Неточные совпадения
Все начеку, все
кипит, все готово вынырнуть
во всеоружии; остаются подробности, но и те давным-давно предусмотрены и решены.
Сам это чувствую, сказать я не могу,
Но что теперь
во мне
кипит, волнует, бесит,
Не пожелал бы я и личному врагу,
А он?.. смолчит и голову повесит.
Под Азовым
Однажды я с царем суровым
Во ставке ночью пировал:
Полны вином
кипели чаши,
Кипели с ними речи наши.
И Кароль с этим примирился, а
во мне
кипело негодование.
Поднявшись по лестнице
во второй этаж, они прошли куда-то направо, откуда доносился гул споривших голосов. Большая комната, затянутая табачным дымом, с длинным столом посредине, походила на железнодорожный буфет. На столе
кипело два самовара, стояла чайная посуда, а кругом стола разместились представители местного самоуправления.
Она вся превратилась в водяные бугры, которые ходили взад и вперед, желтые и бурые около песчаных отмелей и черные посредине реки; она билась,
кипела, металась
во все стороны и точно стонала; волны беспрестанно хлестали в берег, взбегая на него более чем на сажень.
Весною поют на деревьях птички; молодостью, эти самые птички поселяются на постоянное жительство в сердце человека и поют там самые радостные свои песни; весною, солнышко посылает на землю животворные лучи свои, как бы вытягивая из недр ее всю ее роскошь, все ее сокровища; молодостью, это самое солнышко просветляет все существо человека, оно, так сказать, поселяется в нем и пробуждает к жизни и деятельности все те богатства, которые скрыты глубоко в незримых тайниках души; весною, ключи выбрасывают из недр земли лучшие, могучие струи свои; молодостью, ключи эти, не умолкая,
кипят в жилах,
во всем организме человека; они вечно зовут его, вечно порывают вперед и вперед…
— Меня влекло какое-то неодолимое стремление, жажда благородной деятельности;
во мне
кипело желание уяснить и осуществить…
— у Грибоедова: «Но что теперь
во мне
кипит, волнует, бесит („Горе от ума“, действие третье, явление 1)] Слушайте же: вы знаете, я имел друга, которого не видал несколько лет, но для которого у меня всегда оставался уголок в сердце.
Кипит крутой бой, бойцы сошлись и ломят друг друга
во всю силу, яростно оспаривая победу.
Во мне самом славянская кровь так и
кипит!
По реке и окружающим ее инде болотам все породы уток и куликов, гуси, бекасы, дупели и курахтаны вили свои гнезда и разнообразным криком и писком наполняли воздух; на горах же, сейчас превращавшихся в равнины, покрытые тучною травою, воздух оглашался другими особенными свистами и голосами; там водилась
во множестве вся степная птица: дрофы, журавли, стрепета, кроншнепы и кречетки; по лесистым отрогам жила бездна тетеревов; река
кипела всеми породами рыб, которые могли сносить ее студеную воду: щуки, окуни, голавли, язи, даже кутема и лох изобильно водились в ней; всякого зверя и в степях и лесах было невероятное множество; словом сказать: это был — да и теперь есть — уголок обетованный.
Через четверть часа стоял у крыльца стол, накрытый белою браною скатерткой домашнего изделья,
кипел самовар в виде огромного медного чайника, суетилась около него Аксютка, и здоровалась старая барыня, Арина Васильевна, с Степаном Михайловичем, не охая и не стоная, что было нужно в иное утро, а весело и громко спрашивала его о здоровье: «Как почивал и что
во сне видел?» Ласково поздоровался дедушка с своей супругой и назвал ее Аришей; он никогда не целовал ее руки, а свою давал целовать в знак милости.
Все эти домики скоро развалятся, заместятся новыми, и никто об них не помянет; а между тем
во всех них развивалась жизнь,
кипели страсти, поколения сменялись поколениями, и обо всех этих существованиях столько же известно, сколько о диких в Австралии, как будто они человечеством оставлены вне закона и не признаны им.
Я вошел. В столовой
кипел самовар и за столом сидел с трубкой
во рту седой старик с четырехугольным бронзовым лицом и седой бородой, росшей густо только снизу подбородка. Одет он был в дорогой шелковый, китайской материи халат, на котором красовался офицерский Георгий. Рядом мать Гаевской, с которой Гаевская познакомила меня в театре.
И
во мне
кипит желание обагриться кровию врагов наших, и я готов идти к Москве; но прежде всего следует помыслить, чего требует от нас отечество: кровавой мести или спасения от конечной своей гибели?
