Неточные совпадения
К третьей пуговице пристегнута была бронзовая цепочка, на которой висел двойной лорнет; эполеты неимоверной величины были загнуты кверху в виде крылышек амура; сапоги его скрыпели; в левой
руке держал он
коричневые лайковые перчатки и фуражку, а правою взбивал ежеминутно в мелкие кудри завитой хохол.
Раскольников оборотился к стене, где на грязных желтых обоях с белыми цветочками выбрал один неуклюжий белый цветок, с какими-то
коричневыми черточками, и стал рассматривать: сколько в нем листиков, какие на листиках зазубринки и сколько черточек? Он чувствовал, что у него онемели
руки и ноги, точно отнялись, но и не попробовал шевельнуться и упорно глядел на цветок.
Вошел человек лет шестидесяти, беловолосый, худой и смуглый, в
коричневом фраке с медными пуговицами и в розовом платочке на шее. Он осклабился, подошел к ручке к Аркадию и, поклонившись гостю, отступил к двери и положил
руки за спину.
Явился писатель Никодим Иванович, тепло одетый в толстый,
коричневый пиджак, обмотавший шею клетчатым кашне; покашливая в рукав, он ходил среди людей, каждому уступая дорогу и поэтому всех толкал. Обмахиваясь веером, вошла Варвара под
руку с Татьяной; спросив чаю, она села почти рядом с Климом, вытянув чешуйчатые ноги под стол. Тагильский торопливо надел измятую маску с облупившимся носом, а Татьяна, кусая бутерброд, сказала...
— Ничего, — гуляй, — сказал Вася приятным мягким баском. На его широких плечах —
коричневый армяк, подпоясан веревкой, шея обмотана синим шарфом, на ногах — рыжие солдатские сапоги; он опирался обеими
руками на толстую суковатую палку и, глядя сверху вниз на Самгина, говорил...
«Вождь», — соображал Самгин, усмехаясь, и жадно пил теплый чай, разбавленный вином. Прыгал
коричневый попик. Тело дробилось на единицы, они принимали знакомые образы проповедника с тремя пальцами, Диомидова, грузчика, деревенского печника и других, озорниковатых, непокорных судьбе. Прошел в памяти Дьякон с толстой книгой в
руках и сказал, точно актер, играющий Несчастливцева...
Его длинные ноги не сгибаются, длинные
руки с кривыми пальцами шевелятся нехотя, неприятно, он одет всегда в длинный,
коричневый сюртук, обут в бархатные сапоги на меху и на мягких подошвах.
Дальше пол был, видимо, приподнят, и за двумя столами, составленными вместе, сидели лицом к Самгину люди солидные, прилично одетые, а пред столами бегал небольшой попик, черноволосый, с черненьким лицом, бегал, размахивая, по очереди, то правой, то левой
рукой, теребя ворот
коричневой рясы, откидывая волосы ладонями, наклоняясь к людям, точно желая прыгнуть на них; они кричали ему...
По тротуару величественно плыл большой
коричневый ком сгущенной скуки, — пышно одетая женщина вела за
руку мальчика в матроске, в фуражке с лентами; за нею шел клетчатый человек, похожий на клоуна, и шумно сморкался в платок, дергая себя за нос.
Может быть, Илюша уж давно замечает и понимает, что говорят и делают при нем: как батюшка его, в плисовых панталонах, в
коричневой суконной ваточной куртке, день-деньской только и знает, что ходит из угла в угол, заложив
руки назад, нюхает табак и сморкается, а матушка переходит от кофе к чаю, от чая к обеду; что родитель и не вздумает никогда поверить, сколько копен скошено или сжато, и взыскать за упущение, а подай-ко ему не скоро носовой платок, он накричит о беспорядках и поставит вверх дном весь дом.
Дверь распахнулась, и на пороге показалась сама Надежда Васильевна, в простеньком
коричневом платье, с серой шалью на плечах. Она мельком взглянула на Привалова и только хотела сказать, что доктора нет дома, как остановилась и, с улыбкой протягивая
руку, проговорила...
Страшная скука царила в доме, особенно в бесконечные зимние вечера — две лампы освещали целую анфиладу комнат; сгорбившись и заложив
руки на спину, в суконных или поярковых сапогах (вроде валенок), в бархатной шапочке и в тулупе из белых мерлушек ходил старик взад и вперед, не говоря ни слова, в сопровождении двух-трех
коричневых собак.
