Неточные совпадения
Но при общей характеристике частности могут
остаться в стороне, и на первом плане является
изображение общего миросозерцания писателя, как оно выразилось во всей массе его произведений.
И поэтому мы всегда готовы оправдать его от упрека в том, что он в
изображении характера не
остался верен тому основному мотиву, какой угодно будет отыскать в нем глубокомысленным критикам.
Конечно, при созерцании возвышенного предмета могут пробуждаться в нас различного рода мысли, усиливающие впечатление, им на нас производимое; но возбуждаются они или нет, — дело случая, независимо от которого предмет
остается возвышенным: мысли и воспоминания, усиливающие ощущение, рождаются при всяком ощущении, но они уже следствие, а не причина первоначального ощущения, и если, задумавшись над подвигом Муция Сцеволы, я дохожу до мысли: «да, безгранична сила патриотизма», то мысль эта только следствие впечатления, произведенного на меня независимо от нее самым поступком Муция Сцеволы, а не причина этого впечатления; точно так же мысль: «нет ничего на земле прекраснее человека», которая может пробудиться во мне, когда я задумаюсь, глядя на
изображение прекрасного лица, не причина того, что я восхищаюсь им, как прекрасным, а следствие того, что оно уже прежде нее, независимо от нее кажется мне прекрасно.
Иногда может
остаться одно пожелание, иногда — только
изображение символа.
Вообще вопрос собственно о творении духов — ангелов и человека —
остается наименее разъясненным в системе Беме, и это делает ее двусмысленной и даже многосмысленной, ибо, с одной стороны, разъясняя Fiat в смысле божественного детерминизма, он отвергает индетерминистический акт нового творения, но в то же время порой он говорит об этом совершенно иначе [«Воля к этому
изображению (ангелов) изошла из Отца, из свойства Отца возникла в слове или сердце Божием от века, как вожделеющая воля к твари и к откровению Божества.
Кончилась новая песня, но все еще
оставались на коленях с воздетыми руками, умиленно взирая на
изображение святого духа, парящего середи девяти чинов ангельских. Стали потом Божьи люди класть земные поклонны и креститься обеими руками, а Николай Александрыч читал нараспев...
Так, пришедши в храм любоваться искусством художника, истощившего гений свой в дивных
изображениях, забываешь, для чего пришел, и, в благоговении повергнувшись перед святынею,
остаешься в храме только молиться.
Она дарила всегда неожиданно: то пошлет плохую табакерку с червонцами, то горшок простых цветов с драгоценным камнем на стебле, то простой рукомойник с водою, из которого выпади драгоценный перстень; то подложит под кровать имениннице две тысячи серебрянных рублей, или подарит невесте перстень со своим
изображением в мужском наряде, сказав: «А вот и тебе жених, которому, я уверена, ты никогда не изменишь и
останешься ему верна», или пошлет капельмейстеру Паизиэло, после представления его оперы «Дидона», табакерку, осыпанную бриллиантами, с надписью, что карфагенская царица при кончине ему ее завещала!
Как достигали такой прелести
изображения наши старые мастера? — это
осталось их тайной, которая и умерла вместе с ними и с их отверженным искусством.