Неточные совпадения
Два дня ему
казались новы
Уединенные поля,
Прохлада сумрачной дубровы,
Журчанье тихого ручья;
На третий роща, холм и поле
Его не занимали боле;
Потом уж наводили сон;
Потом увидел ясно он,
Что и в деревне скука та же,
Хоть нет ни улиц, ни
дворцов,
Ни карт, ни балов, ни стихов.
Хандра ждала его на страже,
И бегала за ним она,
Как тень иль верная жена.
«Черт возьми! — продолжал он почти вслух, — говорит со смыслом, а как будто… Ведь и я дурак! Да разве помешанные не говорят со смыслом? А Зосимов-то,
показалось мне, этого-то и побаивается! — Он стукнул пальцем по лбу. — Ну что, если… ну как его одного теперь пускать? Пожалуй, утопится… Эх, маху я дал! Нельзя!» И он побежал назад, вдогонку за Раскольниковым, но уж след простыл. Он плюнул и скорыми шагами воротился в «Хрустальный
дворец» допросить поскорее Заметова.
ДворецКазался островом печальным.
Обе фигурки на фоне огромного
дворца и над этой тысячеглавой, ревущей толпой были игрушечно маленькими, и Самгину
казалось, что чем лучше видят люди игрушечность своих владык, тем сильнее становится восторг людей.
Лицом к солдатам стоял офицер, спина его крест-накрест связана ремнями, размахивая синенькой полоской обнаженной шашки, указывая ею в сторону Зимнего
дворца, он,
казалось, собирался перепрыгнуть через солдат, другой офицер, чернобородый, в белых перчатках, стоял лицом к Самгину, раскуривая папиросу, вспыхивали спички, освещая его глаза.
И все-таки он был поражен, даже растерялся, когда, шагая в поредевшем хвосте толпы, вышел на Дворцовую площадь и увидал, что люди впереди его становятся карликами. Не сразу можно было понять, что они падают на колени, падали они так быстро, как будто невидимая сила подламывала им ноги. Чем дальше по направлению к шоколадной массе
дворца, тем более мелкими
казались обнаженные головы людей; площадь была вымощена ими, и в хмурое, зимнее небо возносился тысячеголосый рев...
Он был так велик, что Самгину
показалось: человек этот, на близком от него расстоянии, не помещается в глазах, точно колокольня. В ограде пред
дворцом и даже за оградой, на улице, становилось все тише, по мере того как Родзянко все более раздувался, толстое лицо его набухало кровью, и неистощимый жирный голос ревел...
Это
дворец невидимой феи, индийской пери, самой Сакунталы, может быть. Вот,
кажется, следы ее ножек, вот кровать, закрытая едва осязаемой кисеей, висячие лампы и цветные китайские фонари, роскошный европейский диван, а рядом длинное и широкое бамбуковое кресло. Здесь резные золоченые колонны, служащие преддверием ниши, где богиня покоится в жаркие часы дня под дуновением висячего веера.
«А вон там, что это видно в Шанхае? — продолжал я, — повыше других зданий, кумирни или
дворцы?» — «
Кажется…» — отвечал барон Крюднер.
Как быть с таким человеком, чтобы дом
показался ему именно домом, а не
дворцом?
Впоследствии я много видел мучеников польского дела; Четьи-Минеи польской борьбы чрезвычайно богаты, — а Цеханович был первый. Когда он мне рассказал, как их преследовали заплечные мастера в генерал-адъютантских мундирах, эти кулаки, которыми дрался рассвирепелый деспот Зимнего
дворца, — жалки
показались мне тогда наши невзгоды, наша тюрьма и наше следствие.
— Что? Московским архитекторам строить бани? А почему Хлудовы этого не сделали? Почему они выписали из Вены строителя… Эйбушиц,
кажется? А он вовсе не из крупных архитекторов… Там есть знаменитости покрупней. С московскими архитекторами я и работать не буду. Надо создать нечто новое, великое, слить Восток и Запад в этом
дворце!..
Вот тут-то, бывало, и зовет все куда-то, и мне все
казалось, что если пойти все прямо, идти долго, долго и зайти вот за эту линию, за ту самую, где небо с землей встречается, то там вся и разгадка, и тотчас же новую жизнь увидишь, в тысячу раз сильней и шумней, чем у нас; такой большой город мне все мечтался, как Неаполь, в нем все
дворцы, шум, гром, жизнь…
Если б я не видел Никольского, то и этот дом
показался бы мне богатым и роскошным; но после никольского
дворца я нашел его не стоящим внимания.
