Неточные совпадения
Она любила на балконе
Предупреждать зари восход,
Когда на бледном небосклоне
Звезд исчезает хоровод,
И тихо
край земли светлеет,
И, вестник утра, ветер веет,
И всходит постепенно день.
Зимой, когда ночная тень
Полмиром доле обладает,
И доле в праздной тишине,
При отуманенной луне,
Восток ленивый почивает,
В привычный час пробуждена
Вставала при
свечах она.
Год прошел со времени болезни Ильи Ильича. Много перемен принес этот год в разных местах мира: там взволновал
край, а там успокоил; там закатилось какое-нибудь
светило мира, там засияло другое; там мир усвоил себе новую тайну бытия, а там рушились в прах жилища и поколения. Где падала старая жизнь, там, как молодая зелень, пробивалась новая…
У него уже была своя пара лошадей и кучер Пантелеймон в бархатной жилетке.
Светила луна. Было тихо, тепло, но тепло по-осеннему. В предместье, около боен, выли собаки. Старцев оставил лошадей на
краю города, в одном из переулков, а сам пошел на кладбище пешком. «У всякого свои странности, — думал он. — Котик тоже странная, и — кто знает? — быть может, она не шутит, придет», — и он отдался этой слабой, пустой надежде, и она опьянила его.
Через минуту я заметил, что потолок был покрыт прусскими тараканами. Они давно не видали
свечи и бежали со всех сторон к освещенному месту, толкались, суетились, падали на стол и бегали потом опрометью взад и вперед по
краю стола.
Солнце садилось великолепно. Наполовину его уж не было видно, и на
краю запада разлилась широкая золотая полоса. Небо было совсем чистое, синее; только немногие облака, легкие и перистые, плыли вразброд, тоже пронизанные золотом. Тетенька сидела в креслах прямо против исчезающего
светила, крестилась и старческим голоском напевала: «Свете тихий…»
Бродский сидел на
краю моей постели, тихо гладил мою голову своей сильной рукой, потом наклонился, поцеловал меня и потушил
свечу.
Он сидел на
краю печи, свесив ноги, глядя вниз, на бедный огонь
свечи; ухо и щека его были измазаны сажей, рубаха на боку изорвана, я видел его ребра, широкие, как обручи. Одно стекло очков было разбито, почти половинка стекла вывалилась из ободка, и в дыру смотрел красный глаз, мокрый, точно рана. Набивая трубку листовым табаком, он прислушивался к стонам роженицы и бормотал бессвязно, напоминая пьяного...
На красного дерева переддиванном столе горели две восковые
свечи в серебряных подсвечниках, под которыми были подложены с стеклярусными
краями бумажные коврики.
Я вышел на крыльцо в сопровождении Мануйлихи. Полнеба закрыла черная туча с резкими курчавыми
краями, но солнце еще
светило, склоняясь к западу, и в этом смешении света и надвигающейся тьмы было что-то зловещее. Старуха посмотрела вверх, прикрыв глаза, как зонтиком, ладонью, и значительно покачала головой.
Так пленник бедный мой уныло,
Хоть сам под бременем оков,
Смотрел на гибель казаков.
Когда ж полночное
светилоВосходит, близ забора он
Лежит в ауле — тихий сон
Лишь редко очи закрывает.
С товарищами — вспоминает
О милой той родной стране;
Грустит; но больше чем оне…
Оставив там залог прелестный,
Свободу, счастье, что любил;
Пустился он в
край неизвестный,
И… всё в
краю том погубил.
Его рассказ, то буйный, то печальный,
Я вздумал перенесть на север дальный:
Пусть будет странен в нашем он
краю,
Как слышал, так его передаю!
Я не хочу, незнаемый толпою,
Чтобы как тайна он погиб со мною;
Пускай ему не внемлют, до конца
Я доскажу! Кто с гордою душою
Родился, тот не требует венца;
Любовь и песни — вот вся жизнь певца;
Без них она пуста, бедна, уныла,
Как небеса без туч и без
светила!..
Сел я у
края стола, подальше от канделябров со
свечами, так как вовсе не хотел устроить пожара или обжечь себе нос.
Такая мысль не могла не прийтись по вкусу гимназистам, и потому исполнение ее нимало не замедлилось. Один шустрый мальчуган пробрался как раз к частному, стал совсем близко его и — точь-в-точь по рецепту Полоярова — опустясь с земным поклоном на колени, приблизил
свечу свою к
краю форменного пальто пристава. Толстый драп тотчас же задымился и распространил вокруг себя запах смрадной гари.
Первая с
краю изба освещена внутри, и в ней не лучина горит, а сальные
свечи.
Я пришел как раз в назначенное время, когда зажгли
свечи, и на этот раз мой пироп действительно был готов. «Трубочист» в нем исчез, и камень поглощал и извергал из себя пуки густого, темного огня. Венцель на какую-то незаметную линию снял
края верхней площадки пиропа, и середина его поднялась капюшоном. Гранат принял в себя свет и заиграл: в нем в самом деле горела в огне очарованная капля несгораемой крови.
Владислав угрюмо молчал. Стабровская подозревала, что он еще грустит по своим московским привязанностям, и старалась развлекать его обществом хорошеньких, ловких, увлекательных соседок. Даже одну из них, блестящее созвездие среди
светил Белорусского
края, которую она особенна любила и за которую многие безнадежно сватались, предложила ему в супруги, уверяя его, что красавица к нему неравнодушна.
Крутится вихрем громоносным,
Обвившись облаком густым,
Светилом озарясь поносным,
Сияньем яд прикрыт святым.
Зовя, прельщая, угрожая,
Иль казнь, иль мзду ниспосылая —
Се меч, се злато: избирай.
И сев на камени ехидны,
Лестей облек в взор миловидный,
Шлет молнию из
края в
край.
Сел на
краю оврага, гляжу, вот вместо дыма языки огненные показались, полымем охватило избушку, как
свеча, она загорелась и дотла сгорела, и дым такой черный пошел от пожарища.
По целым часам смотрел я на эту звезду утешительную, и только ночь уносила с нею мои радости; поутру дожидался я, когда опять взойдет мое
светило и даст мне приветный знак от родного
края.
— Чудные видения обступили меня теперь, — отвечал Конрад. — Я видел
край, доселе неведомый мне. Каменная зубчатая стена белелась на берегу реки; за стеною, на горе, рассыпаны были белокаменные палаты, с большими крыльцами, с теремами, с башенками, и множество храмов Божиих с золотыми верхами в виде пылающих сердец; на крестах их теплился луч восходящего солнца, а крыши горели, подобно латам рыцаря; в храмах было зажжено множество
свечей. Я слышал: в них пели что-то радостное; но то были песни неземные…
Кажется, и солнце
светит здесь, как и в других
краях России, попадаются и живописные местности, но все это покрыто печальной пеленой — так душевное настроение облекает все предметы свои красками.
Иван лежал на животе у
края колодца и
светил, обливаясь холодным потом. Наконец, послышался голос Бориса Ивановича.
Генерал-губернатор Южного
края, здоровый немец с опущенными книзу усами, холодным взглядом и безвыразительным лицом, в военном сюртуке, с белым крестом на шее, сидел вечером в кабинете за столом с четырьмя
свечами в зеленых абажурах и пересматривал и подписывал бумаги, оставленные ему правителем дел. «Генерал-адъютант такой-то», — выводил он с длинным росчерком и откладывал.