Неточные совпадения
Господин этот говорил о процессе, который шел теперь в гражданском отделении, как о хорошо знакомом ему деле, называя
судей и знаменитых адвокатов по
имени и отчеству.
— Бог сжалился надо мной и зовет к себе. Знаю, что умираю, но радость чувствую и мир после стольких лет впервые. Разом ощутил в душе моей рай, только лишь исполнил, что надо было. Теперь уже смею любить детей моих и лобызать их. Мне не верят, и никто не поверил, ни жена, ни
судьи мои; не поверят никогда и дети. Милость Божию вижу в сем к детям моим. Умру, и
имя мое будет для них незапятнано. А теперь предчувствую Бога, сердце как в раю веселится… долг исполнил…
Правда, месяца чрез полтора он опять было попался в одной шалости, и
имя его сделалось даже известным нашему мировому
судье, но шалость была уже совсем в другом роде, даже смешная и глупенькая, да и не сам он, как оказалось, совершил ее, а только очутился в нее замешанным.
С своей стороны Троекуров столь же мало заботился о выигрыше им затеянного дела, Шабашкин за него хлопотал, действуя от его
имени, стращая и подкупая
судей и толкуя вкрив и впрям всевозможные указы.
В городе Дубно нашей губернии был убит уездный
судья. Это был поляк, принявший православие, человек от природы желчный и злой. Положение меж двух огней озлобило его еще больше, и его
имя приобрело мрачную известность. Однажды, когда он возвращался из суда, поляк Бобрик окликнул его сзади.
Судья оглянулся, и в то же мгновение Бобрик свалил его ударом палки с наконечником в виде топорика.
«Все делалось
именем правительства, — замечает очевидец (датский резидент), — но волею стрельцов: они толпились на площади, пред приказом, и распоряжались как
судьи; правеж прекращался только тогда, когда они кричали: «Довольно!» Иные полковники, на которых они более злобились, были наказываемы по два раза в день».
Трое, одна женщина и двое мужчин, назвали свои настоящие
имена, двое отказались назвать их и так и остались для
судей неизвестными.
В нем слышен голос настоящего чародейства;
имена каких-то темных бесов, призываемых на помощь, изобличают высшее напряжение любовной тоски: «Во
имя сатаны, и
судьи его демона, почтенного демона пилатата игемона, встану я, добрый молодец, и пойду я, добрый молодец, ни путем, ни дорогою, заячьим следом, собачьим набегом, и вступлю на злобное место, и посмотрю в чистое поле в западную сторону под сыру-матерую землю…
Они отвечали мне: «Пусть мы лживы, злы и несправедливы, мы знаем это, и плачем об этом, и мучим себя за это сами, и истязаем себя, и наказываем больше, чем даже, может быть, тот милосердый
судья, который будет судить нас и
имени которого мы не знаем.
Тут были все они, его
судьи и убийцы: и престарелый Анна со своими сыновьями, тучными и отвратительными подобиями отца, и снедаемый честолюбием Каиафа, зять его, и все другие члены синедриона, укравшие
имена свои у памяти людской — богатые и знатные саддукеи, гордые силою своею и знанием закона.
— Я знаю только то, что моя мать в переписке с человеком, носящим
имя, которое вы сейчас назвали… но что мне за дело до того, о чем эта переписка? Я моей матери не
судья.
Двое
судей в верблюжьих кафтанах. Оба — пьянчуги, из самых отчаянных горлопанов, на отца его науськивали мир; десятки раз дело доходило до драки; один — черный, высокий, худой; другой — с брюшком, в «гречюшнике»: так называют по-ихнему высокую крестьянскую шляпу. Фамилии их и
имена всегда ему памятны; разбуди его ночью и спроси: как звали
судей, когда его привели наказывать? — он выговорит духом: Павел Рассукин и Поликарп Стежкин.
— Сгоревший дом и имущество стоили вдвое, чем то, что я получил из страхового общества, но я считал и считаю это для себя возмездием за то, что я погубил привязавшуюся ко мне молодую женщину, от которой отделяла меня неравность общественного положения и воспитания. Настоящий суд надо мной тяжел мне, но не как суд, могущий лишить меня доброго
имени и признать поджигателем — я глубоко убежден, что на это не поднимется рука
судей совести — а как воспоминание о покойной, так трагически покончившей с собою.
Чтобы обогащать казну,
судьи опирались сначала на законы; далее, пренебрегая и этой благовидною опорой, стали отнимать только
именем короля, даже комиссии и, наконец, одним
именем Гастфера.
Павел Иваныч Лорин, уйдя с военной службы гвардейским капитаном, был избран в губернии, где имел прежнее поместье, совестным
судьею и в этой должности приобрел себе доброе
имя.
В извинение слабости, веку принадлежавшей, надобно, однако ж, сказать, что люди эти, большею частью дураки только по
имени и наружности, бывали нередко полезнейшими членами государства, говоря в шутках сильным лицам, которым служили, истины смелые, развеселяя их в минуты гнева, гибельные для подвластных им, намекая в присказочках и побасенках о неправдах
судей и неисправностях чиновных исполнителей, — о чем молчали высшие бояре по сродству, хлебосольству, своекорыстию и боязни безвременья.
Не очень уважаю я
судью, у которого секретарь, известный каждому в уезде и даже в губернии не только по фамилии, но и по
имени и отчеству, как-то: Семен Макарыч, Антон Сидорыч (ох уж эти Макарычи!), приобрел себе громкую известность великого дельца, закрывающего своей важной, иногда неприступной, персоной ничтожность президента и его товарищей.
В то время как дикастерские
судьи в Москве после долгого думания вдруг сразу приступили к рассмотрению доношения приказного Перфилия, отец Кирилл сразу сметил, что в Москве ему не доброхотят, и написал на государево
имя убедительную челобитную, направив ее в «Феофановы руце», ибо «той бе древлей Москвы не великий обожатель».