Неточные совпадения
А на Остапа уже наскочило вдруг шестеро; но не в добрый час, видно, наскочило: с
одного полетела голова, другой перевернулся, отступивши; угодило
копьем в ребро третьего; четвертый был поотважней, уклонился головой от пули, и попала в конскую грудь горячая пуля, — вздыбился бешеный конь, грянулся о землю и задавил под собою всадника.
В гневе иссек в капусту первого попавшегося, многих конников сбил с коней, доставши
копьем и конника и коня, пробрался к пушкарям и уже отбил
одну пушку.
Один из них держал под шапкою лист бумаги; у другого на
копье воткнута была голова Юлая, которую, стряхнув, перекинул он к нам чрез частокол.
— Вы, Нифонт Иванович, ветхозаветный человек. А молодежь, разночинцы эти… не дремлют! У меня письмоводитель в шестом году наблудил что-то, арестовали. Парень — дельный и неглуп, готовился в университет. Ну, я его вызволил. А он, ежа ему за пазуху, сукину сыну, снял у меня
копию с
одного документа да и продал ее заинтересованному лицу. Семь тысяч гонорара потерял я на этом деле. А дело-то было — беспроигрышное.
— Вот-с
копию извольте получить, а контракт принадлежит сестре, — мягко отозвался Иван Матвеевич, взяв контракт в руку. — Сверх того за огород и продовольствие из оного капустой, репой и прочими овощами, считая на
одно лицо, — читал Иван Матвеевич, — примерно двести пятьдесят рублей…
— Нет, портрет — это слабая, бледная
копия; верен только
один луч ваших глаз, ваша улыбка, и то не всегда: вы редко так смотрите и улыбаетесь, как будто боитесь. Но иногда это мелькнет; однажды мелькнуло, и я поймал, и только намекнул на правду, и уж смотрите, что вышло. Ах, как вы были хороши тогда!
Объясню заранее: отослав вчера такое письмо к Катерине Николаевне и действительно (
один только Бог знает зачем) послав
копию с него барону Бьорингу, он, естественно, сегодня же, в течение дня, должен был ожидать и известных «последствий» своего поступка, а потому и принял своего рода меры: с утра еще он перевел маму и Лизу (которая, как я узнал потом, воротившись еще утром, расхворалась и лежала в постели) наверх, «в гроб», а комнаты, и особенно наша «гостиная», были усиленно прибраны и выметены.
Что она, Альфонсинка, боится беды, потому что сама участвовала, a cette dame, la generale, непременно приедет, «сейчас, сейчас», потому что они послали ей с письма
копию, и та тотчас увидит, что у них в самом деле есть это письмо, и поедет к ним, а написал ей письмо
один Ламберт, а про Версилова она не знает; а Ламберт рекомендовался как приехавший из Москвы, от
одной московской дамы, une dame de Moscou (NB. Марья Ивановна!).
Барон Бьоринг просил меня и поручил мне особенно привести в ясность, собственно, лишь то, что тут до
одного лишь его касается, то есть ваше дерзкое сообщение этой «
копии», а потом вашу приписку, что «вы готовы отвечать за это чем и как угодно».
— Ты, говорит, здесь масляной краской в трактир картины мазал и с архиреева портрета
копию снимал. Можешь ты мне написать краской картину
одну?
Вот
одним из таких созерцателей был наверно и Смердяков, и наверно тоже
копил впечатления свои с жадностью, почти сам еще не зная зачем.
— Ловко катается, — заметил Анфим. — В Суслоне оказывали, что он ездит на своих, а с земства получает прогоны. Чиновник тоже. Теперь с попом Макаром дружит… Тот тоже хорош: хлеба большие тысячи лежат, а он цену выжидает. Злобятся мужички-то на попа-то… И куда, подумаешь,
копит, —
один, как перст.
На Сахалине я застал разговор о новом проектированном округе; говорили о нем, как о земле Ханаанской, потому что на плане через весь этот округ вдоль реки Пороная лежала дорога на юг; и предполагалось, что в новый округ будут переведены каторжники, живущие теперь в Дуэ и в Воеводской тюрьме, что после переселения останется
одно только воспоминание об этих ужасных местах, что угольные
копи отойдут от общества «Сахалин», которое давно уже нарушило контракт, и добыча угля будет производиться уже не каторжными, а поселенцами на артельных началах.