Он в щегольском
коричневом фраке с светлыми пуговицами; на
руках безукоризненно чистые перчатки beurre frais. [цвета свежего масла (фр.).] Подает сестре
руку — в то время это считалось недозволенною фамильярностью — и расшаркивается перед матушкой. Последняя тупо смотрит в пространство, точно перед нею проходит сонное видение.
Кергель взялся приготовить ее и, засучив рукава у своего
коричневого фрака, весьма опытной
рукой обрезал кожу с лимонов, положил сахар на две железные палочки и, пропитав его ромом, зажег.
В 12 часов — опять розовато-коричневые рыбьи жабры, улыбочка — и наконец письмо у меня в
руках. Не знаю почему, я не прочел его здесь же, а сунул в карман — и скорее к себе в комнату. Развернул, пробежал глазами и — сел… Это было официальное извещение, что на меня записался нумер I-330 и что сегодня в 21 я должен явиться к ней — внизу адрес…
Только тогда я с трудом оторвался от страницы и повернулся к вошедшим (как трудно играть комедию… ах, кто мне сегодня говорил о комедии?). Впереди был S — мрачно, молча, быстро высверливая глазами колодцы во мне, в моем кресле, во вздрагивающих у меня под
рукой листках. Потом на секунду — какие-то знакомые, ежедневные лица на пороге, и вот от них отделилось одно — раздувающиеся, розово-коричневые жабры…
Там — по зеленой пустыне —
коричневой тенью летало какое-то быстрое пятно. В
руках у меня бинокль, механически поднес его к глазам: по грудь в траве, взвеяв хвостом, скакал табун
коричневых лошадей, а на спинах у них — те, караковые, белые, вороные…
Он взял ее протянутую через окно маленькую
руку, крепко облитую
коричневой перчаткой, и смело поцеловал ее сначала сверху, а потом снизу, в сгибе, в кругленькую дырочку над пуговицами. Он никогда не делал этого раньше, но она бессознательно, точно подчиняясь той волне восторженной отваги, которая так внезапно взмыла в нем, не противилась его поцелуям и только глядела на него со смущенным удивлением и улыбаясь.
Немного далее вы видите старого солдата, который переменяет белье. Лицо и тело его какого-то
коричневого цвета и худы, как скелет.
Руки у него совсем нет: она вылущена в плече. Он сидит бодро, он поправился; но по мертвому, тусклому взгляду, по ужасной худобе и морщинам лица вы видите, что это существо, уже выстрадавшее лучшую часть своей жизни.
Первой, с кем познакомилась собака, была хорошенькая девушка в
коричневом форменном платье, выбежавшая в сад. Жадно и нетерпеливо, желая охватить и сжать в своих объятиях все видимое, она посмотрела на ясное небо, на красноватые сучья вишен и быстро легла на траву, лицом к горячему солнцу. Потом так же внезапно вскочила и, обняв себя
руками, целуя свежими устами весенний воздух, выразительно и серьезно сказала...
При огромном мужском росте у него было сложение здоровое, но чисто женское: в плечах он узок, в тазу непомерно широк; ляжки как лошадиные окорока, колени мясистые и круглые;
руки сухие и жилистые; шея длинная, но не с кадыком, как у большинства рослых людей, а лошадиная — с зарезом; голова с гривой вразмет на все стороны; лицом смугл, с длинным, будто армянским носом и с непомерною верхнею губой, которая тяжело садилась на нижнюю; глаза у Термосесова
коричневого цвета, с резкими черными пятнами в зрачке; взгляд его пристален и смышлен.
Приходит, например, ко мне старая баба. Вытерев со смущенным видом нос указательным пальцем правой
руки, она достает из-за пазухи пару яиц, причем на секунду я вижу ее
коричневую кожу, и кладет их на стол. Затем она начинает ловить мои
руки, чтобы запечатлеть на них поцелуй. Я прячу
руки и убеждаю старуху: «Да полно, бабка… оставь… я не поп… мне это не полагается… Что у тебя болит?»
