Неточные совпадения
И точно, такую панораму вряд ли где еще удастся мне видеть: под нами лежала Койшаурская долина, пересекаемая Арагвой и другой речкой, как двумя серебряными нитями; голубоватый туман скользил по ней, убегая в соседние теснины от теплых лучей утра; направо и налево гребни гор, один выше другого, пересекались, тянулись, покрытые снегами, кустарником; вдали те же горы, но хоть бы две скалы, похожие одна на другую, — и все эти снега горели румяным блеском так весело, так ярко, что
кажется, тут бы и остаться жить навеки; солнце чуть
показалось из-за темно-синей горы, которую только привычный глаз мог бы различить от грозовой тучи; но над солнцем была
кровавая полоса, на которую мой товарищ обратил особенное внимание.
Украйна глухо волновалась.
Давно в ней искра разгоралась.
Друзья
кровавой старины
Народной чаяли войны,
Роптали, требуя кичливо,
Чтоб гетман узы их расторг,
И Карла ждал нетерпеливо
Их легкомысленный восторг.
Вокруг Мазепы раздавался
Мятежный крик: пора, пора!
Но старый гетман оставался
Послушным подданным Петра.
Храня суровость обычайну,
Спокойно ведал он Украйну,
Молве,
казалось, не внимал
И равнодушно пировал.
«Это отчего?» — «От ветра: там при пятнадцати градусах да ветер, так и нехорошо; а здесь в сорок ничто не шелохнется: ни движения, ни звука в воздухе; над землей лежит густая мгла; солнце
кровавое, без лучей,
покажется часа на четыре, не разгонит тумана и скроется».
— Петр Ильич,
кажется, нарочно поскорей прогнал Мишу, потому что тот как стал пред гостем, выпуча глаза на его
кровавое лицо и окровавленные руки с пучком денег в дрожавших пальцах, так и стоял, разиня рот от удивления и страха, и, вероятно, мало понял изо всего того, что ему наказывал Митя.
Казалось, первое знакомство с ним нанесло чуткому сердцу маленькой женщины
кровавую рану: выньте из раны кинжал, нанесший удар, и она истечет кровью.
Коротко остриженные волосы, накрахмаленное жабо, долгополый гороховый сюртук со множеством, воротничков, кислое выражение лица, что-то резкое и вместе равнодушное в обращении, произношение сквозь зубы, деревянный внезапный хохот, отсутствие улыбки, исключительно политический и политико-экономический разговор, страсть к
кровавым ростбифам и портвейну — все в нем так и веяло Великобританией; весь он
казался пропитан ее духом.
Замолчал Хомяк и поправил на голове своей
кровавую повязку. Недоверчивый ропот пробежал между опричниками. Рассказ
казался невероятным. Царь усомнился.
Хотя подвижная впечатлительность Иоанна и побуждала его иногда отказываться от
кровавых дел своих и предаваться раскаянию, но то были исключения; в обыкновенное же время он был проникнут сознанием своей непогрешимости, верил твердо в божественное начало своей власти и ревниво охранял ее от посторонних посягательств; а посягательством
казалось ему всякое, даже молчаливое осуждение.
Если же арестант, добыв почти
кровавым потом свою копейку или решась для приобретения ее на необыкновенные хитрости, сопряженные часто с воровством и мошенничеством, в то же время так безрассудно, с таким ребяческим бессмыслием тратит их, то это вовсе не доказывает, что он их не ценит, хотя бы и
казалось так с первого взгляда.
Человек рылся в книге, точно зимняя птица в сугробе снега, и был бескорыстнее птицы она всё-таки искала зёрен, а он просто прятал себя. Ложились в память имена драчунов-князей, запоминалась человечья жадность, честолюбие, споры и войны, грабежи, жестокости, обманы и клятвопреступления — этот тёмный,
кровавый хаос
казался знакомым, бессмысленным и вызывал невесёлую, но успокаивающую мысль...
Переживания мог писать глубокий Гаршин, попавший прямо из столиц, из интеллигентной жизни в
кровавую обстановку, а у меня,
кажется, никаких особых переживаний и не было.
