Неточные совпадения
«Эй, эй! куда ж ты, батюшка!
Ты доскажи
историю,
Как бунтовалась вотчина
Помещика Обрубкова,
Деревня Столбняки...
Вспоминал потом про
историю с мальчиком, которого он взял из
деревни, чтобы воспитывать, и в припадке злости так избил, что началось дело по обвинению в причинении увечья.
Затем, при помощи прочитанной еще в отрочестве по настоянию отца «
Истории крестьянских войн в Германии» и «Политических движений русского народа», воображение создало мрачную картину: лунной ночью, по извилистым дорогам, среди полей, катятся от
деревни к
деревне густые, темные толпы, окружают усадьбы помещиков, трутся о них; вспыхивают огромные костры огня, а люди кричат, свистят, воют, черной массой катятся дальше, все возрастая, как бы поднимаясь из земли; впереди их мчатся табуны испуганных лошадей, сзади умножаются холмы огня, над ними — тучи дыма, неба — не видно, а земля — пустеет, верхний слой ее как бы скатывается ковром, образуя все новые, живые, черные валы.
История арестантки Масловой была очень обыкновенная
история. Маслова была дочь незамужней дворовой женщины, жившей при своей матери-скотнице в
деревне у двух сестер-барышень помещиц. Незамужняя женщина эта рожала каждый год, и, как это обыкновенно делается по
деревням, ребенка крестили, и потом мать не кормила нежеланно появившегося, ненужного и мешавшего работе ребенка, и он скоро умирал от голода.
Теперь мне придется пригласить читателя в
деревню, которая тоже играла важную роль в этой запутанной душевной
истории.
Все это вместе решило меня сделать первый опыт на русском языке. Охотников до уженья много на Руси, особенно в
деревнях, и я уверен, что найду в них сочувствие. Прошу только помнить, читая мою книжку, что она не трактат об уженье, не натуральная
история рыб. Моя книжка ни больше ни меньше как простые записки страстного охотника: иногда поверхностные, иногда односторонние и всегда неполные относительно к обширности обоих предметов, сейчас мною названных.
Эту
историю, простую и страшную, точно она взята со страниц Библии, надобно начать издали, за пять лет до наших дней и до ее конца: пять лет тому назад в горах, в маленькой
деревне Сарачена жила красавица Эмилия Бракко, муж ее уехал в Америку, и она находилась в доме свекра. Здоровая, ловкая работница, она обладала прекрасным голосом и веселым характером — любила смеяться, шутить и, немножко кокетничая своей красотой, сильно возбуждала горячие желания деревенских парней и лесников с гор.
Вся
история, сколько помню, состояла в том, что где-то на дороге у какой-то дамы в карете сломалось дышло; мужики за это деревцо запросили двадцать рублей и без того не выпускали барыню вон из
деревни. Дон-Кихот попал на эту
историю и сначала держал к мужикам внушительную речь, а потом, видя бессилие слов, вскочил в свой тарантас и закричал...
Аркадина(вспылив). Это старая
история! В таком случае я сегодня же уезжаю в Москву. Прикажите нанять для меня лошадей в
деревне, а то я уйду на станцию пешком!
Сорин. Значит, опять всю ночь будет выть собака. Вот
история, никогда в
деревне я не жил, как хотел. Бывало, возьмешь отпуск на двадцать восемь дней и приедешь сюда, чтобы отдохнуть и все, но тут тебя так доймут всяким вздором, что уж с первого дня хочется вон. (Смеется.) Всегда я уезжал отсюда с удовольствием… Ну, а теперь я в отставке, деваться некуда, в конце концов. Хочешь — не хочешь, живи…
Житков молчит; лицо его становится еще мрачнее. Да и всем вообще не до разговоров: идти было слишком тяжело. Ноги скользят, и люди часто падают в липкую грязь. Крепкая ругань раздается по батальону. Один Федоров не вешает носа и без устали рассказывает мне
историю за
историей о Петербурге и
деревне.
— Ох, господи боже мой! — отвечала Перепетуя Петровна. — Жила в
деревне, ничего того не знала, не ведала, слышу только, что была какая-то
история, что переехали в усадьбу, и больше ничего. И вы вот, Феоктиста Саввишна, — бог с вами! — хоть бы строчку написали.
В лесных глухих
деревнях, где лес под боком и где, кажется, можно было бы запасти дров вовремя, все существуют «от бревна», то есть ребятишки или бабы отгрызут от бревна аршин, расколют — вот и целое топливо, а назавтра та же
история.
Вот если б он, для начала, стадо коров перерезал, целую
деревню воровством обездолил или избу у полесовщика по бревну раскатал — ну, тогда
История… а впрочем, наплевать бы тогда на
Историю!
После этой
истории Столыгин стал себя держать попристойнее. Марья Валериановна с сыном жила большую половину года в
деревне; так как это значительно уменьшало расходы, то муж и не препятствовал. Смерть доброго старика Валериана Андреевича, случившаяся через несколько лет, снова запутала и окончательно расстроила жизнь, устроенную Марией Валериановной.
В городе холостяки нарочно ходят в баню и в рестораны, чтобы только поговорить, и иногда рассказывают банщикам или официантам очень интересные
истории, в
деревне же обыкновенно они изливают душу перед своими гостями.
История простая: Саша привезена из
деревни в горничные к барыне; барынин племянник соблазнил ее да потом так привязался к ней, что хотел на ней жениться.
Иные отказались от своих богатств с той ветреною беззаботностию, которая встречается лишь у нас да у поляков, и отправились на чужбину искать себе рассеяния; другие, не способные переносить духоту петербургского воздуха, закопали себя в
деревнях. Молодежь вдалась кто в панславизм, кто в немецкую философию, кто в
историю или политическую экономию; одним словом, никто из тех русских, которые были призваны к умственной деятельности, не мог, не захотел покориться застою.
Бодростина выехала из
деревни на окончание дела неохотно: она даже чувствовала лень все это доделывать и даже охотно бы все это бросила, если бы не
история с завещанием, которую нельзя было оставить, потому что не ровен час: Бодростин сам мог пожелать взять это завещание для какой-нибудь перемены, чухонец Ропшин мог взревновать и изменить ей…
Были до сих пор для Кати расхлябанные, опустившиеся люди, в которых свобода развязала притаившийся в душе страх за свою шкуру, были «взбунтовавшиеся рабы» с психологией дикарей: «до нашей саратовской
деревни им, все одно, не дойти!» А, может быть, — может быть, это не все? Может быть, не только это? И что-то еще во всем этом было, — непознаваемое, глубоко скрытое, — великое безумие, которым творится
история и пролагаются новые пути в ней?
— Напрочь отказал; помилуйте, два года подряд одна и та же
история. Возьмет учителя для сына, заведет с ним шуры-муры. Муж, выживший из ума старик, делает в
деревне скандалы, да еще приезжает сюда объясняться. Вы, дескать, рекомендовали студента, а он увлек мою Зизи. Это Зизи-то, эту старую бабу увлек… Комикс…
О злоязычии, клевете и диффамации он никогда не думал, а теперь способен, менее чем когда-либо, смущаться ими. Он выработал себе такой тон со всеми, что у него не было с тех пор, как он переехал из
деревни, — не то что"
истории", а даже простого недоразумения. Да и в
деревне было то же самое.
Надевали опаленные кафтаны, намазывали себе лицо сажей, и с женами и малолетними оборванными детьми бродили врассыпную по
деревням, возбуждая жалость хлебных степных мужичков
историю своих пожаров.