Разработка
копей ведется недобросовестно, на кулаческих началах. «Никаких улучшений в технике производства или изысканий для обеспечения ему прочной будущности не предпринималось, — читаем в докладной записке
одного официального лица, — работы, в смысле их хозяйственной постановки, имели все признаки хищничества, о чем свидетельствует и последний отчет окружного инженера».
Верстах в двух ниже по течению той же реки Березайки, на месте старой чудской
копи, вырос первый медный рудник Крутяш, — это был
один из лучших медных рудников на всем Урале.
В той половине, где некогда останавливался страшный барин, висели картины в золотых рамах, показавшиеся мне чудесными; особенно
одна картина, представлявшая какого-то воина в шлеме, в латах, с
копьем в руке, едущего верхом по песчаной пустыне.
По третьей стене шел длинный диван, заваленный книгами, и кроме того, на нем стояли без рамок две отличные
копии:
одна с Сикстовой Мадонны [Сикстова Мадонна — знаменитая картина Рафаэля, написанная между 1515 и 1519 годами.
Но на полдороге наткнулся на острые, неподвижные
копья ресниц, остановился. Вспомнил: так же она взглянула на меня тогда, на «Интеграле». И вот надо сейчас же все, в
одну секунду, суметь сказать ей — так, чтобы поверила — иначе уж никогда…
Лампа с розовым колпаком-тюльпаном на крошечном письменном столе, рядом с круглым, торопливо стучащим будильником и чернильницей в виде мопса; на стене вдоль кровати войлочный ковер с изображением тигра и верхового арапа с
копьем; жиденькая этажерка с книгами в
одном углу, а в другом фантастический силуэт виолончельного футляра; над единственным окном соломенная штора, свернутая в трубку; около двери простыня, закрывающая вешалку с платьем.
Однако известие, что участь племянницы обратила на себя внимание, несколько ободрило Прасковью Гавриловну. Решено было просить о помещении девочки на казенный счет в институт, и просьба эта была уважена. Через три месяца Лидочка была уже в Петербурге, заключенная в четырех стенах
одного из лучших институтов. А кроме того, за нею оставлена была и небольшая пенсия, назначенная за заслуги отца. Пенсию эту предполагалось
копить из процентов и выдать сироте по выходе из института.
— А я вдобавок к падению господина Тулузова покажу вам еще
один документик, который я отыскал. — И доктор показал Егору Егорычу гимназическую
копию с билета Тулузова. — Помните ли вы, — продолжал он, пока Егор Егорыч читал билет, — что я вам, только что еще тогда приехав в Кузьмищево, рассказывал, что у нас там, в этой дичи, убит был мальчик, которого имя, отчество и фамилию, как теперь оказывается, носит претендент на должность попечителя детей и юношей!
Один из товарищей Поддубного принес
копье, саадак и колчан, взятые на пленном.
и так далее. Только у нас произносили не «капитал», а «копитал», производя капитал от слова «
копить»; пелись тоже заунывные.
Одна была чисто каторжная, тоже, кажется, известная...
Вторая
копия у меня вышла лучше, только окно оказалось на двери крыльца. Но мне не понравилось, что дом пустой, и я населил его разными жителями: в окнах сидели барыни с веерами в руках, кавалеры с папиросами, а
один из них, некурящий, показывал всем длинный нос. У крыльца стоял извозчик и лежала собака.
А пришло другое время, он отметил: «Силу
копят не умом, а дубьём да рублём», «Не суй бороду близко городу» — замечаете: как будто два народа составляли эти речения,
один — смелый, умный, а другой — хитроват, но как будто пришиблен и немножко подхалим.
— Скупой! Не люблю, — отвечал старик. — Издохнет, всё останется. Для кого
копит? Два дома построил. Сад другой у брата оттягал. Ведь тоже и по бумажным делам какая собака! Из других станиц приезжают к нему бумаги писать. Как напишет, так как раз и выйдет. В самый раз сделает. Да кому копить-то? Всего
один мальчишка да девка; замуж отдаст, никого не будет.
