Неточные совпадения
— Может быть. Едут
на обед к товарищу, в самом веселом расположении духа. И видят, хорошенькая женщина обгоняет их
на извозчике, оглядывается и, им по крайней мере кажется,
кивает им и смеется. Они, разумеется, зa ней. Скачут во весь дух. К удивлению их, красавица останавливается у подъезда того самого дома, куда они едут. Красавица взбегает
на верхний этаж. Они видят только румяные губки из-под короткого вуаля и прекрасные маленькие ножки.
— Не нужно, — отвечал Англичанин. — Пожалуйста, не говорите громко. Лошадь волнуется, — прибавил он,
кивая головою
на запертый денник, пред которым они стояли и где слышалась перестановка ног по соломе.
— Пожалуй! — сказал капитан, посмотрев выразительно
на Грушницкого, который
кивнул головой в знак согласия.
К счастью, по причине неудачной охоты, наши кони не были измучены: они рвались из-под седла, и с каждым мгновением мы были все ближе и ближе… И наконец я узнал Казбича, только не мог разобрать, что такое он держал перед собою. Я тогда поравнялся с Печориным и кричу ему: «Это Казбич!..» Он посмотрел
на меня,
кивнул головою и ударил коня плетью.
— Вот он вас проведет в присутствие! — сказал Иван Антонович,
кивнув головою, и один из священнодействующих, тут же находившихся, приносивший с таким усердием жертвы Фемиде, что оба рукава лопнули
на локтях и давно лезла оттуда подкладка, за что и получил в свое время коллежского регистратора, прислужился нашим приятелям, как некогда Виргилий прислужился Данту, [Древнеримский поэт Вергилий (70–19 гг. до н. э.) в поэме Данте Алигьери (1265–1321) «Божественная комедия» через Ад и Чистилище провожает автора до Рая.] и провел их в комнату присутствия, где стояли одни только широкие кресла и в них перед столом, за зерцалом [Зерцало — трехгранная пирамида с указами Петра I, стоявшая
на столе во всех присутственных местах.] и двумя толстыми книгами, сидел один, как солнце, председатель.
Здесь учитель обратил все внимание
на Фемистоклюса и, казалось, хотел ему вскочить в глаза, но наконец совершенно успокоился и
кивнул головою, когда Фемистоклюс сказал: «Париж».
Володя, Ивины, молодой князь, я, мы все были влюблены в Сонечку и, стоя
на лестнице, провожали ее глазами. Кому в особенности
кивнула она головкой, я не знаю, но в ту минуту я твердо был убежден, что это сделано было для меня.
Выезжая из Москвы, папа был задумчив, и когда Володя спросил у него: не больна ли maman? — он с грустию посмотрел
на него и молча
кивнул головой.
Стараясь быть незамеченным, я шмыгнул в дверь залы и почел нужным прохаживаться взад и вперед, притворившись, что нахожусь в задумчивости и совсем не знаю о том, что приехали гости. Когда гости вышли
на половину залы, я как будто опомнился, расшаркался и объявил им, что бабушка в гостиной. Г-жа Валахина, лицо которой мне очень понравилось, в особенности потому, что я нашел в нем большое сходство с лицом ее дочери Сонечки, благосклонно
кивнула мне головой.
Грэй
кивнул, приглашая повременить, и высчитал карандашом
на бумаге требуемое количество.
— Да, —
кивнул он, — соло
на тарелках или медных трубочках — другое дело. Впрочем, что мне?! Пусть кривляются паяцы искусства — я знаю, что в скрипке и виолончели всегда отдыхают феи.
Но Лужин уже выходил сам, не докончив речи, пролезая снова между столом и стулом; Разумихин
на этот раз встал, чтобы пропустить его. Не глядя ни
на кого и даже не
кивнув головой Зосимову, который давно уже
кивал ему, чтоб он оставил в покое больного, Лужин вышел, приподняв из осторожности рядом с плечом свою шляпу, когда, принагнувшись, проходил в дверь. И даже в изгибе спины его как бы выражалось при этом случае, что он уносит с собой ужасное оскорбление.