На сочном фоне зелени горит яркий спор светло-лиловых глициний с
кровавой геранью и розами, рыжевато-желтая парча цветов молочая смешана с темным бархатом ирисов и левкоев — всё так ярко и светло, что
кажется, будто цветы поют, как скрипки, флейты и страстные виолончели.
Город лег на землю тяжелыми грудами зданий, прижался к ней и стонет и глухо ворчит. Издали
кажется, как будто он — только что разрушен пожаром, ибо над ним еще не угасло
кровавое пламя заката и кресты его церквей, вершины башен, флюгера — раскалены докрасна.
Тут раненый расклеил губы, причем на них
показалась розоватая
кровавая полоска, чуть шевельнул синими губами и сухо, слабо выговорил...
Чай был приготовлен по-английски, с массой холодных закусок. Громадный
кровавый ростбиф окружали бутылки вина, и это вызвало довольный хохот у полковника.
Казалось, что и его полумёртвые ноги, окутанные медвежьей шкурой, дрогнули от предвкушения удовольствия. Он ехал к столу и, простирая к бутылкам дрожащие пухлые руки, поросшие тёмной шерстью, хохотал, сотрясая воздух столовой, обставленной плетёными стульями.
Захар. Не знаю! Придут солдаты… настроение рабочих повысится… И бог знает что может случиться, если не открыть завод! Мне
кажется, я поступил разумно… возможность
кровавого столкновения теперь исчезла…
Лягушки заливались теперь со всех сторон.
Казалось, что весь воздух дрожал от их страстных, звенящих криков, которым вторили глухие, более редкие, протяжные стоны больших жаб. Небо из зеленого сделалось темно-синим, и луна сияла на нем, как кривое лезвие серебряной алебарды. Заря погасла. Только у того берега, в чистой речной заводи, рдели длинные
кровавые полосы.
Аким Шпак вдруг засопел и затоптался на одном месте. Его хмурое лицо было измято бессонной ночью и
казалось еще больше свороченным набок: белки черных глаз были желтые, с
кровавыми жилками и точно налитые какой-то грязной слизью.
Небольшого роста, но широкий, тяжеловесный и могучий, он был похож на старый дубовый пень и весь
казался налитым густой апоплексической кровью: лицо у него было страшного сизого цвета, белки маленьких глаз —
кровавые, а на лбу, на висках и особенно на конце мясистого носа раздувшиеся вены вились синими упругими змейками.
Он скоро будет…
кажется, идет,
Нет — если он не будет — право,
Злой дух меня толкнет
С ним заключить расчет
кровавый...
Мне всегда безотчетно
казалось, что на душе этого человека лежит что-то страшное, чего он никому не поведает — может быть,
кровавое преступление…
Алый пламень заката все еще купает в своем
кровавом зареве сад: и старые липы, и стройные, как свечи, серебристые тополи, и нежные белостволые березки. Волшебными
кажутся в этот час краски неба. A пурпуровый диск солнца, как исполинский рубин, готов ежеминутно погаснуть там, позади белой каменной ограды, на меловом фоне которой так вычурно-прихотливо плетет узоры кружево листвы, густо разросшихся вдоль белой стены кустов и деревьев.
За всем, что
кажется сейчас органическим, в глубине веков стояли
кровавые насилия, отрицание прошлого органического, стояли самые механические организации.
Позже Катя часто припоминала тот
кровавый хмель ненависти, который гудел в эти годы во всех головах и,
казалось, вдруг обнаружил звериную сущность человека. И спрашивала себя через несколько лет: куда же девались эти миллионы звероподобных существ, захлебывавшихся от бурной злобы и жажды крови?
Он пел о недавнем прошлом, о могучем черном орле, побежденном белыми соколами, о
кровавых войнах и грозных подвигах лихих джигитов… Мне
казалось, что я слышала и вой пушек и ружейные выстрелы в сильных звуках чиунгури… Потом эти звуки заговорили иное… Струны запели о белом пленнике и любви к нему джигитской девушки. Тут была целая поэма с соловьиными трелями и розовым ароматом…
И странно: ни малейшей жалости не вызвал во мне погибший. Я очень ясно представлял себе его лицо, в котором все было мягко и нежно, как у женщины: окраска щек, ясность и утренняя свежесть глаз, бородка такая пушистая и нежная, что ею могла бы,
кажется, украситься и женщине. Он любил книги, цветы и музыку, боялся всего грубого и писал стихи — брат, как критик, уверял, что очень хорошие стихи. И со всем, что я знал и помнил, я не мог связать ни этого кричащего воронья, ни
кровавой резни, ни смерти.
