Неточные совпадения
— Состояние у меня, благодарение богу, изрядное. Командовал-с; стало быть, не растратил, а умножил-с. Следственно, какие есть насчет этого законы — те знаю, а новых издавать не желаю. Конечно, многие на моем месте понеслись бы в атаку, а может быть, даже устроили бы бомбардировку, но я
человек простой и утешения для себя в атаках не вижу-с!
Наконец
люди истомились и стали заболевать. Сурово выслушивал Угрюм-Бурчеев ежедневные рапорты десятников о числе выбывших из строя рабочих и, не дрогнув ни одним мускулом,
командовал...
Подходя к комендантскому дому, мы увидели на площадке
человек двадцать стареньких инвалидов с длинными косами и в треугольных шляпах. Они выстроены были во фрунт. Впереди стоял комендант, старик бодрый и высокого росту, в колпаке и в китайчатом халате. Увидя нас, он к нам подошел, сказал мне несколько ласковых слов и стал опять
командовать. Мы остановились было смотреть на учение; но он просил нас идти к Василисе Егоровне, обещаясь быть вслед за нами. «А здесь, — прибавил он, — нечего вам смотреть».
Отец его, боевой генерал 1812 года, полуграмотный, грубый, но не злой русский
человек, всю жизнь свою тянул лямку,
командовал сперва бригадой, потом дивизией и постоянно жил в провинции, где в силу своего чина играл довольно значительную роль.
Крупными скоплениями мелких
людей командовали, брезгливо гримасничая, истерически вскрикивая, офицера, побывавшие на войне, полубольные, должно быть, раненые, контуженые…
Лицо ее побледнело, размахивая сумочкой, задевая стулья, она шла сквозь обезумевших от восторга
людей и, увлекая за собой Клима,
командовала: — Домой, Володька! И — кутить! Дуняшу позови…
Это
командовал какой-то чумазый, золотоволосый
человек, бесцеремонно расталкивая
людей; за ним, расщепляя толпу, точно клином, быстро пошли студенты, рабочие, и как будто это они толчками своими восстановили движение, — толпа снова двинулась, пение зазвучало стройней и более грозно.
Люди вокруг Самгина отодвинулись друг от друга, стало свободнее, шорох шествия уже потерял свою густоту, которая так легко вычеркивала голоса
людей.
Если в Москве губернатор Дубасов приказывает «истреблять бунтовщиков силою оружия, потому что судить тысячи
людей невозможно», если в Петербурге Трепов
командует «холостых залпов не давать, патронов не жалеть» — это значит, что правительство объявило войну народу.
Стол для ужина занимал всю длину столовой, продолжался в гостиной, и, кроме того, у стен стояло еще несколько столиков, каждый накрыт для четверых. Холодный огонь электрических лампочек был предусмотрительно смягчен розетками из бумаги красного и оранжевого цвета, от этого теплее блестело стекло и серебро на столе, а лица
людей казались мягче, моложе. Прислуживали два старика лакея во фраках и горбоносая, похожая на цыганку горничная. Елена Прозорова, стоя на стуле, весело
командовала...
У стола
командовал писатель Катин. Он — не постарел, только на висках явились седенькие язычки волос и на упругих щечках узоры красных жилок. Он мячиком катался из угла в угол, ловил
людей, тащил их к водке и оживленно, тенорком, подшучивал над редактором...
Люди этого типа размножаются с непонятной быстротой и обидно, грубо
командуют теми, кто, по какому-то недоразумению, помогает им.
«Это ее назвал Усов бестолковой. Если она служит жандармам, то, наверное, из страха, запуганная каким-нибудь полковником Васильевым. Не из-за денег же? И не из мести
людям, которые
командуют ею. Я допускаю озлобление против Усовых, Властовых, Поярковых; она — не злая. Но ведь ничего еще не доказано против нее, — напомнил он себе, ударив кулаком по дивану. — Не доказано!»
На письменном столе лежал бикфордов шнур, в соседней комнате носатый брюнет рассказывал каким-то кавказцам о японской шимозе, а
человек с красивым, но неподвижным лицом, похожий на расстриженного попа, прочитав записку Гогина,
командовал...
— Тогда, это… действительно — другое дело! — выговорил Харламов, не скрывая иронии. — Но, видите ли: мне точно известно, что в 905 году капитан Вельяминов был подпоручиком Псковского полка и
командовал ротой его, которая расстреливала
людей у Александровского сквера. Псковский полк имеет еще одну историческую заслугу пред отечеством: в 831 году он укрощал польских повстанцев…
— Смир-рно-о! — кричат на них солдаты, уставшие
командовать живою, но неповоротливой кучкой
людей, которые казались Самгину измятыми и пустыми, точно испорченные резиновые мячи. Над канавами улиц, над площадями висит болотное, кочковатое небо в разодранных облаках, где-то глубоко за облаками расплылось блеклое солнце, сея мутноватый свет.
Я хочу разбогатеть для того, чтоб показать
людям, которые мной
командуют, что я не хуже их, а — умнее.
