Неточные совпадения
Огонь потух; едва золою
Подернут уголь золотой;
Едва заметною струею
Виется пар, и теплотой
Камин чуть дышит. Дым из трубок
В трубу уходит. Светлый
кубокЕще шипит среди стола.
Вечерняя находит мгла…
(Люблю я дружеские враки
И дружеский бокал
винаПорою той, что названа
Пора меж волка и собаки,
А почему, не вижу я.)
Теперь беседуют друзья...
Слышал он только, что был пир, сильный, шумный пир: вся перебита вдребезги посуда; нигде не осталось
вина ни капли, расхитили гости и слуги все дорогие
кубки и сосуды, — и смутный стоит хозяин дома, думая: «Лучше б и не было того пира».
Мое положение вот какое: я люблю
вино, и передо мною стоит
кубок с очень хорошим
вином; но есть у меня подозрение, что это
вино отравлено.
Они из нее наливали
вино в большую кружку, а староста наливал из кружки в стаканы; перед каждым крестьянином был стакан, но мне он принес нарядный хрустальный
кубок, причем он заметил канцлеру и префекту...
— Нет, нет, lieber Mitbürger, полный
кубок, как мы пили за вас, полный! — Старички мои расходились,
вино подогрело их…
Здесь давались небольшие обеды особенно знатным иностранцам; кушанья французской кухни здесь не подавались, хотя
вина шли и французские, но перелитые в старинную посуду с надписью — фряжское, фалернское, мальвазия, греческое и т. п., а для шампанского подавался огромный серебряный жбан, в ведро величиной, и черпали
вино серебряным ковшом, а пили
кубками.
Лаврецкий вышел из дома в сад, сел на знакомой ему скамейке — и на этом дорогом месте, перед лицом того дома, где он в последний раз напрасно простирал свои руки к заветному
кубку, в котором кипит и играет золотое
вино наслажденья, — он, одинокий, бездомный странник, под долетавшие до него веселые клики уже заменившего его молодого поколения, — оглянулся на свою жизнь.
Это
вино и с
кубком подарил мне добрый человек… зовут его Перстнем… хе-хе!
— Вот
вино так
вино! — сказал он, нагибая баклагу над
кубком.
— Скажи, боярин, — спросил он, — кто этот высокий кудрявый, лет тридцати, с черными глазами? Вот уж он четвертый
кубок осушил, один за другим, да еще какие
кубки! Здоров он пить, нечего сказать, только
вино ему будто не на радость. Смотри, как он нахмурился, а глаза-то горят словно молонья. Да что он, с ума сошел? Смотри, как скатерть поясом порет!
Тихо и плавно вошла Елена с подносом в руках. На подносе были
кубки с разными
винами. Елена низко поклонилась Серебряному, как будто в первый раз его видела! Она была как смерть бледна.
Ротмистр Порохонцев встал, поднял вровень с лицом
кубок и, посмотрев сквозь
вино на огонь, начал...
Я улыбнулся, взглянув на крап: одна колода была с миниатюрой корабля, плывущего на всех парусах в резком ветре, крап другой колоды был великолепный натюрморт — золотой
кубок, полный до краев алым
вином, среди бархата и цветов.
Когда на праздниках к нему съезжались гости, все хорошо уже изучившие этот
кубок, а между ними являлся кто-нибудь новый, то ему за обедом подносили этот рог, наполненный или легким
вином, или прекрасным домашним пивом.
Стояли светлые, теплые, лунные ночи — сладкие ночи любви! На ложе из тигровых шкур лежала обнаженная Суламифь, и царь, сидя на полу у ее ног, наполнял свой изумрудный
кубок золотистым
вином из Мареотиса, и пил за здоровье своей возлюбленной, веселясь всем сердцем, и рассказывал он ей мудрые древние странные сказания. И рука Суламифи покоилась на его голове, гладила его волнистые черные волосы.
Я налил ему большой
кубок, в который входит почти полбутылки, и спросил еще
вина и еще мяса. Мне хотелось на расставанье накормить его до отвала и, если можно, напоить влагою, веселящею сердце.
На Божьей воле я пою,
Как птичка в поднебесье,
Не чая мзды за песнь свою —
Мне песнь сама возмездье!..
Просил бы милости одной,
Вели мне
кубок золотой
Вином наполнить светлым...
После каждого блюда, заедаемого по обыкновению лавашами и чади [Чади — густая каша кусками вместо хлеба.] или солоноварным вкусным квели, деда поднимался с места и с полной чашей в руке восхвалял того или другого гостя.
