Неточные совпадения
— Он — из тех, которые думают, что миром правит только голод, что над нами властвует лишь закон борьбы за кусок хлеба и нет места любви. Материалистам непонятна
красота бескорыстного
подвига, им смешно святое безумство Дон-Кихота, смешна Прометеева дерзость, украшающая мир.
— Но — если черви, где же
подвиг, где
красота?
И где же мои мечты о власти ума, о
красоте жизни, общечеловеческой любви и
подвигах?» — говорил он иногда даже вслух и теребил свои волосы.
— Но вы говорили! — властно продолжал Шатов, не сводя с него сверкающих глаз. — Правда ли, будто вы уверяли, что не знаете различия в
красоте между какою-нибудь сладострастною, зверскою штукой и каким угодно
подвигом, хотя бы даже жертвой жизнию для человечества? Правда ли, что вы в обоих полюсах нашли совпадение
красоты, одинаковость наслаждения?
Плакать я готов был в тот день со зла… Ну, зачем старик этот? Какая
красота в
подвиге его? Ничего не понимаю! Весь день и долго спустя вспомню я про него — как будто и меня дразнит некий бес, насмешливые рожи строя.
Разъединенные между собой, «отвлеченные» начала истины, добра и
красоты, как и соответствующие им стороны творческого сознания: познание, искусство,
подвиг воли, обречены на трагическую неутоленность.
Он «не знает различия в
красоте между какою-нибудь сладострастною, зверскою шуткой и каким угодно
подвигом, хотя бы даже жертвой жизнью для человечества».
Какое величие и какая
красота в этом
подвиге! И какое притом — счастье! Да, правда: в результате
подвига, в результате смертного напряжения сил — всего только сорванный невинный цветок, никому не приносящий вреда, — но так ли, в конце концов, это важно?
Мертвенно, коснореакционно то религиозное сознание, которое не дерзает на творческий
подвиг, на
подвиг творчества познания или творчества
красоты, потому что считает этот
подвиг лишь уделом святых, снимает с человека бремя свободного почина, бремя ответственности в раскрытии тайны творческой.
Тут выступали турниры, где
красота играла первенствующее лицо, на которых брошенная перчатка любимой женщины возбуждала к
подвигам скорее, нежели в начале XVIII столетия все возможные жертвы, не оправленные в золото.
Может ли человек быть спасен и унаследовать жизнь вечную за
подвиг красоты или
подвиг познания?
— Простите, сударыня, но цветы не входят в систему нашей тюрьмы. Я очень ценю ваше великодушное внимание, — целую ваши ручки, сударыня! — но от цветов я принужден отказаться. Идя тернистым путем
подвига и самоотречения, я не должен ласкать свой взгляд эфемерной и призрачной
красотой этих очаровательных лилий и роз. В нашей тюрьме все цветы гибнут, сударыня.