Неточные совпадения
Клим Иванович плохо спал ночь,
поезд из Петрограда шел медленно, с препятствиями, долго стоял на станциях, почти на каждой толпились солдаты, бабы, мохнатые старики, отвратительно визжали гармошки, завывали песни, — звучал дробный стук пляски, и в
окна купе заглядывали бородатые рожи запасных солдат.
Послушная память тотчас же вызвала к жизни все увлечения и «предметы» Александрова. Все эти бывшие дамы его сердца пронеслись перед ним с такой быстротой, как будто они выглядывали
из окон летящего на всех парах курьерского
поезда, а он стоял на платформе Петровско-Разумовского полустанка, как иногда прошлым летом по вечерам.
Но он спал, когда
поезд остановился на довольно продолжительное время у небольшой станции. Невдалеке от вокзала, среди вырубки, виднелись здания
из свежесрубленного леса. На платформе царствовало необычайное оживление: выгружали земледельческие машины и камень, слышалась беготня и громкие крики на странном горловом жаргоне. Пассажиры-американцы с любопытством выглядывали в
окна, находя, по-видимому, что эти люди суетятся гораздо больше, чем бы следовало при данных обстоятельствах.
Наконец показался
поезд.
Из трубы валил и поднимался над рощей совершенно розовый пар, и два
окна в последнем вагоне вдруг блеснули от солнца так ярко, что было больно смотреть.
Я не пошел несколько дней. Перед вечером, когда я опять сидел в беседке платформы, пассажирский
поезд, шедший
из Москвы, стал замедлять ход. Опять замелькали освещенные
окна, послышалось жужжание замкнутой вагонной жизни. Но когда
поезд тронулся, на платформе осталась одинокая женская фигура…
В это время подошел пассажирский
поезд. Он на минуту остановился; темные фигуры вышли на другом конце платформы и пошли куда-то в темноту вдоль полотна.
Поезд двинулся далее. Свет
из окон полз по платформе полосами. Какие-то китайские тени мелькали в
окнах, проносились и исчезали.
Из вагонов третьего класса несся заглушённый шум, обрывки песен, гармония. За
поездом осталась полоска отвратительного аммиачного запаха…
И грохоту
поезда отвечали раскаты грома
из тучи, охватившей мраком уже почти две трети неба. Через несколько минут Тихон Павлович сидел в вагоне и мчался степью, следя глазами за мелькавшими мимо
окон полосами хлеба и вспаханной земли.
Между тем за
окном стал синеть воздух, заголосили петухи, а голова всё болела и в ушах был такой шум, как будто Ергунов сидел под железнодорожным мостом и слушал, как над головой его проходит
поезд. Кое-как он надел полушубок и шапку; седла и узла с покупками он не нашел, сумка была пуста: недаром кто-то шмыгнул
из комнаты, когда он давеча входил со двора.
Старшая девочка кричала и плакала. Все проезжающие смотрели
из окон вагонов, а кондуктор побежал на конец
поезда, чтобы видеть, что сделалось с девочкой.
— Ах-х ты, мер-рзавец! — возмутился про себя господин и высунулся
из окна, как бы высматривая, скоро ли остановится
поезд, чтоб позвать жандарма.
Поезд уходил. Таня и Токарев высунулись
из окна. Мужики сбегали с платформы. Сторож, размахнувшись, ударил одного
из них кулаком по шее. Мужик втянул голову в плечи и побежал быстрее. Изогнувшийся дугою
поезд закрыл станцию.
На железнодорожном переезде был опущен шлагбаум: со станции шел курьерский
поезд. Марья Васильевна стояла у переезда и ждала, когда он пройдет, и дрожала всем телом от холода. Было уже видно Вязовье — и школу с зеленой крышей, и церковь, у которой горели кресты, отражая вечернее солнце; и
окна на станции тоже горели, и
из локомотива шел розовый дым… И ей казалось, что все дрожит от холода.
Поезд все прибавлял ходу. Мужик, ожесточенно нахмурившись и не глядя на кондуктора, продолжал бежать, вскидывая в стороны худые, стянутые в онучи ноги.
Из окон выглядывали пассажиры.
В вагон вошел хромой мужик, ускользнувший от глаз кондуктора. Он высунулся
из окна и долго смотрел назад, где в пыли, поднятой
поездом, исчезал его товарищ.
И потому, когда
поезд медленно пополз от станционной платформы Сиверской и я, высунувшись
из окна, кричала последние приветствия провожавшей меня маленькой труппе, мой голос дрожал невольно, и сердце сжималось грустью по пережитым с ними дням…
До шести утра мы ждали на станции:
поезд маневрировал, для нас прицепили вагон-теплушку. Вошли мы в нее, — холод невообразимый, в одном
из окон нет рамы. Чугунная печка холодная. Некоторые
из офицеров ехали с денщиками, — денщики ухитрились чем-то заделать выбитое
окно, сбегали за истопником.
Николай Герасимович быстро высунулся
из окна вагона и увидел спешившего за
поездом молодого, довольно полного, элегантно одетого господина.
Единственная возможность бегства была выскочить
из окна вагона на ходу
поезда, но и этот способ был очень рискован.
Высунув голову
из окна вагона, он следил за однообразными картинами засеянных полей, отдаленных лесов, деревень, сел с куполами храмов, которые, казалось, двигались и бежали вслед за
поездом.
Не успел
поезд погрузиться в первый большой туннель, как Николай Герасимович вскочил со скамьи, с замиранием сердца высунулся
из окна, отпер дверцу, соскочил на подножку вагона и прыгнул во тьму.
И когда Дуняша охотно обещалась ей всё сделать, Наташа села на пол, взяла в руки старое бальное платье и задумалась совсем не о том, чтó бы должно было занимать ее теперь.
Из задумчивости, в которой находилась Наташа, вывел ее говор девушек в соседней девичьей и звуки их поспешных шагов
из девичьей на заднее крыльцо. Наташа встала и посмотрела в
окно. На улице остановился огромный
поезд раненых.