Одно яйцо он положил мимо кармана и топтал его, под подошвой грязного сапога чмокала яичница. Пред гостиницей «Москва с но» на обломанной вывеске сидели голуби, заглядывая в окошко, в нем стоял черноусый человек без пиджака и, посвистывая, озабоченно нахмурясь, рассматривал, растягивал голубые подтяжки. Старушка с ласковым лицом, толкая пред собою колясочку, в которой шевелились, ловя воздух, игрушечные, розовые ручки, старушка, задев Клима
колесом коляски, сердито крикнула...
Неточные совпадения
Сидя в углу покойной
коляски, чуть покачивавшейся своими упругими рессорами на быстром ходу серых, Анна, при несмолкаемом грохоте
колес и быстро сменяющихся впечатлениях на чистом воздухе, вновь перебирая события последних дней, увидала свое положение совсем иным, чем каким оно казалось ей дома.
— Куда? куда? — воскликнул хозяин, проснувшись и выпуча на них глаза. — Нет, государи, и
колеса приказано снять с вашей
коляски, а ваш жеребец, Платон Михайлыч, отсюда теперь за пятнадцать верст. Нет, вот вы сегодня переночуйте, а завтра после раннего обеда и поезжайте себе.
Он не был похож ни на тарантас, ни на
коляску, ни на бричку, а был скорее похож на толстощекий выпуклый арбуз, поставленный на
колеса.
Посреди улицы стояла
коляска, щегольская и барская, запряженная парой горячих серых лошадей; седоков не было, и сам кучер, слезши с козел, стоял подле; лошадей держали под уздцы. Кругом теснилось множество народу, впереди всех полицейские. У одного из них был в руках зажженный фонарик, которым он, нагибаясь, освещал что-то на мостовой, у самых
колес. Все говорили, кричали, ахали; кучер казался в недоумении и изредка повторял...
Ситников, который расхаживал, бойко посвистывая, вокруг
колес своего экипажа, только рот разинул, услышав эти слова, а Аркадий хладнокровно вынул свои вещи из его
коляски, сел возле Базарова — и, учтиво поклонившись своему бывшему спутнику, крикнул: «Трогай!» Тарантас покатил и скоро исчез из вида…
Рядом с
коляской, обгоняя ее со стороны Бердникова, шагала, играя удилами, танцуя, небольшая белая лошадь, с пышной, длинной, почти до копыт, гривой; ее запрягли в игрушечную коробку на двух высоких
колесах, покрытую сияющим лаком цвета сирени; в коробке сидела, туго натянув белые вожжи, маленькая пышная смуглолицая женщина с темными глазами и ярко накрашенным ртом.
Послышался шум экипажа. Уже светало.
Коляска проехала мимо, повернула и, скрипя
колесами по мокрому песку, остановилась около дома. В
коляске сидели двое.
Здесь Кураев учтиво раскритиковал пару карих лошадей, желтую
коляску, дрожки с разбитыми
колесами и даже двое городские сани, о которых с такою похвалою отзывалась Перепетуя Петровна.
В усадьбе по вечерам жгли бенгальские огни и ракеты, и мимо Обручанова проходила на парусах лодка с красными фонариками. Однажды утром приехала на деревню жена инженера Елена Ивановна с маленькой дочерью в
коляске с желтыми
колесами, на паре темно-гнедых пони; обе, мать и дочь, были в соломенных шляпах с широкими полями, пригнутыми к ушам.
Генерал и офицеры обошли вокруг
коляску и тщательно осмотрели
колеса и рессоры.
Затем
коляска въехала в густые потемки; тут пахло грибной сыростью и слышался шёпот деревьев; вороны, разбуженные шумом
колес, закопошились в листве и подняли тревожный жалобный крик, как будто знали, что у доктора умер сын, а у Абогина больна жена.
Раздался детский крик, обмерла Аграфена Петровна… Меньшая девочка ее лежала на мостовой у
колес подъехавшей
коляски. Сшибло ль ее, сама ли упала с испугу — Бог ее знает… Ястребом ринулась мать, но ребенок был уж на руках черной женщины. В глазах помутилось у Аграфены Петровны, зелень пошла… Едва устояла она на ногах.
Будь под
колесами камни, камни б рассыпались в искры… Село удалялось от них всё более и более… Скрылись избы, скрылись барские амбары… Скоро не стало видно и колокольни… Наконец село обратилось в дымчатую полосу и потонуло в дали. А Степан всё гнал и гнал. Хотелось ему подальше умчаться от греха, которого он так боялся. Но нет, грех сидел за его плечами, в
коляске. Не пришлось Степану улепетнуть. В этот вечер степь и небо были свидетелями, как он продавал свою душу.
— А-а, не беспокойтесь, сударыня, он этого слишком стоил! — воскликнул мой Пенькновский. Я так и замер от страха, что он, увлекшись, сам не заметит, как расскажет, что Кирилл предательски выдавал его за палача, который будет в Киеве наказывать жестоко обращавшуюся с крестьянами польскую графиню; но мой речистый товарищ быстро спохватился и рассказал, что Кирилл будто бы, напившись пьян, зацепил
колесом за полицеймейстерскую
коляску.
Встречные мужики кланялись ей,
коляска мягко шуршала, из-под
колес валили облака пыли, уносимые ветром на золотистую рожь, и княгине казалось, что ее тело качается не на подушках
коляски, а на облаках, и что сама она похожа на легкое, прозрачное облачко…
Колесо при мужичьей мельнице,
колесо в мужичьей телеге,
колесо в вагоне,
колесо в легкой венской
коляске, часовое
колесо до Брегета и часовое
колесо после Брегета,
колесо в часах Дениса Блонделя и
колесо в часах Луи Одемара…
Между тем среди жужжания народа, на двор собравшегося, послышались шум
колес, удары бича и ржание лошадей. Со всех сторон катились, неслись и ползли берлины [Берлина — четырехместная закрытая
коляска.], одноколки, колымаги, скакали верховые; все дороги заклубились от пыли, а на перекрестке стояла целая туча, как на батарее во время сражения. Все спешило, будто по пути жизни мчались ко двору фортуны ее искатели.
Она отвечала им, что это «не их дело», что она «сама мать», и, быстро встав с места, она повезла колясочку к выходу из сада, но на виду у всех попала в
колесо зонтиком и за один прием переломила в зонтике ручку и опрокинула
коляску.