Ветер затих. Густые облака дыма не
крутились уже в воздухе. Как тяжкие свинцовые глыбы, они висели над кровлями догорающих домов. Смрадный, удушливый воздух захватывал дыхание: ничто не одушевляло безжизненных небес Москвы. Над дымящимися развалинами Охотного ряда не кружились резвые голуби, и только в вышине, под самыми облаками, плавали стаи черных коршунов.
Неточные совпадения
Болело ли сердце старика Сергеича о погибающем сыне — я сказать не могу, но, во всяком случае, ему было небезызвестно, что с Сережкой творится что-то неладное. Может быть, он говорил себе, что в «ихнем» звании всегда так бывает. Бросят человека еще несмысленочком в омут — он и
крутится там. Иной случайно вынырнет, другой так же случайно погибнет — ничего не поделаешь. Ежели идти к барыне, просить ее, она скажет: «Об чем ты просишь? сам посуди, что ж тут поделаешь?.. Пускай
уж…»
Послала дорогу искать ямщика,
Кибитку рогожей закрыла,
Подумала: верно,
уж полночь близка,
Пружинку часов подавила:
Двенадцать ударило! Кончился год,
И новый успел народиться!
Откинув циновку, гляжу я вперед —
По-прежнему вьюга
крутится.
Какое ей дело до наших скорбей,
До нашего нового года?
И я равнодушна к тревоге твоей
И к стонам твоим, непогода!
Своя у меня роковая тоска,
И с ней я борюсь одиноко…
Карча
уже поплыла не поперек реки, а вниз по теченью,
крутясь и колыхаясь.
Когда Илья остался один, он почувствовал, что в голове у него точно вихрь
крутится. Всё пережитое им в эти несколько часов странно спуталось, слилось в какой-то тяжёлый, горячий пар и жгло ему мозг. Ему казалось, что он давно
уже чувствует себя так плохо, что он не сегодня задушил старика, а давно когда-то.
Кругом всё так же курило. Те же вихри снега
крутились, засыпали шубу мертвого Василия Андреича, и всего трясущегося Мухортого, и чуть видные
уже сани, и в глубине их лежащего под мертвым
уже хозяином угревшегося Никиту.
Уж она
крутилась, билась, всю телегу разбила.
В
узких местах дороги, — у въездов в деревни, у мостов, — шумела и
крутилась свалка.
На землю он больше не вернулся. То, что,
крутясь, низверглось с высоты и тяжестью раздробленных костей и мяса вдавилось в землю,
уже не было ни он, ни человек — никто. Тяготение земное, мертвый закон тяжести сдернул его с неба, сорвал и бросил оземь, но то, что упало, вернулось маленьким комочком, разбилось, легло тихо и мертвенно-плоско, — то
уже не было Юрием Михайловичем Пушкаревым.
И тут, при сем ужасном падении, все те шпаргалки у меня из рук выбило и помчало их неодоленным бурным потоком, в котором и сам я,
крутясь, заливался и
уже погибал безвозвратно; но бытие мое, однако, было сохранено, и я, вообразите, увидал себя в приятнейшем покое, который сначала принял было за жилище другого мира, и лежал я на мягкой чистейшей от серебра покрытою простынею постели, а близ моего изголовья поставлен был столик, а на нем лекарства, а невдалеке еще навпротив меня другой столик, а на нем тихо-тихесенько свiтит ласковым светом превосходнейшая лампа, принакрытая сверху зеленой тафтицей…