Я помню в детстве моем, когда Оренбургская губерния была еще гораздо менее населена и реки ее
кипели всякой рыбой, особенно плотвой, как
во множестве удили ее на кусочки кишок мелких птичек, на травяные стебельки и на всякую дрянь.
Марина(покачав головой). Порядки! Профессор встает в двенадцать часов, а самовар
кипит с утра, все его дожидается. Без них обедали всегда в первом часу, как везде у людей, а при них в седьмом. Ночью профессор читает и пишет, и вдруг часу
во втором звонок… Что такое, батюшки? Чаю! Буди для него народ, ставь самовар… Порядки!
Во мне, по крайней мере, ненависть к ней часто
кипела страшная!
Проводник ударил по лошадям, мы выехали из ворот, и вслед за нами пронесся громкий хохот. «Ах, черт возьми! Негодяй! осмеять таким позорным образом, одурачить русского офицера!» Вся кровь
во мне
кипела; но свежий ветерок расхолодил в несколько минут этот внутренний жар, и я спросил проводника: нет ли поблизости другой господской мызы? Он отвечал мне, что с полмили от большой дороги живет богатый пан Селява.
Уже пробило девять, а никто не являлся, хотя обычно гимназисты собирались к восьми, а то и раньше, и Саша сидел в своей комнате, и Линочка… где была Линочка? — да где-то тут же. Уже и самовар подали
во второй раз, и все за тем же пустым столом
кипел он, когда Елена Петровна пошла в комнату к сыну и удивленно спросила...
— Если хотите быть моим отцом, иметь
во мне покорного сына, то вообразите себе, что эта девушка такая неприкосновенная святыня, на которой самое ваше дыхание оставит вечные пятна. Вы меня поняли… простите меня: моя кровь
кипит при одной мысли — я не меряю слова на аршин приличий… вы согласились на мое предложение? в противном случае… всё, всё забыто! уважение имеет границы, а любовь — никаких!
Как вновь
во мне
кипит и жизнь и сила!
Весь мир теперь я вызвал бы на бой!
Он
кипел и вздрагивал от оскорбления, нанесенного ему этим молоденьким теленком, которого он
во время разговора с ним презирал, а теперь сразу возненавидел за то, что у него такие чистые голубые глаза, здоровое загорелое лицо, короткие крепкие руки, за то, что он имеет где-то там деревню, дом в ней, за то, что его приглашает в зятья зажиточный мужик, — за всю его жизнь прошлую и будущую, а больше всего за то, что он, этот ребенок по сравнению с ним, Челкашом, смеет любить свободу, которой не знает цены и которая ему не нужна.
Я вслушивался в эти разговоры, и желчь все сильнее и сильнее
во мне
кипела. Я не знаю, испытывал ли читатель это странное чувство самораздражения, когда в человеке первоначально зарождается ничтожнейшая точка, и вдруг эта точка начинает разрастаться, разрастаться, и наконец охватывает все помыслы, преследует, не дает ни минуты покоя. Однажды вспыхнув, страсть подстрекает себя сама и не удовлетворяется до тех пор, пока не исчерпает всего своего содержания.
А он подпрыгивает, заглядывая в лицо моё побелевшими глазами, бородёнка у него трясётся, левую руку за пазуху спрятал, и всё оглядывается, словно ждёт, что смерть из-за куста схватит за руку его, да и метнёт
во ад. Вокруг — жизнь
кипит: земля покрыта изумрудной пеной трав, невидимые жаворонки поют, и всё растёт к солнцу в разноцветных ярких криках радости.
По стенам ночлежки всё прыгали тени, как бы молча борясь друг с другом. На нарах, вытянувшись
во весь рост, лежал учитель и хрипел. Глаза у него были широко открыты, обнаженная грудь сильно колыхалась, в углах губ
кипела пена, и на лице было такое напряженное выражение, как будто он силился сказать что-то большое, трудное и — не мог и невыразимо страдал от этого.
У меня в доме,
во дворе и далеко кругом
кипит работа, которую доктор Соболь называет «благотворительною оргией»; жена часто входит ко мне и беспокойно обводит глазами мои комнаты, как бы ища, что еще можно отдать голодающим, чтобы «найти оправдание своей жизни», и я вижу, что, благодаря ей, скоро от нашего состояния не останется ничего, и мы будем бедны, но это не волнует меня, и я весело улыбаюсь ей.