И вдруг ее
коричневое лицо собралось в чудовищную, отвратительную гримасу плача: губы растянулись и опустились по углам вниз, все личные мускулы напряглись и задрожали, брови поднялись кверху, наморщив лоб глубокими складками, а из глаз необычайно часто посыпались крупные, как горошины, слезы. Обхватив
руками голову и положив локти на стол, она принялась качаться взад и вперед всем телом и завыла нараспев вполголоса...
Оленин невольно заметил, как загорелая, но небольшая
рука Марьянки захватила два круглые мятные и один
коричневый пряник, не зная, чтò с ними делать.
В эту тяжелую минуту для кандидата отворилась дверь его комнатки, и какая-то фигура, явным образом не столичная, вошла, снимая темный картуз с огромным козырьком. Козырек этот бросал тень на здоровое, краснощекое и веселое лицо человека пожилых лет; черты его выражали эпикурейское спокойствие и добродушие. Он был в поношенном
коричневом сюртуке с воротником, какого именно тогда не носили, с бамбуковой палкой в
руках и, как мы сказали, с видом решительного провинциала.
Часов в десять Нину Федоровну, одетую в
коричневое платье, причесанную, вывели под
руки в гостиную, и здесь она прошлась немного и постояла у открытого окна, и улыбка у нее была широкая, наивная, и при взгляде на нее вспоминался один местный художник, пьяный человек, который называл ее лицо ликом и хотел писать с нее русскую Масленицу.
Идет женщина в бледно-голубом платье, на ее черных волосах золотистый кружевной шарф, четко стучат высокие каблуки
коричневых ботинок. Она ведет за
руку маленькую кудрявую девочку; размахивая правой
рукой с двумя цветками алой гвоздики в ней, девочка качается на ходу, распевая...
Во время этого сна, по стеклам что-то слегка стукнуло раз-другой, еще и еще. Долинский проснулся, отвел
рукою разметавшиеся волосы и взглянул в окно. Высокая женщина, в легком белом платье и
коричневой соломенной шляпе, стояла перед окном, подняв кверху
руку с зонтиком, ручкой которого она только стучала в верхнее стекло окна. Это не была золотистая головка Доры — это было хорошенькое, оживленное личико с черными, умными глазками и французским носиком. Одним словом, это была Вера Сергеевна.
Перед Новым годом у Анны Михайловны была куча хлопот. От заказов некуда было деваться; мастерицы работали
рук не покладывая; а Анна Михайловна немножко побледнела и сделалась еще интереснее. В темно-коричневом шерстяном платье, под самую шею, перетянутая по талии черным шелковым поясом, Анна Михайловна стояла в своем магазине с утра до ночи, и с утра до ночи можно было видеть на противоположном тротуаре не одного, так двух или трех зевак, любовавшихся ее фигурою.
По сцене важно разгуливал, нося на левой
руке бороду, волшебник Черномор. Его изображал тринадцатилетний горбатый мальчик, сын сапожника-пьяницы. На кресле сидела симпатичная молодая блондинка в шелковом сарафане с открытыми
руками и стучала от холода зубами. Около нее стояла сухощавая, в
коричневом платье, повязанная черным платком старуха, заметно под хмельком, и что-то доказывала молодой жестами.
Через два кочета от Гришки виднеется женская фигура в заношенном
коричневом платке; тщедушная бабенка жалко цепляется костлявыми
руками за свой кочет и только другим мешает работать.
Он был без
руки, — один рукав матросской куртки висел; другой, засученный до локтя, обнажал
коричневую пружину мускулов, оканчивающихся мощной пятерней с толстыми пальцами.
Тот заложил большой палец правой
руки в петлю своего
коричневого фрака и поклонился Истомину с достоинством.
По воскресным дням, бывало, Иван Иванович в штаметовой бекеше, [Штаметовая бекеша — бекеша из плотной шерстяной материи.] Иван Никифорович в нанковом желто-коричневом казакине отправляются почти об
руку друг с другом в церковь.
— Извините, что я не попрощался… — начал было Коротков и смолк. Хозяин стоял без уха и носа, и левая
рука у него была отломлена. Пятясь и холодея, Коротков выбежал опять в коридор. Незаметная потайная дверь напротив вдруг открылась, и из нее вышла сморщенная
коричневая баба с пустыми ведрами на коромысле.
