Неточные совпадения
Скотинин. Худой покой! ба! ба! ба! да разве светлиц у меня мало? Для нее одной отдам угольную с лежанкой. Друг ты мой сердешный!
коли у меня теперь, ничего не
видя, для каждой свинки клевок особливый, то жене найду светелку.
— Атаманы-молодцы! где же я вам его возьму,
коли он на ключ заперт! — уговаривал толпу объятый трепетом чиновник, вызванный событиями из административного оцепенения. В то же время он секретно мигнул Байбакову, который,
увидев этот знак, немедленно скрылся.
— Да так-с! Ужасные бестии эти азиаты! Вы думаете, они помогают, что кричат? А черт их разберет, что они кричат? Быки-то их понимают; запрягите хоть двадцать, так
коли они крикнут по-своему, быки всё ни с места… Ужасные плуты! А что с них возьмешь?.. Любят деньги драть с проезжающих… Избаловали мошенников!
Увидите, они еще с вас возьмут на водку. Уж я их знаю, меня не проведут!
«Ах,
коли бы ты знала, душа моя, как я мучилась и как теперь рада, что ты приехала…» Я понял, что она воображала
видеть maman и остановился.
Он кинул на счеты три тысячи и с минуту молчал, посматривая то на счеты, то в глаза папа, с таким выражением: «Вы сами
видите, как это мало! Да и на сене опять-таки проторгуем,
коли его теперь продавать, вы сами изволите знать…»
Тарас уже
видел то по движенью и шуму в городе и расторопно хлопотал, строил, раздавал приказы и наказы, уставил в три таборы курени, обнесши их возами в виде крепостей, — род битвы, в которой бывали непобедимы запорожцы; двум куреням повелел забраться в засаду: убил часть поля острыми
кольями, изломанным оружием, обломками копьев, чтобы при случае нагнать туда неприятельскую конницу.
— Как только услышал я шум и
увидел, что проходят в городские ворота, я схватил на всякий случай с собой нитку жемчуга, потому что в городе есть красавицы и дворянки, а
коли есть красавицы и дворянки, сказал я себе, то хоть им и есть нечего, а жемчуг все-таки купят.
— А пан разве не знает, что Бог на то создал горелку, чтобы ее всякий пробовал! Там всё лакомки, ласуны: шляхтич будет бежать верст пять за бочкой, продолбит как раз дырочку, тотчас
увидит, что не течет, и скажет: «Жид не повезет порожнюю бочку; верно, тут есть что-нибудь. Схватить жида, связать жида, отобрать все деньги у жида, посадить в тюрьму жида!» Потому что все, что ни есть недоброго, все валится на жида; потому что жида всякий принимает за собаку; потому что думают, уж и не человек,
коли жид.
Видишь, я тогда все себя спрашивал: зачем я так глуп, что если другие глупы и
коли я знаю уж наверно, что они глупы, то сам не хочу быть умнее?
Но теперь, странное дело, в большую такую телегу впряжена была маленькая, тощая саврасая крестьянская клячонка, одна из тех, которые — он часто это
видел — надрываются иной раз с высоким каким-нибудь возом дров или сена, особенно
коли воз застрянет в грязи или в колее, и при этом их так больно, так больно бьют всегда мужики кнутами, иной раз даже по самой морде и по глазам, а ему так жалко, так жалко на это смотреть, что он чуть не плачет, а мамаша всегда, бывало, отводит его от окошка.
Перебиваете вы всё меня, а мы…
видите ли, мы здесь остановились, Родион Романыч, чтобы выбрать что петь, — такое, чтоб и
Коле можно было протанцевать… потому все это у нас, можете представить, без приготовления; надо сговориться, так чтобы все совершенно прорепетировать, а потом мы отправимся на Невский, где гораздо больше людей высшего общества и нас тотчас заметят: Леня знает «Хуторок»…
— Батюшки! — причитал кучер, — как тут усмотреть!
Коли б я гнал али б не кричал ему, а то ехал не поспешно, равномерно. Все
видели: люди ложь, и я то ж. Пьяный свечки не поставит — известно!..
Вижу его, улицу переходит, шатается, чуть не валится, — крикнул одноважды, да в другой, да в третий, да и придержал лошадей; а он прямехонько им под ноги так и пал! Уж нарочно, что ль, он аль уж очень был нетверез… Лошади-то молодые, пужливые, — дернули, а он вскричал — они пуще… вот и беда.
