Неточные совпадения
Милон. Я подвергал ее, как прочие. Тут храбрость была такое
качество сердца, какое солдату велит иметь начальник, а
офицеру честь. Признаюсь вам искренно, что показать прямой неустрашимости не имел я еще никакого случая, испытать же себя сердечно желаю.
— По-моему, это не революция, а простая уголовщина, вроде как бы любовника жены убить. Нарядился
офицером и в
качестве самозванца — трах! Это уж не государство, а… деревня. Где же безопасное государство, ежели все стрелять начнут?
[Власов в своем отчете пишет: «Такое странное отношение лиц:
офицера, каторжной в
качестве его любовницы и солдата в роли ее кучера, — не может не вызвать удивления и сожаления».
Я спрашиваю себя:"Зачем нужен уланский
офицер?" — и смело отвечаю:"Он нужен в
качестве эксперта по военной части!"Я не смею утверждать, но мне кажется… и если вашему превосходительству угодно будет выслушать меня…
Весьма естественно, что, при таком воззрении Людмилы, Ченцов, ловкий, отважный, бывший гусарский
офицер, превосходный верховой ездок на самых рьяных и злых лошадях, почти вполне подошел к ее идеалу; а за этими
качествами, какой он собственно был человек, Людмила нисколько не думала; да если бы и думать стала, так не много бы поняла.
В
качестве унтер-офицера задней шеренги мне лично довелось присутствовать в колоссальной атаке целой кавалерийской дивизии развернутым фронтом, которую угодно было произвести императору.
Иногда он фигурировал в них в
качестве гражданского инженера, строившего мост через Волгу и реставрировавшего Исаакиевский собор; в другой раз он отправлялся чрезвычайным посланником в Париж; в следующий вечер участвовал в венгерской кампании, будучи блестящим
офицером гвардейской кавалерии.
Но мысли его приняли другой оборот, когда на следующее утро, за завтраком, явились к нему двое господ, весьма похожих на мосье Лебёфа, только помоложе (все французские пехотные
офицеры на одно лицо), и, объявив свои имена (одного звали m-r Lecoq, другого m-r Pinochet — оба служили лейтенантами «au 83-me de ligne»), отрекомендовали себя Борису Андреичу в
качестве секундантов «de notre ami, m-r Lebo euf», [«Нашего друга, господина Лебёфа» (фр.).] присланных им для принятия нужных мер, так как их приятель, мосье Лебёф, никаких извинений не допустит.
Ашанин сразу заметил какую-то особенную тишину на палубе, заметил взволнованно-тревожный вид вахтенного мичмана, хотя тот и старался скрыть его перед Володей в напускной отваге, увидал на мостике мрачную физиономию долговязого старшего
офицера и удрученно-недовольное круглое лицо толстенького, низенького и пузатенького капитана и легко сообразил, что адмирал только что «штормовал», а то, пожалуй, еще и «штормует», чего Ашанин в
качестве приглашенного гостя, да еще собирающегося читать свое произведение, вовсе не предвидел и чему далеко не радовался.
Вот, взвесив все это, я и пошел к знакомому
офицеру и умолил его взять меня, хотя бы в
качестве разведчика при его роте, на передовые позиции в действующую армию, куда они и отправляются завтра утром.
Невест в Москве и тогда, как и теперь, было, что называется, хоть отбавляй, Глеб же Алексеевич Салтыков представлял из себя блестящую партию для девушки даже из самого высшего московского круга. Древнего рода, гвардейский
офицер, образованный, красивый, богатый и молодой, не кутила, не мот и не пьяница —
качества, редко соединяющиеся в одном лице и, несомненно, делавшие Салтыкова одним из лучших московских женихов. Но старанья родных, папенек и маменек невест и даже этих последних, не имели успеха.
В ту самую беседку, где лет десять тому назад она впервые увидела Кузьму, в
качестве «зазнобы» своей горничной Фимы, беседку, еще более подгнившую и разрушившуюся, ходила тайком, озираючись, на свиданья с вечно находившимся под хмельком, своим бывшим домашним палачем, властная Салтыкова, когда-то предмет обожания блестящего гвардейского
офицера — покойного Глеба Алексеевича Салтыкова.
Оставался только геройски верен знамени Кати Горлицыной один
офицер, приятной наружности и с прекрасными душевными
качествами.
И хотя
офицер и военачальник — две степени, отвечающие различным условиям, но Суворов, задавшись конечной целью, не думал обходить ближайшие, разумея, что хорошему
офицеру легче добиться до высшего начальствования, чем плохому, и что добрые
качества храброго, но вместе с тем искусного
офицера растут под пулями и ядрами, а посредственность разоблачается.