Вина как верующий магометанин он не пил, и каждый раз передавал свой
кубок кому-либо из почетнейших гостей.
Царь наградил Ивана Кольца и других членов посольства деньгами и сукнами, остальным казакам послал с ними богатые дары и забвение всех их прежних
вин, а Ермаку Тимофеевичу, кроме титула «князя Сибирского», — два панциря, серебряный
кубок и шубу с царских плеч.
С радостным трепетом, уже переодевшаяся с помощью Домаши, ждала Ксения Яковлевна дорогого и желанного гостя. Во второй горнице светлицы она сидела, окруженная своими сенными девушками, а стоявшая рядом с ней с одной стороны Домаша, а с другой Антиповна держали первая — золотой жбан с фряжским
вином, а вторая — золотой поднос с таким же
кубком.
Князь Никита выпил вместе с братом
кубок душистого
вина, троекратно облобызал свою племянницу в алые губы и сел, по приглашению князя Василия, в красный угол избы.
Малюта вошел вместе с прибывшими с ним опричниками. Все уселись на лавках в передней избе. Слуги стали обносить гостей заморским
вином в драгоценных
кубках. Хитрый князь Никита, зная происшедшее в доме его брата, ни слова не спросил об участи последнего и своей племянницы. Григорий Лукьянович заговорил об этом первый...
Ермак Тимофеевич вошел в сопровождении ее дяди и братьев и низко в пояс поклонился сперва Ксении Яковлевне, а затем на обе стороны отвесил по глубокому поклону и остальным присутствующим. Антиповна подала поднос молодой Строгановой. Ходуном заходил он в ее дрожащих от волнения руках, но она перемогла себя и подала налитый Домашей до краев
вином кубок своему обрученному жениху.
В это время слуги разносили
кубки с искрометным
вином из вновь початой тороватым хозяином бочки.
Пиршество в хоромах еще продолжалось. Наполненные искрометным
вином и душистыми медами
кубки и братины переходили из рук в руки, языки пирующих развязались и их говор и смех разносились по всему дому.
Часто в «почетных
кубках»
вина, посылаемых царем за пышными трапезами в Александровской слободе приглашенному тому или другому боярину, находилось «Бомелиево зелье», от которого выпивший
кубок, с низким поклоном царю «за честь», падал замертво и умирал в страшных судорогах.
— Пожалуй, обратите ваш колокол в трон, и воссядет на нем князь наш, и начнет править вами мудро и законно, и хотя не попустит ни чьей
вины пред собою, зато и не даст в обиду врагам. Скажите это землякам вашим — и меч наш в ножнах, а
кубок в руках, — сказал князь Иван.
— Пожалуй, обратите ваш колокол в трон, и воссядет на нем князь наш, и начнет править вами мудро и законно, и хотя не попустит ничьей
вины пред собою, зато и не даст в обиду врагам, скажите это землякам вашим — и меч наш в ножнах, а
кубок в руках, — сказал Иван.
В этой комнате, в сопровождении четырех сенных девушек, уже дожидались князя Никиту его племянница, княжна Евпраксия Васильевна, с двумя золотыми
кубками, наполненными дорогим заморским
вином, на серебряном подносе.
Он встал и поклонился царю до земли. Трапеза между тем окончилась. Слуги продолжали только наполнять
кубки искрометным
вином.
Ксения Яковлевна держала серебряный поднос с таким же
кубком, а Домаша — серебряный жбан с фряжским
вином.
Властолюбивая и ничем не сдерживаемая, как все египтянки, она совершает над ним что-то ужасное: он чувствует, как она его треплет так, что и земля колеблется под его ногами и стол дрожит под его головою, а кругом все грохочет, все полно огня и воды, огонь смешался с водою, и в таком неестественном соединении вместе наполняют открытую комнату, а мокрое небо, как гигантская тряпка, то нависнет, то вздуется, то рвется, то треплет, хлопая и по нем и по сосудам с
вином, и все разбивает вдребезги, все швыряет впотьмах — и блюда и
кубки, и сопровождает свое неистовство звоном колокольчиков, пришитых к краям сдвижной занавески, и треском лопающейся мокрой шелковой материи.
Певец
На поле бранном тишина;
Огни между шатрами;
Друзья, здесь светит нам луна,
Здесь кров небес над нами,
Наполним
кубок круговой!
Дружнее! руку в руку!
Запьём
вином кровавый бой
И с падшими разлуку.
Кто любит видеть в чашах дно,
Тот бодро ищет боя…
О всемогущее
вино,
Веселие героя!