Случилось так, что
Коля и Леня, напуганные до последней степени уличною толпой и выходками помешанной матери,
увидев, наконец, солдата, который хотел их взять и куда-то вести, вдруг, как бы сговорившись, схватили друг друга за ручки и бросились бежать. С воплем и плачем кинулась бедная Катерина Ивановна догонять их. Безобразно и жалко было смотреть на нее, бегущую, плачущую, задыхающуюся. Соня и Полечка бросились вслед за нею.
Катерина. Э! Что меня жалеть, никто виноват — сама на то пошла. Не жалей, губи меня! Пусть все знают, пусть все
видят, что я делаю! (Обнимает Бориса.)
Коли я для тебя греха не побоялась, побоюсь ли я людского суда? Говорят, даже легче бывает, когда за какой-нибудь грех здесь, на земле, натерпишься.
Уж
коли не
увижу я тебя, так хоть услышь ты меня издали!
Варвара. Знай свое дело — молчи,
коли уж лучше ничего не умеешь. Что стоишь — переминаешься? По глазам
вижу, что у тебя и на уме-то.
Кабанова. Ты бы, кажется, могла и помолчать,
коли тебя не спрашивают. Не заступайся, матушка, не обижу, небось! Ведь он мне тоже сын; ты этого не забывай! Что ты выскочила в глазах-то поюлить! Чтобы
видели, что ли, как ты мужа любишь? Так знаем, знаем, в глазах-то ты это всем доказываешь.
То
видя, говорит, как путный, Мишка другу:
«Приляг-ка, брат, и отдохни,
Да
коли хочешь, так сосни...
— Ты
видишь, — подхватил старичок, — что он тебя в глаза обманывает. Все беглецы согласно показывают, что в Оренбурге голод и мор, что там едят мертвечину, и то за честь; а его милость уверяет, что всего вдоволь.
Коли ты Швабрина хочешь повесить, то уж на той же виселице повесь и этого молодца, чтоб никому не было завидно.
— Я Николая Петровича одного на свете люблю и век любить буду! — проговорила с внезапною силой Фенечка, между тем как рыданья так и поднимали ее горло, — а что вы
видели, так я на Страшном суде скажу, что вины моей в том нет и не было, и уж лучше мне умереть сейчас,
коли меня в таком деле подозревать могут, что я перед моим благодетелем, Николаем Петровичем…
— А ты будто не впутан? — спросил Фроленков, усмехаясь. — Вот, Клим Иваныч,
видели, какой характерный мужичонка? Нет у него ни
кола, ни двора, ничего ему не жалко, только бы смутьянить! И ведь почти в каждом селе имеется один-два подобных, бездушных. Этот даже и в тюрьмах сиживал, и по этапам гоняли его, теперь обязан полицией безвыездно жить на родине. А он жить вовсе не умеет, только вредит. Беда деревне от эдаких.
— Как
видите. А был такой Петр Усов, слепой; он выступил на митинге, и по дороге домой его убили, буквально растоптали ногами. Необходима организация боевых дружин, и — «око за око, зуб за зуб». У эсеров будет
раскол по вопросу о терроре.
Чуть где подданный заплакал,
Я его — сажаю — на
кол,
И, как
видите, народ
Припеваючи живет!
Бальзаминова. Конечно, не всякий сон к чему-нибудь; бывают сны и пустые, так, к погоде. А вот ты заметь,
коли чему быть, так непременно прежде сон
увидишь.
Обломов не помнил, где он сидит, даже сидел ли он: машинально смотрел и не замечал, как забрезжилось утро; слышал и не слыхал, как раздался сухой кашель старухи, как стал дворник
колоть дрова на дворе, как застучали и загремели в доме,
видел и не видал, как хозяйка и Акулина пошли на рынок, как мелькнул пакет мимо забора.
— Что? — повторила она, — молод ты, чтоб знать бабушкины проступки. Уж так и быть, изволь, скажу: тогда откупа пошли, а я вздумала велеть пиво варить для людей, водку гнали дома, не много, для гостей и для дворни, а все же запрещено было; мостов не чинила… От меня взятки-то гладки, он и озлобился,
видишь! Уж
коли кто несчастлив, так, значит, поделом. Проси скорее прощения, а то пропадешь, пойдет все хуже… и…
«Добрый! — думала она, — собак не бьет! Какая же это доброта,
коли он ничего подарить не может! Умный! — продолжала она штудировать его, — ест третью тарелку рисовой каши и не замечает! Не
видит, что все кругом смеются над ним! Высоконравственный!..»
