Неточные совпадения
С таким же немым, окаменелым ужасом, как бабушка, как новгородская Марфа, как те царицы и княгини — уходит она прочь, глядя неподвижно на небо, и, не оглянувшись на столп огня и дыма, идет сильными шагами, неся выхваченного
из пламени ребенка, ведя дряхлую мать и взглядом и ногой толкая вперед малодушного мужа, когда он,
упав, грызя землю, смотрит назад и проклинает
пламя…
Лесной великан хмурился и только солидно покачивался
из стороны в сторону. Я вспомнил пургу около озера Ханка и снежную бурю при переходе через Сихотэ-Алинь. Я слышал, как таза подкладывал дрова в огонь и как шумело
пламя костра, раздуваемое ветром. Потом все перепуталось, и я задремал. Около полуночи я проснулся. Дерсу и Китенбу не
спали и о чем-то говорили между собой. По интонации голосов я догадался, что они чем-то встревожены.
Вот она встала и озирается. Еще рано, но окна уж побелели, и весеннее солнце не замедлило позолотить их. Рядом с ее креслом сидит Паша и дремлет; несколько поодаль догорает сальный огарок, и желтое
пламя чуть-чуть выделяется
из утренних сумерек. Ей становится страшно; она протягивает руку, чтобы разбудить Пашу, хочет крикнуть — и в изнеможении
падает…
Оставшиеся скирды и солома пылали так сильно, что невозможно было подступиться; вверху над пожаром в кровавом отсвете вместе с искрами кружились голуби и
падали в
пламя, а огромные тополи около «магазина» стояли, точно сейчас отлитые
из расплавленной меди.
С тех пор как
пала Иудея, Римская империя разделилась и потонула в бесчисленных ордах варваров, основались новые царства, водворилась готическая тьма средневековья с гимнами небу и стонами еретиков; опять засверкала из-под развалин античная жизнь, прошумела реформация; целые поколения косила Тридцатилетняя война, ярким костром вспыхнула Великая революция и разлилась по Европе
пламенем наполеоновских войн…
Крыша мастерской уже провалилась; торчали в небо тонкие жерди стропил, курясь дымом, сверкая золотом углей; внутри постройки с воем и треском взрывались зеленые, синие, красные вихри,
пламя снопами выкидывалось на двор, на людей, толпившихся пред огромным костром, кидая в него снег лопатами. В огне яростно кипели котлы, густым облаком поднимался пар и дым, странные запахи носились по двору, выжимая слезы
из глаз; я выбрался из-под крыльца и
попал под ноги бабушке.
После полуночи дождь начал стихать, но небо по-прежнему было морочное. Ветром раздувало
пламя костра. Вокруг него бесшумно прыгали, стараясь осилить друг друга, то яркие блики, то черные тени. Они взбирались по стволам деревьев и углублялись в лес, то вдруг припадали к земле и, казалось, хотели проникнуть в самый огонь. Кверху от костра клубами вздымался дым, унося с собою тысячи искр. Одни
из них пропадали в воздухе, другие
падали и тотчас же гасли на мокрой земле.
Светец, с ущемленной в него горящей лучиной, которую надобно было беспрестанно заменять новою, обратил на себя мое особенное внимание; иные лучины горели как-то очень прихотливо: иногда
пламя пылало ярко, иногда чуть-чуть перебиралось и вдруг опять сильно вспыхивало; обгоревший, обуглившийся конец лучины то загибался крючком в сторону, то
падал, треща, и звеня, и ломаясь; иногда вдруг лучина начинала шипеть, и струйка серого дыма начинала бить, как струйка воды
из фонтанчика, вправо или влево.
Источник заговора — византийская полулегенда, полузаклинание, где говорится о святом Сисинии, гоняющемся за демонической Гилло, у которой двенадцать имен: «волосы у ней до пят, глаза как огонь,
из пасти и от всего тела исходило
пламя; она шла, сильно блеща, безобразная видом».
— Ночь теперь если тихая… — начал он с заметным удовольствием, — вода не колыхнется, как зеркало… Смола на носу лодки горит… огромным таким кажется
пламенем… Воду всю освещает до самого дна: как на тарелке все рассмотреть можно, каждый камышек… и рыба теперь попадется…
спит… щука всегда против воды… ударишь ее острогой… встрепенется… кровь
из нее брызнет в воду — розовая такая…
Языки
пламени еще вырывались
из обугленной кучи бревен, и довольно резкий ночной ветер, дувший
из пади, тихо колебал стлавшийся по земле беловатый дым.
Пламя хлестало их концами своих языков или вдруг охватывало всей своей огненной влагой — стаи вырывались
из огня, и то там, то здесь
падали мертвые и дымящиеся птицы.
Много шелухи поднялось в воздух с ураганом, грозно загудело в нем — и бессильно
упало наземь, когда ураган стих. Я думал, Катра не
из этих. Но и она как большинство. Ее радостно и жутко ослепил яркий огонь, на минуту вырвавшийся из-под земли, и она поклонилась ему. Теперь огонь опять пошел темным подземным
пламенем, — и она брезгливо смотрит, зевает и с вызовом рвет то, чем связала себя с жизнью.
В это время огонь выбежал на свободу из-под клетки и распустил по ней свои многоветвистые побеги. По днищу разлился пламенный поток. Сквозь
пламя означились две темные фигуры. Они крепко обнялись…
пали… и вскоре от них ничего не осталось, кроме пепла, которым ветер засыпал очи зрителей. Железная клетка вся озолотилась; по оранжевым прутьям ее бежали кое-где звездочки и лопались, как потешный огонь.
Все работали усердно, кто шапкой, кто чем
попало, раздувая огонь, и скоро
пламя широкими языками начало выбивать
из окон.
Все работали усердно, кто шапкой, кто чем
попало, раздувая огонь, и скоро
пламя широкими языками начало выбиваться
из окон.