Ха-ха-ха! — залилась она, обращаясь опять к Раскольникову, опять
кивая ему
на хозяйку и радуясь своей выходке.
— Да и так же, — усмехнулся Раскольников, — не я в этом виноват. Так есть и будет всегда. Вот он (он
кивнул на Разумихина) говорил сейчас, что я кровь разрешаю. Так что же? Общество ведь слишком обеспечено ссылками, тюрьмами, судебными следователями, каторгами, — чего же беспокоиться? И ищите вора!..
— Помилуйте, очень приятно-с, да и приятно вы так вошли… Что ж, он и здороваться уж не хочет? —
кивнул Порфирий Петрович
на Разумихина.
— Вот Раскольников! — промямлил Зосимов,
кивнув на больного, затем зевнул, причем как-то необыкновенно много раскрыл свой рот и необыкновенно долго держал его в таком положении. Потом медленно потащился в свой жилетный карман, вынул огромнейшие выпуклые глухие золотые часы, раскрыл, посмотрел и так же медленно и лениво потащился опять их укладывать.
— Илья Петрович! — снова значительно проговорил письмоводитель. Поручик быстро взглянул
на него; письмоводитель слегка
кивнул головой.
— Да, прекрасный, превосходный, образованный, умный… — заговорил вдруг Раскольников какою-то неожиданною скороговоркой и с каким-то необыкновенным до сих пор оживлением, — уж не помню, где я его прежде, до болезни, встречал… Кажется, где-то встречал… Вот и этот тоже хороший человек! —
кивнул он
на Разумихина, — нравится он тебе, Дуня? — спросил он ее и вдруг, неизвестно чему, рассмеялся.
— Скажи мне, пожалуйста, что может быть общего у тебя или вот у него, — Зосимов
кивнул на Раскольникова, — с каким-нибудь там Заметовым?
Таких примеров много в мире:
Не любит узнавать никто себя в сатире.
Я даже видел то вчера:
Что Климыч на-руку не чист, все это знают;
Про взятки Климычу читают,
А он украдкою
кивает на Петра.
Вожеватов. Еще как рад-то, сияет, как апельсин. Что смеху-то! Ведь он у нас чудак. Ему бы жениться поскорей да уехать в свое именьишко, пока разговоры утихнут, так и Огудаловым хотелось; а он таскает Ларису
на бульвар, ходит с ней под руку, голову так высоко поднял, что того гляди наткнется
на кого-нибудь. Да еще очки надел зачем-то, а никогда их не носил. Кланяется — едва
кивает; тон какой взял; прежде и не слыхать его было, а теперь все «я да я, я хочу, я желаю».
Этот заячий тулуп мог, наконец, не
на шутку рассердить Пугачева. К счастию, самозванец или не расслыхал, или пренебрег неуместным намеком. Лошади поскакали; народ
на улице останавливался и кланялся в пояс. Пугачев
кивал головою
на обе стороны. Через минуту мы выехали из слободы и помчались по гладкой дороге.
Два инвалида стали башкирца раздевать. Лицо несчастного изобразило беспокойство. Он оглядывался
на все стороны, как зверок, пойманный детьми. Когда ж один из инвалидов взял его руки и, положив их себе около шеи, поднял старика
на свои плечи, а Юлай взял плеть и замахнулся, тогда башкирец застонал слабым, умоляющим голосом и,
кивая головою, открыл рот, в котором вместо языка шевелился короткий обрубок.
