Неточные совпадения
Левин в душе осуждал это и не понимал еще, что она готовилась к тому периоду деятельности, который должен был наступить для нее, когда она будет в одно и то же время женой
мужа, хозяйкой дома, будет носить,
кормить и воспитывать детей.
— Добился своего! — крикнула Катерина Ивановна, увидав труп
мужа, — ну, что теперь делать! Чем я похороню его! А чем их-то, их-то завтра чем
накормлю?
Приехал он еще в молодости в деревню на побывку к жене, привез гостинцев. Жена жила в хате одна и
кормила небольшого поросенка. На несчастье, когда
муж постучался, у жены в гостях был любовник. Испугалась, спрятала она под печку любовника, впустила
мужа и не знает, как быть. Тогда она отворила дверь, выгнала поросенка в сени, из сеней на улицу да и закричала
мужу...
— Ох, отлично делаешь! — стонал Нагибин. — Ведь за мадеру деньги плачены. И что только мне стоила эта самая Наташка!.. Теперь возьми, — ведь одеть ее надо? Потом один-то я и старых штец похлебаю или редечкой закушу, а ей подавай котлетку… так? Да тут еще свадьбу справляй… Одно разорение. А теперь пусть
кормит и одевает
муж… Так я говорю?
Старшею феею, по званию, состоянию и общественному положению, была маркиза де Бараль. У нее был соединенный герб. В одной стороне щита были изображены колчан со стрелами и накрест татарская нагайка, а в другой вертел. Первая половина щита свидетельствовала о какой-то услуге, оказанной предком маркизы, казанским татарином Маймуловым, отцу Ивана IV, а вторая должна была символически напоминать, что какой-то предок маркизиного
мужа накормил сбившегося с дороги короля Людовика Святого.
— Ужасный, — повторила Фатеева. — Когда мы с ним переехали в Петербург, он стал требовать, чтобы я вексель этот представила на
мужа — и на эти деньги стала бы, разумеется, содержать себя; но я никак не хотела этого сделать, потому что вышла бы такая огласка… Тогда он перестал меня
кормить, комнаты моей не топил.
— Направляюсь к праотцам, друг мой. Людмила Васильевна, сей
муж ушел из тюрьмы без разрешения начальства, дерзкий! Прежде всего
накормите его, потом спрячьте куда-нибудь.
— Довольно! — сказала она драматическим тоном. — Вы добились, чего хотели. Я ненавижу вас! Надеюсь, что с этого дня вы прекратите посещения нашего дома, где вас принимали, как родного,
кормили и поили вас, но вы оказались таким негодяем. Как я жалею, что не могу открыть всего
мужу. Это святой человек, я молюсь на него, и открыть ему все — значило бы убить его. Но поверьте, он сумел бы отомстить за оскорбленную беззащитную женщину.
— Да и теперь еще он там! Вчерася-тка, как тебя не было дома, останавливался и
кормил у нас ихний Антип Ильич, — вмешалась в разговор Парасковья, обращаясь более к
мужу.
— Про Никона ты молчи; дело это — не твоё, и чего оно мне стоит — ты не знаешь! Вы все бабу снизу понимаете, милые, а не от груди, которой она вас, окаянных,
кормит. А что для бабы
муж али любовник — иной раз — за ребёнка идёт, это вашему брату никогда невдомёк!
Муж ей дает жилище, поит,
кормит, одевает, защищает ее, дает ей положение в обществе…
Если
муж звал ее в гости — она шла, но и там вела себя так же тихо, как дома; если к ней приходили гости, она усердно поила и
кормила их, не обнаруживая интереса к тому, о чем говорили они, и никого из них не предпочитая.
В пять часов пили чай, в восемь ужинали, потом Наталья мыла младенцев,
кормила, укладывала спать, долго молилась, стоя на коленях, и ложилась к
мужу с надеждой зачать сына. Если
муж хотел её, он ворчал, лёжа на кровати...
Вставая на рассвете, она спускалась в кухню и вместе с кухаркой готовила закуску к чаю, бежала вверх
кормить детей, потом поила чаем свёкра,
мужа, деверей, снова
кормила девочек, потом шила, чинила бельё на всех, после обеда шла с детями в сад и сидела там до вечернего чая. В сад заглядывали бойкие шпульницы, льстиво хвалили красоту девочек, Наталья улыбалась, но не верила похвалам, — дети казались ей некрасивыми.
Многих, в первый же год после свадьбы,
мужья кулаками
кормят.
