Неточные совпадения
Этот заячий тулуп мог, наконец, не
на шутку рассердить Пугачева. К счастию, самозванец или не расслыхал, или пренебрег неуместным намеком. Лошади поскакали; народ
на улице останавливался и кланялся в пояс. Пугачев
кивал головою
на обе стороны. Через минуту мы выехали из слободы и помчались по гладкой
дороге.
Он встал и начал быстро пожимать руки сотрапезников, однообразно
кивая каждому гладкой головкой, затем, высоко вскинув ее, заложив одну руку за спину, держа в другой часы и глядя
на циферблат, широкими шагами длинных ног пошел к двери, как человек, совершенно уверенный, что люди поймут, куда он идет, и позаботятся уступить ему
дорогу.
Ему чудилось, что все со всех сторон бежало ловить его: деревья, обступивши темным лесом и как будто живые,
кивая черными бородами и вытягивая длинные ветви, силились задушить его; звезды, казалось, бежали впереди перед ним, указывая всем
на грешника; сама
дорога, чудилось, мчалась по следам его.
В двенадцать часов Рациборский проводил Ярошиньского
на петербургскую железную
дорогу, постоял у барьера, пока тронулся поезд, и,
кивнув друг другу, иезуит-подчиненный расстался с иезуитом-начальником.
— Прощайте, monsieur Irteneff, — сказала мне Ивина, вдруг как-то гордо
кивнув головой и так же, как сын, посмотрев мне в брови. Я поклонился еще раз и ей, и ее мужу, и опять
на старого Ивина мой поклон подействовал так же, как ежели бы открыли или закрыли окошко. Студент Ивин проводил меня, однако, до двери и
дорогой рассказал, что он переходит в Петербургский университет, потому что отец его получил там место (он назвал мне какое-то очень важное место).
— Прощайте, — молвила Добычина,
кивнув головой, и пошла обок
дороги, а потом — полем, прямо
на город.
Дорога от дома жениха в церковь лежала мимо самых окон гостиной, и Софья Николавна видела, как он проехал туда в английской мурзахановской карете
на четверке славных доморощенных лошадей; она даже улыбнулась и ласково
кивнула головой Алексею Степанычу, который, высунувшись из кареты, глядел в растворенные окна дома.
Ну, что же мне было спрашивать дальше? Впрочем, я все еще шел подле него, но он вдруг повернул в стоявший
на дороге отель «Des quatre saisons», [«Четыре времени года» (фр.).]
кивнул мне головой и скрылся. Возвращаясь домой, я мало-помалу догадался, что если бы я и два часа с ним проговорил, то решительно бы ничего не узнал, потому… что мне не о чем было его спрашивать. Да, конечно, так! Я никаким образом не мог бы теперь формулировать моего вопроса.
Юлия. Заговорили мы: «Пойдемте, говорю я,
дорогой потолкуем! Мы тут со слезами-то не лишние ли?» — «Вы-то, не знаю, говорит, а я лишняя». Посмотрела с минуточку
на жениха,
кивнула головой; прошептала «прощай», и пошли мы со слезами.
Оглушительное «ура!» было ответом — «ура!» начатое в большой институтской швейцарской и подхваченное тысячной толпой собравшегося
на улице народа.
Кивая направо и налево, Высочайшие Гости сели в сани, гайдук вскочил
на запятки, и чистокровные арабские кони, дрожавшие под синей сеткой и мечущие искры из глаз, быстро понеслись по снежной
дороге.
— Все же похвально, — настоятель
кивнул опять головой в сторону казначея, — с родиной своей не прерывать связи, ежели Богу угодно вывести
на торную
дорогу честных стяжаний и благ земных! — И, не выдержав тона этих слов, настоятель наклонился к гостю и договорил потише: — Про одиссею Ивана Прокофьича много наслышан…
Савелий пустился в россказни о тереме, утверждая, что он более чем ровесник Москвы, что прадеду великого князя, Юрию Владимировичу Долгорукому подарил его
на зубок задуманному им городу какой-то пустынник-чародей, похороненный особо от православных
на Красном холме, в конце Алексеевского леса, возле ярославской
дороги, что кости его будто и до сих пор так бьются о гроб и пляшут в могиле, что земля летит от нее вверх глыбами, что этот весь изрытый холм по ночам превращается в страшную разгоревшуюся рожу, у которой вместо волос вьются огненные змеиные хвосты, а вместо глаз высовываются жала и
кивают проходящим, что пламя его видно издалека, и оттого он прозван «Красным».
Савелий пустился в россказни о тереме, утверждая, что он более чем ровесник Москве, что прадеду великого князя, Юрию Владимировичу Долгорукому, подарил его
на зубок замышляемому им городу какой-то пустынник-чародей, похороненный особо от православных
на Красном холму, в конце Алексеевского леса, подле ярославской
дороги, что кости его будто и до сих пор так бьются о гроб и пляшут в могиле, что земля летит от нее вверх глыбами, что этот весь изрытый холм по ночам превращается в страшную разгоревшуюся рожу, у которой вместо волос огненные змеиные хвосты, а вместо глаз высовываются жала и
кивают проходящим; что пламя его видно издалека и оттого он называется Красным.
— А!
дорогой гость, добро пожаловать! — сказал Волынской,
кивнув ему и взглянув мельком
на чудовищную книгу такими глазами, как бы несли камень задавить его.
Этот невысокий человек
кивнул, как своему, Долгорукому и пристально-холодным взглядом стал вглядываться в князя Андрея, идя прямо
на него и, видимо, ожидая, чтобы князь Андрей поклонился ему или дал
дорогу.