Неточные совпадения
— Чтоб место-то получить, надо либо на отцово место проситься, или в
дом к старому
попу, у которого дочь-невеста, войти, — повествовал отец Василий.
— Никто вас и не тянет, Гаврила Петрович, непременно совершать грехопадение, — сказал Рамзес примирительно. —
К чему этот пафос и эта меланхолия, когда дело обстоит совсем просто? Компания молодых русских джентльменов хочет скромно и дружно провести остаток ночи, повеселиться,
попеть и принять внутрь несколько галлонов вина и пива. Но все теперь закрыто, кроме этих самых
домов. Ergo!.. [Следовательно!.. (лат.)]
Мать, в свою очередь, пересказывала моему отцу речи Александры Ивановны, состоявшие в том, что Прасковью Ивановну за богатство все уважают, что даже всякий новый губернатор приезжает с ней знакомиться; что сама Прасковья Ивановна никого не уважает и не любит; что она своими гостями или забавляется, или ругает их в глаза; что она для своего покоя и удовольствия не входит ни в какие хозяйственные дела, ни в свои, ни в крестьянские, а все предоставила своему поверенному Михайлушке, который от крестьян пользуется и наживает большие деньги, а дворню и лакейство до того избаловал, что вот как они и с нами, будущими наследниками, поступили; что Прасковья Ивановна большая странница, терпеть не может
попов и монахов, и нищим никому копеечки не подаст; молится богу по капризу, когда ей захочется, — а не захочется, то и середи обедни из церкви уйдет; что священника и причет содержит она очень богато, а никого из них
к себе в
дом не пускает, кроме
попа с крестом, и то в самые большие праздники; что первое ее удовольствие летом — сад, за которым она ходит, как садовник, а зимою любит она петь песни, слушать, как их поют, читать книжки или играть в карты; что Прасковья Ивановна ее, сироту, не любит, никогда не ласкает и денег не дает ни копейки, хотя позволяет выписывать из города или покупать у разносчиков все, что Александре Ивановне вздумается; что сколько ни просили ее посторонние почтенные люди, чтоб она своей внучке-сиротке что-нибудь при жизни назначила, для того чтоб она могла жениха найти, Прасковья Ивановна и слышать не хотела и отвечала, что Багровы родную племянницу не бросят без куска хлеба и что лучше век оставаться в девках, чем навязать себе на шею мужа, который из денег женился бы на ней, на рябой кукушке, да после и вымещал бы ей за то.
— Ну, Иларион Ардальонович, — сказал он, входя
к Захаревскому, — я сейчас со следствия; во-первых, это — святейшее и величайшее дело. Следователь важнее
попа для народа: уполномоченный правом государства, он входит в
дом к человеку, делает у него обыск, требует ответов от его совести, это черт знает что такое!
— Ванька! — крикнул он, — поди ты
к Рожественскому
попу;
дом у него на Михайловской улице; живет у него гимназистик Плавин; отдай ты ему вот это письмо от матери и скажи ему, чтобы он сейчас же с тобою пришел ко мне.
Раз весною он всю ночь не спал, тосковал, хотелось ему выпить.
Дома нечего захватить было. Надел шапку и вышел. Прошел по улице, дошел до
попов. У дьячка борона наружу стоит прислонена
к плетню. Прокофий подошел, вскинул борону на спину и понес
к Петровне в корчму, «Авось, даст бутылочку». Не успел он отойти, как дьячок вышел на крыльцо. Уж совсем светло, — видит, Прокофий несет его борону.
Прошла неделя, и отец протопоп возвратился. Ахилла-дьякон, объезжавший в это время вымененного им степного коня, первый заметил приближение
к городу протоиерейской черной кибитки и летел по всем улицам, останавливаясь пред открытыми окнами знакомых
домов, крича: «Едет! Савелий! едет наш
поп велий!» Ахиллу вдруг осенило новое соображение.
Ему в этом не отказали, и дело сделалось. Пред вечером чиновник секретно передал дьякону ничего не значащее письмо, а через час после сумерек
к дому отца Захарии тихо подъехал верхом огромный черный всадник и, слегка постучав рукой в окошко, назвал «кроткого
попа» по имени.
Он зажил тихо, никуда не выходя из
дома, чего-то ожидая. Аккуратно посещал церковь и видел там
попа: такой же встрёпанный, он стал как будто тише, но служил торопливее, улыбался реже и не столь многообещающе, как ранее. Не однажды Кожемякину хотелось подойти
к нему, благословиться и расспросить обо всех, но что-то мешало.
— Представь себе, Вася, какая случайность, — объяснял Пепко. — Иду по улице и вижу: идет предо мной старичок и номера у
домов читает. Я так сразу и подумал: наверно, провинциал. Обогнал его и оглянулся… А он ко мне. «Извините, говорит, не знаете ли господина
Попова?» — «
К вашим услугам:
Попов»… Вышло, что Федот, да не тот… Ну, разговорились. Оказалось, что он тебя разыскивает.
Несчастливцев. Ты не подумай, братец, что я гнушаюсь своим званием. А неловко, братец;
дом такой: тишина, смирение. А ведь мы с тобой почти черти, немного лучше. Сам знаешь: скоморох
попу не товарищ. Только ты насчет ссоры или драки, ну, и насчет чужого поостерегись, Аркаша! Хоть тебе и трудно будет, а постарайся, братец, вести себя как следует порядочному лакею. Вот, во-первых, сними, братец, картуз да отойди
к стороне, кто-то идет.