Солнце садилось. Красные лучи били по пыльной деревенской улице, ярко-белые стены хат
казались розовыми, а окна в них горели
кровавым огнем. Странник и Никита сидели на крылечке хаты, окруженные толпою хохлов — мужиков и особенно баб.
Георгий Дмитриевич. Все ловко, коллега. А знаешь, Алексей, вино-то крепкое: я,
кажется, немного опьянел, голова кружится, и мальчики
кровавые в глазах. Были при Годунове часы? Глупый вопрос, но ты не удивляйся: я смотрю на циферблат, и сегодня он совершенно особенный, живой и смотрит. Эх, нервы! У вас есть нервы, коллега?
Еще вчера он с восторгом встречал восход солнца, начало нового счастливого дня, полного надежд впереди, а теперь это самое солнце
казалось ему каким-то багровым,
кровавым пятном.
Съесть хотят вас очи Иоанна Грозного, и черная борода его,
кажется, шевелится вместе с устами, готовыми произнести слово: «Казнь!» Ослеплен, истыкан судом домашним бедный Годунов, которого благодеяния народу, множество умных и славных подвигов не могли спасти от ненависти потомства за одно
кровавое дело (и маляр, как член народа, как судья прошедшего, взял своенад великим правителем, пустив его к потомству с чертами разбойника).
Минкина, видимо, тоже чего-то выжидала. Дворня положительно не узнавала ее: из флигеля перестали раздаваться вопли избитых ею до полусмерти девушек, прекратились любимые ею экзекуции на конюшне, она осталась строгой, бдительной хозяйкой, но
казалось в ней умерла жестокая домоправительница, и при имени ее трепетали лишь по
кровавым воспоминаниям прошлого.
Льстивые письма Марии-Терезии к всемогущей маркизе де Помпадур изменили всю политику версальского двора, а кстати и ловко употребляемое выражение «ma cousine» стерло те
кровавые воспоминания, которые,
казалось, навек должны были отделить Францию от венского кабинета.
Из него приподнялась женщина, одетая в одну белую рубашку с высоким воротом и длинными рукавами. Черные как смоль волосы, заплетенные в густую косу, спускались через левое плечо на высокую грудь, колыхавшуюся под холстиной,
казалось, от прерывистого дыхания. Лицо ее, с правильными, красивыми чертами, было снежной белизны, и на нем рельефно выдавались черные дугой брови, длинные ресницы, раздувающиеся ноздри и губы, — красные,
кровавые губы. Глаза были закрыты.
И в это время, когда толпа гостей обступает чудака, он, посреди них с кочергою, окруженный сиянием,
кажется волшебником со всемогущим жезлом, вызывающим тени умерших, и кисточка на красном колпаке его горит, как звезда
кровавая.
Князь Никита, как и остальные гости, был оживлен и доволен. Только сам хозяин, князь Василий, под наружным радушием и веселостью думал невеселые думы. Не по душе была ему эта трапеза после
кровавого пира. Страшный грех,
казалось ему, совершил он, накликая на свой дом великие беды.
Колосов еще раза два был у Тани, и после каждого посещения предстоящая защита
казалась ему все труднее. Ну, что он скажет на суде? Ведь надо рассказать все, что есть горького и несправедливого на свете, рассказать о вечной, неумолкающей борьбе за жизнь, о стонах побежденных и победителей, одной грудой валяющихся на
кровавом поле… Но разве об этих стонах можно рассказать тому, кто сам их не слышал и не слышит?
Все мы, при всем нашем несчастном навыке к подобного рода горестям и мукам,
казалось, были поражены страшным ужасом этого неистового страдания, вызвавшего у этого бедняка даже
кровавый пот.
Все мысли, все чувства мои точно что-то понесли, что-то потерпели в одно и то же время и мучительное и сладкое. Передо мною,
казалось, стоял не просто человек, а какой-то
кровавый, исторический символ.