Губернатор подошел к Одинцовой, объявил, что ужин готов, и с озабоченным лицом подал ей руку. Уходя, она обернулась, чтобы в последний раз улыбнуться и
кивнуть Аркадию. Он низко поклонился, посмотрел ей вслед (как строен показался ему ее стан, облитый сероватым блеском черного шелка!) и, подумав: «В это мгновенье она уже забыла о моем существовании», — почувствовал
на душе какое-то изящное смирение…
Дмитрий Самгин стукнул ложкой по краю стола и открыл рот, но ничего не сказал, только чмокнул губами, а Кутузов, ухмыляясь, начал что-то шептать в ухо Спивак. Она была в светло-голубом, без глупых пузырей
на плечах, и это гладкое, лишенное украшений платье, гладко причесанные каштановые волосы усиливали серьезность ее лица и неласковый блеск спокойных глаз. Клим заметил, что Туробоев криво усмехнулся, когда она утвердительно
кивнула Кутузову.
— Французы, вероятно, думают, что мы женаты и поссорились, — сказала Марина брезгливо, фруктовым ножом расшвыривая франки сдачи по тарелке; не взяв ни одного из них, она не
кивнула головой
на тихое «Мерси, мадам!» и низкий поклон гарсона. — Я не в ладу, не в ладу сама с собой, — продолжала она, взяв Клима под руку и выходя из ресторана. — Но, знаешь, перепрыгнуть вот так, сразу, из страны, где вешают, в страну, откуда вешателям дают деньги и где пляшут…
Кивнув головой, Самгин осторожно прошел в комнату, отвратительно пустую, вся мебель сдвинута в один угол. Он сел
на пыльный диван, погладил ладонями лицо, руки дрожали, а пред глазами как бы стояло в воздухе обнаженное тело женщины, гордой своей красотой. Трудно было представить, что она умерла.
Клим согласно
кивнул головою, ему очень понравились слова матери. Он признавал, что Макаров, Дронов и еще некоторые гимназисты умнее его
на словах, но сам был уверен, что он умнее их не
на словах, а как-то иначе, солиднее, глубже.
Самгин хотел сказать, что не нуждается в заботах о нем, но — молча
кивнул головой. Чиновник и офицер ушли в другое купе, и это несколько успокоило Крэйтона, он вытянулся, закрыл глаза и, должно быть, крепко сжал зубы, —
на скулах вздулись желваки, неприятно изменив его лицо.
— Я — тоже, — сказал Тагильский,
кивнув головой; шлем съехал
на уши ему и оттопырил их.
Самгин вдруг почувствовал: ему не хочется, чтобы Дронов слышал эти речи, и тотчас же начал ‹говорить› ему о своих делах. Поглаживая ладонью лоб и ершистые волосы
на черепе, Дронов молча, глядя в рюмку водки, выслушал его и
кивнул головой, точно сбросив с нее что-то.
У стола в комнате Нехаевой стояла шерстяная, кругленькая старушка, она бесшумно брала в руки вещи, книги и обтирала их тряпкой. Прежде чем взять вещь, она вежливо
кивала головою, а затем так осторожно вытирала ее, точно вазочка или книга были живые и хрупкие, как цыплята. Когда Клим вошел в комнату, она зашипела
на него...
Он встал и начал быстро пожимать руки сотрапезников, однообразно
кивая каждому гладкой головкой, затем, высоко вскинув ее, заложив одну руку за спину, держа в другой часы и глядя
на циферблат, широкими шагами длинных ног пошел к двери, как человек, совершенно уверенный, что люди поймут, куда он идет, и позаботятся уступить ему дорогу.
А когда подняли ее тяжелое стекло, старый китаец не торопясь освободил из рукава руку, рукав как будто сам, своею силой, взъехал к локтю, тонкие, когтистые пальцы старческой, железной руки опустились в витрину, сковырнули с белой пластинки мрамора большой кристалл изумруда, гордость павильона, Ли Хунг-чанг поднял камень
на уровень своего глаза, перенес его к другому и, чуть заметно
кивнув головой, спрятал руку с камнем в рукав.