Пришли женщины — сначала три, потом еще две, — потом все время одни из них приходили, другие уходили, и все до одной они были хорошенькие, сильно напудренные, с обнаженными белыми
руками, шеями и грудью, одетые в блестящие, яркие, дорогие платья, некоторые в юбках по колено, одна в
коричневой форме гимназистки, одна в тесных рейтузах и жокейской шапочке.
Рыбников быстро бросил взгляд на Кодлубцева, и Щавинский заметил, как в его
коричневых глазах блеснули странные желто-зеленые огоньки. Но это было только на мгновение. Тотчас же штабс-капитан захохотал, развел
руками и звонко хлопнул себя по ляжкам.
Они казались маленькими, как черви, на фоне темно-коричневой горы, изуродованной их
руками, и, как черви, суетливо копошились среди груд щебня и кусков дерева в облаках каменной пыли, в тридцатиградусном зное южного дня.
Дедушка лежал, сложив на животе и сцепив одну с другой большие исхудалые
руки с
коричневой кожей и резко выступающими наружу костяшками.
Тут капитан совсем застыдился, покраснел, — отчего лицо его сделалось
коричневым, — и еще нелепее замахал
руками.
Когда я встаю, то чувствую, что у меня и лицо, и
руки, и белоснежный китель, только что надетый в это утро, — все покрыто сплошным слоем
коричневой, вязкой и вонючей грязи.
Хлопнула входная серая калитка, и в ней показалось легкое, грациозное и все сияющее светлое создание — молодая белокурая девушка с красивым саквояжем в одной
руке и с зонтиком в другой. Платьице на ней было легкое, из бледно-голубого ситца, а на голове простая соломенная шляпа с
коричневою лентою и с широкими полями, отенявшими ее прелестное полудетское лицо.
Я не пошел, а полетел в гостиницу! Хохол выслушал меня с мрачной недоверчивостью, однако надел
коричневый пиджак и медленно поплелся в театр. Я остался ждать его. Через четверть часа он вернулся. Лицо его было, как грозовая туча, а в правой
руке торчал пучок красных театральных контрамарок. Он сунул мне их в самый нос и сказал глухим басом...
Я готова расцеловать это бледное рябое лицо, изувеченное багровым шрамом, и его
коричневые, заскорузлые, как у осетина-работника,
руки! Но я только шепчу с тоской...
За всю ночь, проведенную в тряском вагоне, Дуня не сомкнула глаз, раздавленная, разбитая массою новых впечатлений, и теперь все проносилось перед ней, как в тумане. Наконец, доехали до места. Сошли. Держа в одной
руке узелок с ее убогим приданым и уцепившись другой за
руку Микешки, Дуня вошла в подъезд
коричневого дома, показавшегося ей дворцом.
Большая, узкая, длинная, похожая на светлый коридор комната, находившаяся в нижнем этаже
коричневого здания, выходила своими окнами в сад. Деревья, еще не обездоленные безжалостной
рукой осени, стояли в их осеннем желтом и красном уборе, за окнами комнаты. Серое небо глядело в столовую.
— Это так и должно быть, — произнес, возведя к небу резко очерченные темною каемочкой глаза, тихий отец парижских спиритов и, заложив по своей привычке левую
руку за борт доверху застегнутого длиннополого
коричневого сюртука, положил два пальца правой
руки на
руку тощего молодого человека с зеленовато-желтым лицом и некоторым намеком на бакенбарды.
И с этим он, отмахнув полу своей голубой кашемировой рясы на
коричневом подбое и держа в
руках венок пред своими глазами, подал его воспетой им невесте.
Во все время венчального обряда Катерина Астафьевна жарко молилась и плакала, обтирая слезы рукавом своего поношенного, куцего
коричневого шерстяного платья, меж тем как гривенниковая свеча в другой ее
руке выбивала дробь и поджигала скрещенную на ее груди темную шелковую косыночку.
В
руках мужичонка ружье. Заржавленная трубка в аршин длиною, с прицелом, напоминающим добрый сапожный гвоздь, вделана в белый самоделковый приклад, выточенный очень искусно из ели, с вырезками, полосками и цветами. Не будь этого приклада, ружье не было бы похоже на ружье, да и с ним оно напоминает что-то средневековое, не теперешнее… Курок,
коричневый от ржавчины, весь опутан проволокой и нитками. А всего смешнее белый лоснящийся шомпол, только что срезанный с вербы. Он сыр, свеж и много длиннее ствола.