Неточные совпадения
— Да, — ответил Клим, вдруг ощутив голод и слабость. В темноватой столовой, с одним окном, смотревшим в кирпичную стену, на большом столе буйно кипел самовар, стояли тарелки с хлебом, колбасой, сыром, у стены мрачно возвышался тяжелый буфет, напоминавший чем-то гранитный памятник над могилою богатого купца. Самгин ел и думал, что, хотя
квартира эта в пятом этаже, а вызывает впечатление подвала. Угрюмые люди в ней, конечно, из числа тех, с которыми
история не считается, отбросила их в сторону.
Рассказывать о дедушке не хотелось, я начал говорить о том, что вот в этой комнате жил очень милый человек, но никто не любил его, и дед отказал ему от
квартиры. Видно было, что эта
история не понравилась матери, она сказала...
— Я промок, — сказал он ей, только что ступив в комнату, — пойду-ка к себе, а ты, Ваня, тут посиди. Вот с ним
история случилась, с
квартирой; расскажи-ка ей. А я сейчас и ворочусь…
История Смита очень заинтересовала старика. Он сделался внимательнее. Узнав, что новая моя
квартира сыра и, может быть, еще хуже прежней, а стоит шесть рублей в месяц, он даже разгорячился. Вообще он сделался чрезвычайно порывист и нетерпелив. Только Анна Андреевна умела еще ладить с ним в такие минуты, да и то не всегда.
Вся
история дошла до меня в подробности, хотя я, больной и убитый, все это последнее время, недели три, у них не показывался и лежал у себя на
квартире.
Он учил Сашу французскому и немецкому языкам,
истории, географии — всем наукам, как говорила Анна Федоровна, и за то получал от нее
квартиру и стол...
И тут девочка рассказала ему кое-что о себе. Она дочь профессора, который читает лекции в университете, но, кроме того, дает в Екатерининском институте уроки естественной
истории и имеет в нем казенную
квартиру. Поэтому ее положение в институте особое. Живет она дома, а в институте только учится. Оттого она гораздо свободнее во времени, в чтении и в развлечениях, чем ее подруги…
При других обстоятельствах я всю бы жизнь, конечно, отдал пани Вибель, но теперь…» О, как проклинал себя Аггей Никитич за свою глупую
историю в Синькове с камер-юнкером, за свою непристойную выходку против пани Вибель, даже за свое возобновление знакомства с добрейшим аптекарем, и в голове его возникло намерение опять сойтись с пани Вибель, сказать ей, что он свободен, и умолять ее, чтобы она ему все простила, а затем, не рассуждая больше ни о чем, Аггей Никитич не далее как через день отправился на
квартиру пани Вибель, но, к ужасу своему, еще подходя, он увидел, что ставни
квартиры пани Вибель были затворены.
— Вы к нему очень добры, — неопределенно сказал Хрипач. — Мы ничего не можем иметь против того, чтобы он в свободное время, с разрешения своей тетки, посещал своих знакомых. Мы далеки от намерения обратить ученические
квартиры в места какого-то заключения. Впрочем, пока не разрешится
история с Передоновым, лучше будет, если Пыльников посидит дома.
Я прибыл в полк и явился к моему ротному командиру Вольскому; он меня позвал на
квартиру, угостил чаем, и я ему под великим секретом рассказал всю
историю с ребенком.
Труднее всего вначале было найти в городе хорошую
квартиру, и целый год были неудачи, пока через знакомых не попалось сокровище: особнячок в пять комнат в огромном, многодесятинном саду, чуть ли не парке: липы в петербургском Летнем саду вспоминались с иронией, когда над самой головой раскидывались мощные шатры такой зеленой глубины и непроницаемости, что невольно вспоминалась только что выученная
история о патриархе Аврааме: как встречает под дубом Господа.
Наутро город встал как громом пораженный, потому что
история приняла размеры странные и чудовищные. На Персональной улице к полудню осталось в живых только три курицы, в крайнем домике, где снимал
квартиру уездный фининспектор, но и те издохли к часу дня. А к вечеру городок Стекловск гудел и кипел, как улей, и по нем катилось грозное слово «мор». Фамилия Дроздовой попала в местную газету «Красный боец» в статье под заголовком: «Неужели куриная чума?», а оттуда пронеслось в Москву.
История о калошах вызвала взрыв живейшего интереса со стороны гостей. Ангел молвил в телефон домовой конторы только несколько слов: «Государственное политическое управление сию минуту вызывает секретаря домкома Колесова в
квартиру профессора Персикова, с калошами», — и Колесов тотчас, бледный, появился в кабинете, держа калоши в руках.
Последствием этой Geschichte [
Истории (нем.)] у г-на фон Истомина с мужем его дамы была дуэль, на которой г-н фон Истомин ранен в левый бок пулею, и положение его признается врачами небезопасным, а между тем г-н фон Истомин, проживая у меня с дамою, из-за которой воспоследовала эта неприятность, состоит мне должным столько-то за
квартиру, столько-то за стол, столько-то за прислугу и экипажи, а всего до сих пор столько-то (стояла весьма почтенная цифра).
