Неточные совпадения
— Надо. Отцы жертвовали на церкви, дети — на
революцию. Прыжок — головоломный, но… что же, брат, делать? Жизнь верхней корочки несъедобного каравая, именуемого Россией, можно озаглавить так: «
История головоломных прыжков
русской интеллигенции». Ведь это только господа патентованные историки обязаны специальностью своей доказывать, что существуют некие преемственность, последовательность и другие ведьмы, а — какая у нас преемственность? Прыгай, коли не хочешь задохнуться.
Пассивная, рецептивная женственность в отношении государственной власти — так характерна для
русского народа и для
русской истории [Это вполне подтверждается и
русской революцией, в которой народ остается духовно пассивным и покорным новой революционной тирании, но в состоянии злобной одержимости.].
После этой не вполне удавшейся
революции, в сущности, кончился героический период в
истории русской интеллигенции.
С него начинается глубокое раздвоение в
русской жизни и
русской истории, внутренняя расколотость, которая будет продолжаться до
русской революции.
Этот же хаос Тютчев чувствует и за внешними покровами
истории и предвидит катастрофы. Он не любит
революцию и не хочет ее, но считает ее неизбежной.
Русской литературе свойствен профетизм, которого нет в такой силе в других литературах. Тютчев чувствовал наступление «роковых минут»
истории. В стихотворении, написанном по совсем другому поводу, есть изумительные строки...
История русского народа одна из самых мучительных
историй: борьба с татарскими нашествиями и татарским игом, всегдашняя гипертрофия государства, тоталитарный режим Московского царства, смутная эпоха, раскол, насильственный характер петровской реформы, крепостное право, которое было самой страшной язвой
русской жизни, гонения на интеллигенцию, казнь декабристов, жуткий режим прусского юнкера Николая I, безграмотность народной массы, которую держали в тьме из страха, неизбежность
революции для разрешения конфликтов и противоречий и ее насильственный и кровавый характер и, наконец, самая страшная в мировой
истории война.
…Пользуюсь случаем послать вам записки Andryane и «
Историю революции» Тьера, хотя вы не отвечали мне, хотите ли их иметь… Тьер запрещен
русской цензурой и здесь тайно: он уже был и в Омске, и в Тобольске, и в Кургане у Свистунова…
Все общество, в разных углах комнат, разбивалось на кружки, и в каждом кружке шли очень оживленные разговоры; толковали о разных современных вопросах, о политике, об интересах и новостях дня, передавали разные известия, сплетни и анекдоты из правительственного, военного и административного мира, обсуждали разные проекты образования, разбирали вопросы
истории, права и даже метафизики, и все эти разнородные темы обобщались одним главным мотивом, который в тех или других вариациях проходил во всех кружках и сквозь все темы, и этим главным мотивом были Польша и
революция —
революция польская,
русская, общеевропейская и, наконец, даже общечеловеческая.
Весь
русский XIX век, величайший по творческому подъему век
русской истории, был веком нарастающей
революции.
С этим связана была особенная проблема в
истории русской социалистической мысли — может ли Россия миновать капиталистическое развитие, господство буржуазии, может ли
революция быть социалистической, можно ли применять к России теорию марксизма, не считаясь с особенностями
русского пути.
Чтобы понять смысл
русской революции, мы должны перейти от астрономии новой
истории к астрологии средневековья.
В стихии
русской революции оно совершается практически в размерах еще невиданных в
истории.
Как ни велико значение
русской революции в
русской истории, но мировая борьба народов есть событие еще большее по своему значению, чем
революция.
Вот почему о
русском коммунизме совсем нельзя мыслить в категориях новой
истории, применять к нему категории свободы или равенства в духе французской
революции, категории гуманистического мировоззрения, категории демократии и даже гуманистического социализма.
Такой силы организованного и самодисциплинированного труда в
русской революции не обнаружилось, она не подготовлена всей прошедшей нашей
историей.
Революционная же демократия, которая есть революционная интеллигенция, с
русской революцией кончает свою
историю.