Входит барыня:
видим, одета уж очень хорошо, говорит-то хоть и по-русски, но немецкого как будто выговору: „Вы, говорит, публиковались в газете, что уроки даете?“ Так мы ей обрадовались тогда, посадили ее, смеется так она ласково: „Не ко мне, говорит, а у племянницы моей дети маленькие;
коли угодно, пожалуйте к нам, там и сговоримся“.
— Андрей Петрович, — схватил я его за руку, не подумав и почти в вдохновении, как часто со мною случается (дело было почти в темноте), — Андрей Петрович, я молчал, — ведь вы
видели это, — я все молчал до сих пор, знаете для чего? Для того, чтоб избегнуть ваших тайн. Я прямо положил их не знать никогда. Я — трус, я боюсь, что ваши тайны вырвут вас из моего сердца уже совсем, а я не хочу этого. А
коли так, то зачем бы и вам знать мои секреты? Пусть бы и вам все равно, куда бы я ни пошел! Не так ли?
Потом помолчала,
вижу, так она глубоко дышит: «Знаете, — говорит вдруг мне, — маменька, кабы мы были грубые, то мы бы от него, может, по гордости нашей, и не приняли, а что мы теперь приняли, то тем самым только деликатность нашу доказали ему, что во всем ему доверяем, как почтенному седому человеку, не правда ли?» Я сначала не так поняла да говорю: «Почему, Оля, от благородного и богатого человека благодеяния не принять,
коли он сверх того доброй души человек?» Нахмурилась она на меня: «Нет, говорит, маменька, это не то, не благодеяние нужно, а „гуманность“ его, говорит, дорога.
— Ты еще маленький, а она над тобою смеется — вот что! У нас была одна такая добродетель в Москве: ух как нос подымала! а затрепетала, когда пригрозили, что все расскажем, и тотчас послушалась; а мы взяли и то и другое: и деньги и то — понимаешь что? Теперь она опять в свете недоступная — фу ты, черт, как высоко летает, и карета какая, а
коли б ты
видел, в каком это было чулане! Ты еще не жил; если б ты знал, каких чуланов они не побоятся…
— На тебя глянуть пришла. Я ведь у тебя бывала, аль забыл? Не велика же в тебе память,
коли уж меня забыл. Сказали у нас, что ты хворый, думаю, что ж, я пойду его сама повидаю: вот и
вижу тебя, да какой же ты хворый? Еще двадцать лет проживешь, право, Бог с тобою! Да и мало ли за тебя молебщиков, тебе ль хворать?
Пушечку
Коля держал в руке пред всеми, так что все могли
видеть и наслаждаться.
— Переврет,
вижу, что переврет! Эх, Миша, а я было тебя поцеловать хотел за комиссию…
Коли не переврешь, десять рублей тебе, скачи скорей… Шампанское, главное шампанское чтобы выкатили, да и коньячку, и красного, и белого, и всего этого, как тогда… Они уж знают, как тогда было.
Нет, пусть они его простят; это так гуманно, и чтобы
видели благодеяние новых судов, а я-то и не знала, а говорят, это уже давно, и как я вчера узнала, то меня это так поразило, что я тотчас же хотела за вами послать; и потом,
коли его простят, то прямо его из суда ко мне обедать, а я созову знакомых, и мы выпьем за новые суды.
— Что это, я спала? Да… колокольчик… Я спала и сон
видела: будто я еду, по снегу… колокольчик звенит, а я дремлю. С милым человеком, с тобою еду будто. И далеко-далеко… Обнимала-целовала тебя, прижималась к тебе, холодно будто мне, а снег-то блестит… Знаешь,
коли ночью снег блестит, а месяц глядит, и точно я где не на земле… Проснулась, а милый-то подле, как хорошо…
— Карамазов! — крикнул
Коля, — неужели и взаправду религия говорит, что мы все встанем из мертвых, и оживем, и
увидим опять друг друга, и всех, и Илюшечку?
— Ну, детвора, — произнес
Коля, шагнув к ним в комнату, — опасный вы, я
вижу, народ!
