.
Но ошибочно сводят мои мысли о
свободе к бёмевскому учению об Ungrund’e [Причина,
изначальный мотив (нем.).].
Я противопоставлял прежде всего принцип духовной
свободы, для меня
изначальной, абсолютной, которой нельзя уступить ни за какие блага мира.
Современная философия — философия иллюзионистическая по преимуществу, ее гносеология отвергает не только реальность отношения к бытию, но и само бытие, лишает человека
изначального сознания
свободы,
свободы безмерной и безосновной, разлагает личность на дробные части, отвергая ее
изначальную субстанциональность.
Суд никого не уничтожает, обрекая на обращение в
изначальное ничто, ибо образ Божий неистребим и бессмертен, но он показывает каждому его самого в истинном свете, в цельности его образа, данного от природы и воссозданного
свободой, и благодаря этому прозрению, видя в себе черты ложности, человек страдает, испытывая «адские» мучения.
Она есть
изначальная ценность и единство, она характеризуется отношением к другому и другим, к миру, к обществу, к людям, как отношением творчества,
свободы и любви, а не детерминации.
Обращаясь к самопознанию, которое есть одно из главных источников философского познания, я открываю в себе
изначальное, исходное: противление мировой данности, неприятие всякой объектности, как рабства человека, противоположение
свободы духа необходимости мира, насилию и конформизму.
Не только зло, но и творчество объяснимо лишь из
изначальной меонической
свободы.
Рок и есть то, что связано с меонической
свободой, с
изначальной тьмой, с Ungrund’ом.
Основной,
изначальной проблемой является проблема человека, проблема человеческого познания, человеческой
свободы, человеческого творчества.
Оно предполагает не только
свободу,
изначальную, меоническую, несотворенную
свободу человека, оно предполагает также дары, данные человеку-творцу Богом-Творцом, предполагает мир как арену творчества.
Злые фантазмы идут от
изначальной, добытийственной, меонической
свободы, которая в бытии стала утверждать дух небытия.
И этот меон есть тайна
изначальной, первичной, домирной, добытийственной
свободы в человеке.
Различие между Богом-Творцом и
свободой ничто уже вторично — в
изначальной тайне, в Божественном Ничто это различие снимается, ибо из Ungrund’a раскрывается Бог, из него же раскрывается и
свобода.
В человеке есть принцип
свободы,
изначальной, ничем и никем не детерминированной
свободы, уходящей в бездну небытия, меона,
свободы потенциальной, и есть принцип, определенный тем, что он есть образ и подобие Божье, Божья идея, Божий замысел, который она может осуществить или загубить.
Если это ничто есть
изначальная, бездонная
свобода, меоническая, несотворенная, то, хотя и остается непроницаемая тайна, на путях ее познания мы достигаем более осмысленных и менее оскорбительных результатов.
Человеческое вдохновение от Бога и от
свободы, от Божьей благодати, Божьего дара и от
изначальной, неизъяснимой, ничем не определяемой человеческой
свободы.
Ибо
изначальный грех и есть рабство, несвобода духа, подчинение диавольской необходимости, бессилие определить себя свободным творцом, утеря себя через утверждение себя в необходимости «мира», а не в
свободе Бога.
Низшая
свобода была для него
изначальная, первая
свобода, которая есть
свобода избрания добра, она связана с возможностью греха; высшая
свобода была последней, конечной
свободой —
свободой в Боге, в добре.