Было ясно, что
командует ими
человек в башлыке, товарищ Яков, тощенький, легкий; светлые усы его казались наклеенными под узким, точно без ноздрей, носом, острые, голубоватые глаза смотрят внимательно и зорко.
Он помнил эту команду с детства, когда она раздавалась в тишине провинциального города уверенно и властно, хотя долетала издали, с поля. Здесь, в городе, который
командует всеми силами огромной страны, жизнью полутораста миллионов
людей, возглас этот звучал раздраженно и безнадежно или уныло и бессильно, как просьба или же точно крик отчаяния.
И этот другой
командует властью Веры, не выходя из границ приличий, выпроваживает его осторожно, как выпроваживают буйного гостя или вора, запирая двери, окна и спуская собаку. Он намекнул ему о хозяйке дома, о
людях… чуть не о полиции.
Дружина, которой
командовал Чжан Бао, состояла из китайцев и тазов. Все это были молодые
люди, крепкие, сильные, хорошо вооруженные. Я сразу заметил, что в его отряде была крепкая дисциплина. Все распоряжения его исполнялись быстро, и не было случая, чтобы он свои приказания повторял дважды.
Весь вечер до поздней ночи в кухне и комнате рядом с нею толпились и кричали чужие
люди,
командовала полиция,
человек, похожий на дьякона, писал что-то и спрашивал, крякая, точно утка...
Командовал ею капитан Стельковский, странный
человек: холостяк, довольно богатый для полка, — он получал откуда-то ежемесячно около двухсот рублей, — очень независимого характера, державшийся сухо, замкнуто и отдаленно с товарищами и вдобавок развратник.
Солдаты шли скоро и молча и невольно перегоняя друг друга; только слышны были зa беспрестанными раскатами выстрелов мерный звук их шагов по сухой дороге, звук столкнувшихся штыков или вздох и молитва какого-нибудь робкого солдатика: — «Господи, Господи! что это такое!» Иногда поражал стон раненого и крик: «носилки!» (В роте, которой
командовал Михайлов, от одного артиллерийского огня выбыло в ночь 26
человек.)
— Ему хорошо
командовать: «рысью!» — с внезапной запальчивостью подхватил Полозов, — а мне-то… мне-то каково? Я и подумал: возьмите вы себе ваши чины да эполеты — ну их с богом! Да… ты о жене спрашивал? Что — жена?
Человек, как все. Пальца ей в рот не клади — она этого не любит. Главное — говори побольше… чтобы посмеяться было над чем. Про любовь свою расскажи, что ли… да позабавней, знаешь.
Ею уже давно
командовал капитан Ходнев, неизвестно когда, чем и почему прозванный Варварой, — смуглый, черноволосый, осанистый офицер, никогда не смеявшийся, даже не улыбнувшийся ни разу; машина из стали, заведенная однажды на всю жизнь,
человек без чувств, с одним только долгом.
— Но разве это может быть, чтобы в тебя заложено было с такой силой отвращение к страданиям
людей, к истязаниям, к убийству их, чтобы в тебя вложена была такая потребность любви к
людям и еще более сильная потребность любви от них, чтобы ты ясно видел, что только при признании равенства всех
людей, при служении их друг другу возможно осуществление наибольшего блага, доступного
людям, чтобы то же самое говорили тебе твое сердце, твой разум, исповедуемая тобой вера, чтобы это самое говорила наука и чтобы, несмотря на это, ты бы был по каким-то очень туманным, сложным рассуждениям принужден делать всё прямо противоположное этому; чтобы ты, будучи землевладельцем или капиталистом, должен был на угнетении народа строить всю свою жизнь, или чтобы, будучи императором или президентом, был принужден
командовать войсками, т. е. быть начальником и руководителем убийц, или чтобы, будучи правительственным чиновником, был принужден насильно отнимать у бедных
людей их кровные деньги для того, чтобы пользоваться ими и раздавать их богатым, или, будучи судьей, присяжным, был бы принужден приговаривать заблудших
людей к истязаниям и к смерти за то, что им не открыли истины, или — главное, на чем зиждется всё зло мира, — чтобы ты, всякий молодой мужчина, должен был идти в военные и, отрекаясь от своей воли и от всех человеческих чувств, обещаться по воле чуждых тебе
людей убивать всех тех, кого они тебе прикажут?
— Али нет между вами честных-то
людей? Какая ж мне в том честь, чтобы жуликами
командовать?
И чтобы мной, хорошим
человеком,
командовал товарищ мой… пьяница, — не желаю!
И все
люди, которые
командуют, чем они оправдаются?
— Всё — не по душе… Дела… труды…
люди… Ежели, скажем, я вижу, что все — обман… Не дело, а так себе — затычка… Пустоту души затыкаем… Одни работают, другие только
командуют и потеют… А получают за это больше… Это зачем же так? а?
И вот весной Игнат отправил сына с двумя баржами хлеба на Каму. Баржи вел пароход «Прилежный», которым
командовал старый знакомый Фомы, бывший матрос Ефим, — теперь Ефим Ильич, тридцатилетний квадратный
человек с рысьими глазами, рассудительный, степенный и очень строгий капитан.