— Я вас понимаю, Карамазов, я
вижу, вы знаете человека, — прибавил проникновенно
Коля.
— Подождите, Карамазов, может быть, мы ее и отыщем, а эта — это Перезвон. Я впущу ее теперь в комнату и, может быть, развеселю Илюшу побольше, чем меделянским щенком. Подождите, Карамазов, вы кой-что сейчас узнаете. Ах, Боже мой, что ж я вас держу! — вскричал вдруг стремительно
Коля. — Вы в одном сюртучке на таком холоде, а я вас задерживаю;
видите,
видите, какой я эгоист! О, все мы эгоисты, Карамазов!
Что же, Григорий Васильевич,
коли я неверующий, а вы столь верующий, что меня беспрерывно даже ругаете, то попробуйте сами-с сказать сей горе, чтобы не то чтобы в море (потому что до моря отсюда далеко-с), но даже хоть в речку нашу вонючую съехала, вот что у нас за садом течет, то и
увидите сами в тот же момент, что ничего не съедет-с, а все останется в прежнем порядке и целости, сколько бы вы ни кричали-с.
— А знаете, Карамазов, согласитесь, что и вам самим теперь немного со мною стыдно… Я
вижу по глазам, — как-то хитро, но и с каким-то почти счастьем усмехнулся
Коля.
— Да, Lise, есть и секретная, — грустно произнес Алеша. —
Вижу, что меня любите,
коли угадали это.
Коли сговоришься с ним и
увидишь, что ладно, тотчас и отпиши сюда.
— Когда вам будет больше лет, то вы сами
увидите, какое значение имеет на убеждение возраст. Мне показалось тоже, что вы не свои слова говорите, — скромно и спокойно ответил Алеша, но
Коля горячо его прервал.
А после обеда Маше дается 80
кол. сер. на извозчика, потому что она отправляется в целых четыре места, везде показать записку от Лопухова, что, дескать, свободен я, господа, и рад вас
видеть; и через несколько времени является ужасный Рахметов, а за ним постепенно набирается целая ватага молодежи, и начинается ожесточенная ученая беседа с непомерными изобличениями каждого чуть не всеми остальными во всех возможных неконсеквентностях, а некоторые изменники возвышенному прению помогают Вере Павловне кое-как убить вечер, и в половине вечера она догадывается, куда пропадала Маша, какой он добрый!
Belle, charmante — Марья Алексевна и так уже давно слышит, что ее цыганка belle и charmante; amour — Марья Алексевна и сама
видит, что он по уши врюхался в amour; а
коли amour, то уж, разумеется, и bonheur, — что толку от этих слов?
Лопухов возвратился с Павлом Константинычем, сели; Лопухов попросил ее слушать, пока он доскажет то, что начнет, а ее речь будет впереди, и начал говорить, сильно возвышая голос, когда она пробовала перебивать его, и благополучно довел до конца свою речь, которая состояла в том, что развенчать их нельзя, потому дело со (Сторешниковым — дело пропащее, как вы сами знаете, стало быть, и утруждать себя вам будет напрасно, а впрочем, как хотите:
коли лишние деньги есть, то даже советую попробовать; да что, и огорчаться-то не из чего, потому что ведь Верочка никогда не хотела идти за Сторешникова, стало быть, это дело всегда было несбыточное, как вы и сами
видели, Марья Алексевна, а девушку, во всяком случае, надобно отдавать замуж, а это дело вообще убыточное для родителей: надобно приданое, да и свадьба, сама по себе, много денег стоит, а главное, приданое; стало быть, еще надобно вам, Марья Алексевна и Павел Константиныч, благодарить дочь, что она вышла замуж без всяких убытков для вас!
Мы могли бы не ссориться из-за их детского поклонения детскому периоду нашей истории; но принимая за серьезное их православие, но
видя их церковную нетерпимость в обе стороны, в сторону науки и в сторону
раскола, — мы должны были враждебно стать против них.
— Ну, вот
видите, — сказал мне Парфений, кладя палец за губу и растягивая себе рот, зацепивши им за щеку, одна из его любимых игрушек. — Вы человек умный и начитанный, ну, а старого воробья на мякине вам не провести. У вас тут что-то неладно; так вы,
коли уже пожаловали ко мне, лучше расскажите мне ваше дело по совести, как на духу. Ну, я тогда прямо вам и скажу, что можно и чего нельзя, во всяком случае, совет дам не к худу.