— Нет, я не сумасшедшая, а сумасшедшие-то вы с муженьком! Как вы смели мне это сказать? Я, сударыня, дворянка… почище вас: я не выходила в одной рубашке замуж… не командовала своим
мужем. Я не позволю ругаться нашим семейством, которое вас облагодетельствовало, — нищая этакая! Как вы осмелились сказать мне это? Не смей ехать! Говорят тебе, Павел, не смей ехать! Командирша какая!.. Много ли лошадей-то привели? Клячи не дали. Франтить, туда же! Слава богу, приютили под кровлю,
кормят… так нет еще…
Анна Федоровна, по ограниченности ума и беззаботности нрава, не давала никакого воспитания Лизе: не учила ее ни музыке, ни столь полезному французскому языку, а нечаянно родила от покойного
мужа здоровенькое, хорошенькое дитя — дочку, отдала ее кормилице и няньке,
кормила ее, одевала в ситцевые платьица и козловые башмачки, посылала гулять и сбирать грибы и ягоды, учила ее грамоте и арифметике посредством нанятого семинариста и нечаянно чрез шестнадцать лет увидела в Лизе подругу и всегда веселую, добродушную и деятельную хозяйку в доме.
Гаврила Пантелеич. По всей видимости, я так думаю: друга себе заведет она, а друг этот самый после сзади
мужа будет рожки ему строить, носы наставлять… Чертушка, мол, ты, чертушка, спасибо тебе! Поишь,
кормишь жену-то для чужих.
Кто же
накормит нас? Кто вернет нам
мужей и детей? Кто утишит нашу боль?
Если ты
кормишь негодяя Осипа, не даешь покоя своим милосердием собакам и кошкам, читаешь до полночи акафисты за каких-то врагов своих, то что стоит тебе бросить ломоть своему провинившемуся, кающемуся
мужу?
В нашем доме за ставнем окна воробей свил гнездо и положил пять яичек. Мы с сестрами смотрели, как воробей по соломинке и по перышку носил за ставень и вил там гнездышко. А потом, когда он положил туда яйца, мы очень обрадовались. Воробей не стал больше прилетать с перышками и соломой, а сел на яйца. Другой воробей — нам сказали, что один
муж, а другой жена — приносил жене червей и
кормил ее.
Солдатка слезает с печи и тоже продолжает просить о том, чтобы я похлопотал вернуть
мужа. Я говорю, что этого нельзя, и спрашиваю, какое имущество осталось у нее после
мужа. Имущества никакого нет. Землю
муж, уходя, отдал брату, ее деверю, чтобы он
кормил ее с детьми. Было три овцы, да две пошли на проводы
мужа. Осталось, как она говорит, только рухлядишка кое-какая, да овца, да две курицы. Всего и имущества. Свекровь подтверждает ее слова.
Она села к столу и стала накладывать
мужу кушанья. Его
кормила особо приставленная к нему женщина.
Дарья Николаевна объяснила своему
мужу, что она не намерена
кормить «московских дармоедов».
— Ничего еще не решено и не кончено… — начал Ильин. — Вы мне словно из прописи читаете: «люблю и уважаю
мужа… семейные основы…» Всё это я и без вас знаю и могу сказать вам больше. Искренно и честно говорю вам, что это мое поведение я считаю преступным и безнравственным. Чего, кажется, больше? Но к чему говорить то, что уже всем известно? Вместо того, чтобы
кормить соловья жалкими словами, вы бы лучше научили меня: что мне делать?
Решено было, что ребенок останется с бабушкой, матерью Анны Александровны, и нянькой, так как он ко времени отъезда будет отнят от груди, — молодая мать
кормила сама, — а Анна Александровна поедет вместе с
мужем.
— Я стара, но я сказала тебе, мой старый
муж томится в каменоломнях, я ем хлеб, который зарабатываю себе моими руками, и мои сыновья и сыновья моих дочерей тоже трудятся — из них есть ткачи и канатчики, и кожевенники, и все они едва питались своими трудами, а христиане теперь завели у себя мастерские в особых огражденных местах, где они молятся, а другие их за это
кормят, и они на даровом хлебе берут работу дешевле нашего…
Супруга взяла еще, что могла, с оброчного
мужа и сникла с наших глаз, а у Прашн к году родился ребенок, которого она сама
кормила, а при этом, конечно, все мыла, шила и варила.
Тарантас стоял под навесом, на дворе было темно, и, поставив Лудвику караулить казака, Альбина выпустила
мужа,
накормила его, и до возвращения казака он опять влез в свое потаенное место.
Наташа не то чтобы любила уединение (она не знала, любила ли она или нет, ей даже казалось, что нет), но она нося, рождая и
кормя детей и принимая участие в каждой минуте жизни
мужа, не могла удовлетворить этим потребностям иначе, как отказавшись от света.
Так в тяжелое время, навсегда памятное Пьеру, Наташе, после родов первого слабого ребенка, когда им пришлось переменить трех кормилиц и Наташа заболела от отчаяния, Пьер однажды сообщил ей мысли Руссо, с которыми он был совершенно согласен, о неестественности и вреде кормилиц. С следующим ребенком, несмотря на противодействие матери, докторов и самого
мужа, восстававших против ее кормления, как против вещи тогда неслыханной и вредной, она настояла на своем, и с тех пор всех детей
кормила сама.
Предмет, в который погрузилась вполне Наташа — была семья, т. е.
муж, которого надо было держать так, чтоб он нераздельно принадлежал ей, дому, — и дети, которых надо было носить, рожать,
кормить и воспитывать.