Она казалась Фоме самой умной из всех, кто окружал его, самой жадной на шум и кутеж; она всеми
командовала, постоянно выдумывала что-нибудь новое и со всеми
людьми говорила одинаково: с извозчиком, лакеем и матросом тем же тоном и такими же словами, как и с подругами своими и с ним, Фомой.
Климков видел, что эти
люди, привыкшие
командовать, теперь молча подчиняются воле голодных, бедных, неумытых, он понимал, что господам обидно стало жить, но они скрывают свою обиду и, улыбаясь рабочим одобрительно, лгут им, боятся их.
Миронов свистнул; ему отвечали тем же, и
человек десять казаков высыпали навстречу путешественникам: это был передовой пикет летучего отряда, которым
командовал артиллерийский офицер.
Рассыпанные меж кустов и по полю стрелки стали сбираться вокруг барабанщика, и Зарядьев, несмотря на сильный неприятельский огонь,
командуя как на ученье, свернул
человек четыреста оставшихся солдат в небольшую колонну.
— Как тебе сказать… вероятности все есть…
Командовать будет она — между нами таить это не для чего, — она умней его; но он славный
человек и любит ее от души. Чего же больше? Ведь вот мы друг друга любим и счастливы, не правда ли?
Когда
человек командует — к этому привыкли, а когда железный металл — обидно!
По улицам города ходили хромые, слепые, безрукие и всячески изломанные
люди в солдатских шинелях, и всё вокруг окрашивалось в гнойный цвет их одежды. Изломанных, испорченных солдат водили на прогулки городские дамы, дамами
командовала худая, тонкая, похожая на метлу, Вера Попова, она привлекла к этому делу и Полину, но та, потряхивая головою, кричала, жаловалась...
Молодой
человек томится, что ему не дают сразу много дел в руки, над чем
командовать.
Бурмистр. Ишь, господи, какой у нас честной
человек и противу всех праведный выискался: дивуйтесь только и делайте все по его! Давайте ему буянить над женщиной и
командовать.
Недель через шесть Анатоль выздоравливал в лазарете от раны, но история с пленными не проходила так скоро. Все время своей болезни он бредил о каких-то голубых глазах, которые на него смотрели в то время, как капитан
командовал: «Вторая ширинга, вперед!» Больной спрашивал, где этот
человек, просил его привести, — он хотел ему что-то объяснить, и потом повторял слова Федосеева: «Как поляки живучи!»
И выходит так, как будто искреннее незнание сопрягает
людей крепче, чем лицемерное и
командовать желающее знание.
— Вы, значит, — обратился Тихон Павлович к безрукому, — как
человек этакий… — Он замялся, взглянув на плечи этакого
человека. — Вы и
командуйте всем. Чтобы было весело, чтобы ходуном ходило всё… Выпьем ещё по одной для развязки!
Караул во дворце занимала рота Измайловского полка, которою
командовал блестяще образованный и очень хорошо поставленный в обществе молодой офицер, Николай Иванович Миллер (впоследствии полный генерал и директор лицея). Это был
человек с так называемым «гуманным» направлением, которое за ним было давно замечено и немножко вредило ему по службе во внимании высшего начальства.
Прежде, бывало, при покойной госпоже дворовые наши ребята уж точно что народ был буйный… храмового праздника не проходило, чтобы буйства не сделали, целые базары разбивали, и тут начальство, понимаючи, чьи и какой госпожи эти
люди, больше словом, что упросят, то и есть, а нынче небольшой бы, кажется,
человек наш становой пристав,
командует, наказует у нас по деревням, все из интересу этого поганого, к которому, кажется, такое пристрастие имеет, что тот самый день считает в жизни своей потерянным, в который выгоды не имел по службе.
Это
командует Петр Иваныч, наш лазаретный офицер, высокий, худой и очень добрый
человек. Он так высок, что, обернув глаза в его сторону, я постоянно вижу его голову с редкой длинной бородой и плечи, хотя носилки несут на плечах четыре рослые солдата.
Если он нами так
командовал сегодня, то что выделывает он с маленькими
людьми, с теми, которые находятся в его распоряжении!
Слегка побледневший, необыкновенно серьезный и напряженный стоял на мостике капитан в дождевике и зюйдвестке, уцепившись руками за поручни и отрывисто
командуя восьми
человекам, поставленным на руль, как править, вглядываясь возбужденным, лихорадочным взором вперед, в эти бушующие волны.
На мостике были и капитан и старший офицер, и оба напряженно смотрели в бинокли. А Невзоров тем временем нервно, нетерпеливо и, казалось, с раздражением виноватого
человека командовал, распоряжаясь работами и поторапливая
людей.
В Семилетнюю войну он не отличался замечательными подвигами и,
командуя левым крылом армии в сражении при Кунерсдорфе, был вытеснен Фридрихом II из окопов, потерял свои пушки и множество
людей и бежал с остатками своего отряда.