Сильно соблазнял его, мимоходом сказать, тот самый уголок в сенях
квартиры Олсуфья Ивановича, где прежде еще, почти в начале сей правдивой
истории, выстоял свои два часа наш герой, между шкафом и старыми ширмами, между всяким домашним и ненужным дрязгом, хламом и рухлядью.
По счастию, у Павла Фермора была
история болезни, написанная врачом, пользовавшим его брата, но она была оставлена на городской
квартире в Петербурге, а сообщения с Петергофом тогда были не нынешние.
Никитин жил в полуверсте от Шелестовых, в
квартире из восьми комнат, которую он нанимал за триста рублей в год, вместе со своим товарищем, учителем географии и
истории Ипполитом Ипполитычем.
В Курск я приехал в семь часов утра в мае месяце, прямо к Челновскому. Он в это время занимался приготовлением молодых людей в университет, давал уроки русского языка и
истории в двух женских пансионах и жил не худо: имел порядочную
квартиру в три комнаты с передней, изрядную библиотеку, мягкую мебель, несколько горшков экзотических растений и бульдога Бокса, с оскаленными зубами, весьма неприличной турнюрой и походкой, которая слегка смахивала на канкан.
Я поспешил отделаться от директора Комиссии, Розенкампфа [Розенкампф Густав Андреевич (1764–1832) — юрист и государственный деятель, автор ряда исследований по теории и
истории права.], и часу в первом был уже на
квартире Алехина.
В статье «Жизнь в городе» Толстой рассказывает
историю одной больной прачки. Она задолжала в ночлежной
квартире шестьдесят копеек; по жалобе хозяйки, городовой «с саблей и пистолетом на красном шнурке» выселил ее из
квартиры. Весь день прачка просидела около церкви, а вечером воротилась к дому, упала и умерла. Толстой пошел на ее
квартиру.
Месяцев пять спустя после убийства и ряда смертей, заключивших
историю больших, но неудавшихся замыслов Горданова и Глафиры, часов в одиннадцать утра раннего великопостного дня, по одной из больших улиц Петербурга шла довольно скорыми шагами молодая женщина в черной атласной шубе и черной шляпе. Она часто останавливалась против надписей об отдающихся внаймы
квартирах, читала их и опять, опустив на лицо вуаль, шла далее. Очевидно, она искала наемной
квартиры и не находила такой, какая ей была нужна.
С первых же дней пребывания в Рагузе графиня Пиннеберг, на ежедневных обедах в ее
квартире, так рассказывала французским и польским сотрапезникам
историю своих приключений.
Я уже знал это, госпожа Дюма была не кто иная, как бывшая г-жа Нарышкина, та самая, у которой на вечере, в Москве, был Сухово-Кобылин в ночь убийства француженки на его
квартире. После этой
истории она уехала за границу, сошлась с Дюма, от которого имела дочь еще до брака, а потом вышла за него замуж.
Нашим министром финансов был Михаил Мемнонов, довольно-таки опытный по этой части. Благодаря его умелости мы доехали до Москвы без
истории. Привалы на постоялых дворах и в
квартирах были гораздо занимательнее, чем остановки на казенных почтовых станциях. Один комический инцидент остался до сих пор в памяти. В ночь перед въездом в Москву, баба, которую ямщик посадил на"задок"тарантаса, разрешилась от бремени, только что мы сделали привал в трактире, уже на рассвете. И мы же давали ей на"пеленки".
Кто-то рванул за звонок. Надежда Петровна, хозяйка
квартиры, в которой происходила описываемая
история, вскочила с дивана и побежала отворить дверь.
Соколов сильно пил. Был он одинокий, холостой и жил в комнате, которую ему отвел в своей
квартире его младший брат, географ А. Ф. Соколов: он имел казенную
квартиру в здании Историко-филологического института, рядом с университетом. Однажды предстоял экзамен в Историко-филологическом институте (Ф. Ф. Соколов читал и там древнюю
историю). Все собрались. Соколова нет. Инспектор послал к нему на
квартиру служителя. Соколов ему приказал...
Вот какая
история происходила в этой
квартире. Пропивши шаль, Путохин уж больше не возвращался домой. Куда он исчез, я не знаю. После того как он пропал, старуха сначала запила, а потом слегла. Ее свезли в больницу, младших ребят взяла какая-то родня, а Вася поступил вот в эту прачечную. Днем он подавал утюги, а ночью бегал за пивом. Когда из прачечной его выгнали, он поступил к одной из барышень, бегал по ночам, исполняя какие-то поручения, и его звали уже «вышибалой». Что дальше было с ним, я не знаю.
Десять лет назад Подгорин — он был тогда бедным студентом — преподавал Надежде математику и
историю, за стол и
квартиру; и Варя, курсистка, кстати брала у него уроки латинского языка.
В то время, когда происходила эта трехдневная
история с Иваном Сергеевичем Дмитревским, его племянник безвыходно сидел в
квартире своего дяди, подвергнувшись поневоле домашнему аресту.