Кипит в нас быстро молодости кровь;
Хотел бы ты
во что б ни стало доблесть
Свою скорее показать; но разум
Иного требует. Ты призван, сын,
Русийским царством править. Нам недаром
Величие дается. Отказаться
От многого должны мы. Обо мне
Со Ксенией вы вместе толковали —
В одном вы не ошиблись: неохотно
Ко строгости я прибегаю. Сердце
Меня склоняет милостивым быть.
Но если злая мне необходимость
Велит карать — я жалость подавляю
И не боюсь прослыть жестоким.
Я чувствовал себя, в своей юрте на отшибе, в своеобразном положении, точно на островке, кругом которого в мглистом туманном море
кипела своеобразная деятельность пиратов. Порой я догадывался, кто именно из моих добрых соседей выезжает «в якуты» на промысел или в лес с добычей, которую необходимо спрятать… Порой
во мне закипало глухое негодование…
Старик!.. старик!.. ты жил покойно,
Не знал страстей…
во мне они
кипелиСильней, чем все земные бури.
Я был раздражен;
во мне
кипели негодование и ненависть, которой я доселе не знал никогда, потому что только в первый раз в жизни испытал серьезное горе, оскорбление, обиду; и все это было действительно так, без всяких преувеличений.
Вся кровь
во мне
кипела, негодуя,
Но вот нежданно, в этот самый миг,
Меня коснулось пламя поцелуя,
К моей щеке ее примкнулся лик;
Мне слышалось: «Не плачь, тебя люблю я!»
Неведомый восторг меня проник,
Я обмер весь — она же, с лаской нежной,
Меня к груди прижала белоснежной.
«Устройте душу мою грешную, не быть бы ей
во тьме кромешной, не
кипеть бы мне в смоле горючей, не мучиться бы в жупеле огненном».
Жалкий трус!! Я промолчал. Он любил ее. Она любила страстно его… Я должен был убить его, потому что любил больше жизни ее. Я любил ее и ненавидел его. Он должен был умереть в эту страшную ночь и заплатить смертью за свою любовь.
Во мне
кипели любовь и ненависть. Они были вторым моим бытием. Эти две сестры, живя в одной оболочке, производят опустошение: они — духовные вандалы.
И как сверкает, как
кипит и пенится в гомеровском эллине эта сила жизни! Весь строй его души, весь тонус ее — совсем другой, чем у нас. Только в детях можем мы еще наблюдать это яркое, свежее, радостно-жадное переживание жизни
во всех ее проявлениях.
Поезд пригородной дороги, колыхаясь, мчался по тракту. Безлюдные по будням улицы
кипели пьяною, праздничною жизнью, над трактом стоял гул от песен криков, ругательств. Здоровенный ломовой извозчик, пьяный, как стелька, хватался руками за чугунную ограду церкви и орал
во всю глотку: «Го-о-оо!! Ку-ку!! Ку-ку!!». Необъятный голос раскатывался по тракту и отдавался за Невою.
И совершенно напрасно. Никакой страстной негой моя кровь не
кипела,
во сне вовсе я не целовал ни шейку Маши, ни глазки и даже не могу сказать, так ли уж мне безумно хотелось поцеловать Машу наяву. «Милая головка» — больше ничего. Пел я про страстную негу, про ночные поцелуи, — это были слова, мысль же была только о милой головке, темно-синих глазах и каштановых кудрях.
Я не буду останавливаться на детстве Толстого. В детстве все мы — живые люди; в детстве все мы, как Толстой,
кипим, ищем, творим, живем. Вон даже Флобер, и тот знал в детстве «великолепные порывы души, что-то бурное
во всей личности».
В складе
во время моего посещения
кипела работа — распаковывались тюки сёстрами милосердия и распределялись по отделам пожертвования.
Варшава
кипела жизнью.
Во всех окнах домов, на всех балконах виднелись любопытные зрители. На улицах толпился народ. Слышались крики...
Жизнь вокруг королевны ключом
кипит. Что ни вечер, то бал
во дворце, что ни день, то королевская охота наряжается. Трубят рога, лают собаки, веселый смех дам и кавалеров по лесу носится. А вечером освещаются роскошные дворцовые залы, наезжают гости и идет пляс веселый до самой утренней зари. И пуще всех пляшет, пуще всех за оленями да зайцами гоняется Мира-королевна. Для нее и охоты эти, и балы устраиваются. Тешит, балует король Артур дочку свою любимую.
— А что мне до этого?!.
Во мне вся кровь
кипит… кружится голова при одной мысли… Я любил ее безумно, страстно, теперь я ее ненавижу так же страстно, как любил… но я хочу, чтобы она была моей…