Сравнительно с домами, которые я видел и в которых жил, особенно с домом в Багрове, чурасовский дом должен был
показаться мне, и
показался,
дворцом из Шехеразады.
Зимний вид никольского замка, или
дворца, напомнил мне великолепное угощение гостеприимного хозяина, и хотя тому прошло только несколько месяцев, но мне
казалось уже смешным мое тогдашнее изумление и увлечение…
— Ну, и слава богу! на старинное пепелище посмотришь, могилкам поклонишься, родным воздухом подышишь — все-таки освежишься! Чай, у Лукьяныча во
дворце остановился? да,
дворец он себе нынче выстроил! тесно в избе
показалось, помещиком жить захотел… Ах, мой друг!
Но уже
показался дом-дворец с огромными ярко сияющими окнами. Фотоген въехал сдержанной рысью в широкие старинные ворота и остановился у подъезда. В ту минуту, когда Рихтер передавал ему юнкерскую складчину, он спросил...
Ввиду всех этих соображений, я решился сдерживать себя. Молча мы повернули вдоль линии Таврического сада, затем направо по набережной и остановились против Таврического
дворца. Натурально, умилились. Тени Екатерины, Потемкина, Державина так живо пронеслись передо мною, что мне
показалось, что я чувствую их дуновение.
Между тем братья ели и пили досыта; всякий день
казался праздником: не жалели ни вина, ни меду; остаток трапезы выносили из
дворца на площадь для бедных.
Вскоре
показались вдали крашеные главы и причудливые, золоченые крыши царского
дворца.
Стали расходиться. Каждый побрел домой, унося с собою кто страх, кто печаль, кто злобу, кто разные надежды, кто просто хмель в голове. Слобода покрылась мраком, месяц зарождался за лесом. Страшен
казался темный
дворец, с своими главами, теремками и гребнями. Он издали походил на чудовище, свернувшееся клубом и готовое вспрянуть. Одно незакрытое окно светилось, словно око чудовища. То была царская опочивальня. Там усердно молился царь.
На каждом из них была бархатная или парчовая тафья, усаженная жемчугом и дорогими каменьями, и все они
казались живыми украшениями волшебного
дворца, с которым составляли как бы одно целое.
С обеих сторон потянулись мраморные
дворцы; они,
казалось, тихо плыли мимо, едва давая взору обнять и понять все свои красоты.
Те же
дворцы потянулись им навстречу, но они
казались другими.
Казалось, не среди опасностей морской ночи, а в дальнем углу царского
дворца присела, устав от музыки и толпы, эта удивительная фигура.
Ее тонкий стан развился и расцвел, очертания некогда сжатых плеч напоминали теперь богинь, выступающих на потолках старинных итальянских
дворцов. Но глаза остались те же, и Литвинову
показалось, что они глядели на него так же, как и тогда, в том небольшом московском домике.
— Княгиня в самые большие дома и во
дворец выезжала и обо всем там,
кажется, могли наговориться, а, бывало, чуть только вернутся, сейчас ко мне: разденутся и велят себе задорную корочку аржаного хлеба покруче крупной солью насолить и у меня на сундучке сядут, и начнем с нею про деревню говорить.
С трудом удерживался я от желания идти на носках — так я
казался сам себе громок и неуместен в стенах таинственного
дворца.
Чтоб праздник наш и наше освещенье
Казались им еще великолепней,
Перед отплытьем я зажгу
дворец —
Пусть это будет также утешеньем
Соотчичам моим, что не могли
Они Жуана сжечь. Но время терпит,
Я вдаль плыву, и требует учтивость
Спеть что-нибудь в честь родины моей!
Казалось, что такому напряжению радостно разъяренной силы ничто не может противостоять, она способна содеять чудеса на земле, может покрыть всю землю в одну ночь прекрасными
дворцами и городами, как об этом говорят вещие сказки. Посмотрев минуту, две на труд людей, солнечный луч не одолел тяжкой толщи облаков и утонул среди них, как ребенок в море, а дождь превратился в ливень.
Дом у меня в Москве, сама знаешь, —
дворец, хоть целый этаж занимай и хоть по неделям ко мне не сходи, коль мой характер тебе не
покажется.
Берег медленно уходил назад. Постепенно
показывались и скрывались густые, взбирающиеся на холмы парки,
дворцы, виноградники, тесные татарские деревни, белые стены дач, утонувших в волнистой зелени, а сзади голубые горы, испещренные черными пятнами лесов, и над ними тонкие, воздушные очертания их вершин.
Уходит. Порыв ветра взметает его широкую одежду. Облако желтой пыли застилает площадь,
дворец и Короля. Видно, как из клубов пыли выскакивают маленькие красные Слухи. Они прыгают и рассыпаются во все стороны.