Передо мной открылась большая наугольная комната с тремя письменными столами:
один большой посредине, а два меньшие — у стен, с конторкой, заваленною бумагами, с оттоманами, корзинами, сонетками, этажеркой, уставленною томами словаря Толя и истории Шлоссера, с пуговками электрических звонков, темною и несхожею
копией с картины Рибейры, изображающей св.
— «Не вихри, не ветры в полях подымаются, не буйные крутят пыль черную: выезжает то сильный, могучий богатырь Добрыня Никитич на своем коне богатырском, с
одним Торопом-слугой; на нем доспехи ратные как солнышко горят; на серебряной цепи висит меч-кладенец в полтораста пуд; во правой руке
копье булатное, на коне сбруя красна золота.
Да ты сам, хлопче, подумай: на коне ли со «списой» [«Списа» —
копье.] по полю птицей летать или топором дерево рубить, это ж не
одно дело…
Илья подумал, что вот дедушка Еремей бога любил и потихоньку
копил деньги. А дядя Терентий бога боится, но деньги украл. Все люди всегда как-то двоятся — сами в себе. В грудях у них словно весы, и сердце их, как стрела весов, наклоняется то в
одну, то в другую сторону, взвешивая тяжести хорошего и плохого.
Воин, положив пику на плечо, отправился впереди наших путешественников по длинной и широкой улице, в конце которой, перед
одной избой, сверкали
копья и толпилось много народа.
Мы вместе с дьячихой-то спали, — ну,
один кыргыз меня
копьем к земле приколол, а другой ухватил дьячиху и уволок.
Лотохин. Да на что она вам? Мне она нужнее, я велю с нее снять
копию. Я так облуплю яичко, что вам останется только в рот положить. В деньгах задержки не будет; мне купчую в руки, а вам деньги, все до
одной копеечки.
С
одной стороны, приличия, с другой — обыкновенное стремление человека к самостоятельности, к «творчеству, а не списыванию
копий» заставляют поэта видоизменять характеры, им списываемые с людей, которые встречались ему в жизни, представлять их до некоторой степени неточными; кроме того, списанному с действительного человека лицу обыкновенно приходится в романе действовать совершенно не в той обстановке, какой оно было окружено на самом деле, и от этого внешнее сходство теряется.
Сидит старый казак в
одной рубахе и внимательно читает, переворачивая непослушные листы книги большими мужицкими, неловкими руками, привыкшими к поводу, и
копью, и к мечу, а то и просто к дубине.
Тот, кто сидел теперь напротив господина Голядкина, был — ужас господина Голядкина, был — стыд господина Голядкина, был — вчерашний кошмар господина Голядкина,
одним словом был сам господин Голядкин, — не тот господин Голядкин, который сидел теперь на стуле с разинутым ртом и с застывшим пером в руке; не тот, который служил в качестве помощника своего столоначальника; не тот, который любит стушеваться и зарыться в толпе; не тот, наконец, чья походка ясно выговаривает: «не троньте меня, и я вас трогать не буду», или: «не троньте меня, ведь я вас не затрогиваю», — нет, это был другой господин Голядкин, совершенно другой, но вместе с тем и совершенно похожий на первого, — такого же роста, такого же склада, так же одетый, с такой же лысиной, —
одним словом, ничего, решительно ничего не было забыто для совершенного сходства, так что если б взять да поставить их рядом, то никто, решительно никто не взял бы на себя определить, который именно настоящий Голядкин, а который поддельный, кто старенький и кто новенький, кто оригинал и кто
копия.
Он чертил план своего имения, и всякий раз у него на плане выходило
одно и то же: а) барский дом, b) людская, с) огород, d) крыжовник. Жил он скупо: недоедал, недопивал, одевался бог знает как, словно нищий, и все
копил и клал в банк. Страшно жадничал. Мне было больно глядеть на него, и я кое-что давал ему и посылал на праздниках, но он и это прятал. Уж коли задался человек идеей, то ничего не поделаешь.