Дунаев,
кивнув головой, ушел, а Самгину вспомнилось, что
на днях, когда он попробовал играть с мальчиком и чем-то рассердил его, Аркадий обиженно убежал от него, а Спивак сказала тоном учительницы, хотя и с улыбкой...
Чувствовать себя необыкновенным, каким он никогда не был, Климу мешал Иноков. В коротких перерывах между сказами Федосовой, когда она, отдыхая, облизывая темные губы кончиком языка, поглаживала кривой бок, дергала концы головного платочка, завязанного под ее подбородком, похожим
на шляпку гриба, когда она, покачиваясь вбок, улыбалась и
кивала головой восторженно кричавшему народу, — в эти минуты Иноков разбивал настроение Клима, неистово хлопая ладонями и крича рыдающим голосом...
— Вы — не в духе? — осведомился Туробоев и, небрежно
кивнув головою, ушел, а Самгин, сняв очки, протирая стекла дрожащими пальцами, все еще видел пред собою его стройную фигуру, тонкое лицо и насмешливо сожалеющий взгляд модного портного
на человека, который одет не по моде.
— Правильно, — сказал аккомпаниатор, сидевший против Самгина, тщательно намазывая кусок ветчины, — сказал и несколько раз одобрительно, с улыбкой
на румяном лице,
кивнул гладко причесанной головой.
Сидел он в плетеном кресле и, раскачивая
на желтом шнуре золотой портсигар, смотрел, наклонясь, вдаль,
кивая кому-то гладко причесанной головой.
Царь, маленький, меньше губернатора, голубовато-серый, мягко подскакивал
на краешке сидения экипажа, одной рукой упирался в колено, а другую механически поднимал к фуражке, равномерно
кивал головой направо, налево и улыбался, глядя в бесчисленные кругло открытые, зубастые рты, в красные от натуги лица. Он был очень молодой, чистенький, с красивым, мягким лицом, а улыбался — виновато.
— Как ты понимаешь это? — спросил Самгин,
кивнув головой
на окно. Макаров сел, пошаркал ногой, вздохнул.
Захарий, молча
кивнув ему головой и подождав, когда он уселся, быстро погнал лошадь, подпрыгивая
на козлах, точно деревянный.
— Извините, — сказал старичок,
кивнув желтым черепом в клочьях волос, похожих
на вату. — Болтаю, конечно, от испуга души.
— Интересная тема, — сказал Тагильский,
кивнув головой. — Когда отцу было лет под тридцать, он прочитал какую-то книжку о разгульной жизни золотоискателей, соблазнился и уехал
на Урал. В пятьдесят лет он был хозяином трактира и публичного дома в Екатеринбурге.
А когда все это неистовое притихло, во двор вошел щеголеватый помощник полицейского пристава, сопровождаемый бритым человеком в темных очках, вошел, спросил у Клима документы, передал их в руку человека в очках, тот посмотрел
на бумаги и,
кивнув головой в сторону ворот, сухо сказал...
Самгин, искоса поглядывая
на него,
кивал головой.
— Петровна, — сказала Тося, проходя мимо ее, и взмахнула рукой, точно желая ударить старушку, но только указала
на нее через плечо большим пальцем. Старушка, держа в руках по бутылке, приподняла голову и
кивнула ею, — лицо у нее было остроносое, птичье, и глаза тоже птичьи, кругленькие, черные.
Солидные эти люди, дождавшись праздника, вырвались из тепла каменных домов и едут, едут, благосклонно поглядывая
на густые вереницы пешеходов, изредка и снисходительно
кивая головами, дотрагиваясь до шапки.
— Куда спешите? Там, — Лютов
кивнул головою в сторону дач, — никого нет, уехали в лодке
на праздник куда-то,
на ярмарку.
Прищурив глаза, облизывая губы кончиком языка, она победоносно смотрела
на раскаленных людей и
кивала им головою.