Кажется, что ветер свистит, когда они заливаются смехом. Сию же минуту в толпе гуляющих раздаются тревожные голоса.
История Петрашевского, приговоренного к вечной каторге, и его друзей, сосланных в 1849 году за то, что они в двух шагах от Зимнего
дворца образовали несколько политических обществ, не доказывает ли достаточно, по безумной неосторожности, по очевидной невозможности успеха, что время размышлений прошло, что волнения в душе не сдержишь, что верная гибель стала
казаться легче, чем немая страдательная покорность петербургскому порядку.
Во
дворце были шаги. Они послышались со стороны биллиардной, прошли боскетную, потом стихли. Сердце у старика остановилось на секунду, ему
показалось, что он умрет. Потом сердце забилось часто-часто, вперебой с шагами. Кто-то шел к Ионе, в этом не было сомнения, твердыми шагами, и паркет скрипел уже в кабинете.
Ему хотелось, чтоб люди жили в великолепных алюминиевых фаланстерах, пред которыми
казались бы жалки и ничтожны
дворцы сильных мира сего, чтобы всякий труд исполнялся не иначе, как с веселой песней и пляской, чтобы каждый человек имел в день три фунта мяса к обеду, а между тем сам Лука зачастую не имел куда голову приклонить, спал на бульваре, ходил работать на биржу, когда не было в виду ничего лучшего, и иногда сидел без обеда.
— Государь в Зимнем
Дворце… Государь
покажется нынче народу…
Двери балкона во
дворце были раскрыты настежь и каким-то многообещающим
казался народу их широкий просвет.
А глаза короля по-прежнему смеялись, как ни в чем не бывало. Смеялись, глядя на бездыханные трупы, наводнившие собою реку, смеялись, глядя на самый испуг народа. Король даже не понимал,
казалось, что происходило вокруг него, и с тем же веселым смехом отправился во
дворец.
У меня нашлись ходы к тогдашнему директору канцелярии министра двора (
кажется, по фамилии Тарновский), и я должен был сам ездить к нему — хлопотать о пропуске одной из моих статей. По этому поводу я попал внутрь Зимнего
дворца. За все свое пребывание в Петербурге с 1861 года, да и впоследствии, я никогда не обозревал его зал и не попадал ни на какие торжества.
Мы все
кажемся такими ничтожными в этих огромных помещениях старинного
дворца, наполовину переделанного Смольного дома! Чай мы пили в большой и уютной комнате, где живет Ольга со своей тетушкой, вдовой убитого на войне офицера.
Ее собственное существование среди роскоши
дворца, среди толпы льстивых подруг, среди мнимых друзей, воздающих дань лишь ее богатству, начинает ей
казаться бессмысленным, горьким и печальным.
Бекетов был произведен в полковники, занял комнаты во
дворце и,
казалось, брал решительный перевес над Шуваловым.
В восемь часов опять собирались к обедне, а в десять садились за братскую трапезу все, кроме (хозяина) Иоанна, который стоя читал вслух душеспасительные наставления… Между тем братья ели и пили досыта — всякий день
казался праздником. Не жалели ни вина, ни меду, остатки трапезы выносили из
дворца на площадь для бедных.
Между тем, братия ела и пила досыта; всякий день
казался праздником: не жалели ни вина, ни меду; остаток трапезы выносили из
дворца на площадь для бедных.
Несмотря на такие высокочеловеческие меры, москвичи смотрели на него недружелюбно и на первых же порах подожгли Головинский
дворец, в котором он остановился. Впрочем, это было,
кажется, делом руки польских изобретателей «чудесного сна», которым не нравились меры, приводящие к спокойствию в столице. Они жаждали смут и равнодушно смотрели на казни, оставаясь безнаказанными.
Пасмурный, угрюмый явился Бирон во
дворец. Не уступая, он хотел возвратить прежнее свое влияние на душу государыни. Это ему и удалось. Лишь только
показался он у нее, она протянула ему дрожащую руку и сказала голосом, проникнутым особенным благоволением...
На другой день граф встал рано и в хорошем расположении духа.
Казалось, что с утренними лучами солнца, рассеялись его мрачные вечерние думы. Занявшись внимательно своим туалетом и приказав привести себе извозчика, граф поехал в Зимний
дворец.
Елизавета Петровна возложила на себя орден Святого Андрея, объявила себя полковником четырех гвардейских полков и полка кирасир,
показалась народу со своего балкона, прошла через ряды гвардейских войск и уехала в Зимний
дворец.