У всякого своя радость, своя утеха; он
копил, берег, в том и вся жизнь его была; ничего ему не нужно,
одни только деньги,
одни свои деньги, а украли деньги, нет денег, зачем ему жить?
Яков. Так уж! Люди делятся на три группы:
одни — всю жизнь работают, другие —
копят деньги, а третьи — не хотят работать для хлеба, — это же бессмысленно! — и не могут
копить денег — это и глупо и неловко как-то. Так вот я — из третьей группы. К ней принадлежат все лентяи, бродяги, монахи, нищие и другие приживалы мира сего.
Однако на гиляков мы это подумали напрасно. Увидел Оркун, что мы сумлеваемся, обобрал у своих
копья,
одному на руки сдал, а с остальными к нам идет без оружия. Тут уж и мы увидали, конечно, что у гиляков дело на чести, и пошли с ними к тому месту, где у них лодки были спрятаны. Выволокли они нам две лодки:
одна побольше, другая поменьше. В большую-то Оркун приказывает восьмерым садиться, в маленькую — остальным.
Они уже дважды выпили, но ничего не сказали еще друг другу, кроме нескольких незначительных слов о промысловой жизни.
Один на
один среди моря, они
копили в себе озлобление друг против друга, и оба знали, что скоро оно вспыхнет, обожжет их.
Дормедонт. Присесть за дело! (Разбирает бумаги на столе.) С
одной только доверенности семь
копий писать. Хоть бы помог, что ли, в самом деле.
И в настоящем, как прежде, всё он топорщится, ищет подвига и суется в чужие дела; по-прежнему, при всяком удобном случае, длинные письма и
копии, утомительные, шаблонные разговоры об общине или о поднятии кустарной промышленности, или об учреждении сыроварен, — разговоры, похожие
один на другой, точно он приготовляет их не в живом мозгу, а машинным способом.
Толпенников переписал
копию и не
одну только, а целых три. И когда, согнув голову набок и поджав губы, он трудолюбиво выводил последнюю строку, патрон заглянул через плечо в бумагу и слегка потрепал по плечу.
В ответ на эту отписку, в
одном из следующих листов «Трутня» (стр. 236 и след.) помещена «
Копия с помещичьего указа — человеку нашему Семену Григорьеву», который посылается в деревню для ревизии.
Про то разговорились, как живется-можется русскому человеку на нашей привольной земле. Михайло Васильич, дальше губернского города сроду нигде не бывавший, жаловался, что в лесах за Волгой земли холодные, неродимые, пашни и покосы скудные, хлебные недороды частые, по словам его выходило, что крестьянину-заволжанину житье не житье, а
одна тяга; не то чтобы деньги
копить, подати исправно нечем платить.
— Нет, Марья Гавриловна, не требуется, — отвечал Патап Максимыч. — Признаться, думаю сократить дела-то… И стар становлюсь, и утехи моей не стало… Параше с Груней после меня довольно останется… Будет чем отца помянуть… Зачем больше
копить?..
Один тлен, суета!..
Все время боги становятся людям поперек дороги, ни на
одну минуту не дают возможности свободно развернуть свои силы. Боги предопределяют исход боя, посылают ужас на храбрых, сильными делают слабых, вырывают своих поверженных любимцев из-под
копья и уносят их в темном облаке. Зевс посылает Агамемнону лживый сон, чтобы побудить его к бою, в котором греки будут разбиты. Умирающий Патрокл знает, что поверг его не Гектор, с которым он сражался, а стоявший за Гектором Аполлон...
Сопровождавшие нас удэхейцы расположились в балагане, а мы — в своем шатре. Мне хотелось определить географические координаты устья ключика Сололи, но так как небо было не совсем чистое, то я решил совершить еще
одну экскурсию по реке Самарге. Истоки ее находятся в высоком горном узле, откуда берут начало реки Анюй,
Копи, Хор и Самарга, текущие в разные стороны от Сихотэ-Алиня. Таким образом, с Самарги можно выйти на Уссури, Амур и обратно к морю.
Еще южнее виднелось много гор, расположенных как бы в беспорядке, но имеющих, повидимому,
один общий узел, с которого берут начало четыре главные реки Северо-Уссурийского края: Хор, Анюй,
Копи и Самарга.