Играть и шалить мне и Федору запрещалось; мы должны были ходить
к утрене и
к ранней обедне, целовать
попам и монахам руки, читать
дома акафисты.
Поповский
дом был не велик. Своими руками строил его
поп Мирон и выстроил переднюю избу сначала, а потом заднюю, да наверху светелку. Главное, чтобы зимой было тепло попадье да
поповым ребятишкам. Могутный был человек
поп Мирон: косая сажень в плечах, а голова, как пивной котел. Прост был и увертлив, если бы не слабость
к зелену вину.
Из церкви воеводша прошла с попадьей Миронихой в Служнюю слободу, в поповский
дом, где уже все было приготовлено
к приему дорогой гостьи. Сам
поп Мирон выскочил встречать ее за ворота.
Так, в городе Романове
поп Викула, на святой неделе обходя с образами Троицкую слободу, в
доме солдата Кокорева не допустил его
к св. кресту, называл врагом и басурманом за то, что он был с выстриженною бородою.
Он не испытывал вожделения
к Поповой, в мечтах она являлась пред ним не женщиной, которую он желал, а необходимым дополнением
к ласковому уюту
дома,
к хорошей, праведной жизни.
Артамонов очень подружился с Утешителем. Время от времени на него снова стала нападать скука, вызывая в нём непобедимое желание пить. Напиваться у брата было стыдно, там всегда торчали чужие люди, а он особенно не хотел показать себя пьяным
Поповой.
Дома Наталья в такие дни уныло сгибалась, угнетённо молчала; было бы лучше, если б она ругалась, тогда и самому можно бы ругать её. А так она была похожа на ограбленную и, не возбуждая злобы, возбуждала чувство, близкое жалости
к ней; Артамонов шёл
к Серафиму.
Отправив сына в город,
к брату
попа Глеба, учителю, который должен был приготовить Илью в гимназию, Пётр действительно почувствовал пустоту в душе и скуку в
доме. Стало так неловко, непривычно, как будто погасла в спальне лампада;
к синеватому огоньку её Пётр до того привык, что в бесконечные ночи просыпался, если огонёк почему-нибудь угасал.
Да, это был добрый попик, но умер он нехорошею смертью. Однажды, когда все вышли из
дому и пьяный попик остался один лежать на постели, ему вздумалось докурить. Он встал и, шатаясь, подошел
к огромному, жарко натопленному камельку, чтобы закурить у огня трубку. Он был слишком уж пьян, покачнулся и упал в огонь. Когда пришли домочадцы, от
попа остались лишь ноги.
— Ах… очень приятно! — сказала она, улыбаясь во всё лицо. — Как раз
к ужину поспели. Моего Евграфа Кузьмича нет
дома… У
попа засиделся… Но мы и без него обойдемся… Садитесь! Вы это со следствия?..
— А ты полно губу-то кверху драть!.. Слушай, да ни гугу — слова не вырони… — говорила Фленушка. — Устинью на другой день праздника в Казань. Васенька в Ша́рпан не поедет — велим захворать ему, Параша тоже
дома останется… Только матушка со двора, мы их
к попу… Пируй, Маруха!..
«Проезжие торговцы коней хотят
попоить», — думает Абрам, но видит, что один из них, человек еще не старый, по виду и одежде зажиточный, сняв шапку, тихою поступью подходит
к Абрамову
дому и перед медным крестом, что прибит на середке воротной притолоки, справляет уставной семипоклонный начáл.
После венчанья у
попа Сушилы из прежних друзей-приятелей никто
к дому близко его не подпустит, и всяк будет радехонек какую-нибудь пакость ему сделать.
Хорошо знала она местность. Выбежав на широкий двор, бросилась было
к воротам, но в зачинавшемся уже рассвете увидала, что там на лавочке сидит караульный… В сад побежала, там ни души. Она дальше и дальше. Бежит, не переводя духа, и назади сада, вблизи Кириллиной пасеки, перелезает через невысокий плетень, а потом по задам возле длинного ряда крестьянских овинов бежит
к попу на край деревни. На него одного вся надежда ее. Подбежав
к дому отца Прохора, она крепко постучалась в окно.
Редакция похожа была на какой-то строговатый помещичий
дом, где в известные дни два хозяина, с прибавкой еще третьего компаньона (Елисеева), толковали во внутренних покоях; а молодые сотрудники ждали в приемной, куда то тот, то другой из хозяев и показывался для тех или иных распоряжений. А кому нужен был аванс, тот шел
к главному хозяину, вроде как
к попу на исповедь, просил и получал, или ему отказывали.
Товарищ Петьки ударил сторожа «лозой, чем воду носят». Сторож примолк, и они вошли
к попу в
дом. Пожива была небольшая: попадьи сарафан да поповский кафтан. Петька надел на себя кафтан и друзья пошли далее.
Наставник одобрил намерение, а Петька недолго думал. В ту же ночь обокрал он своего господина и с новым другом, который ждал его у ворот господского
дома, отправились еще на промысел
к соседу
попу. Петька перелез через забор, отпер калитку и впустил товарища. Сторож на дворе закричал им.
Чем он ближе подходил
к дому этого властного для сельского
попа чиновника, тем более и более им овладевала некая робость, а взойдя на крыльцо, он почувствовал, что силы его совсем оставили и что даже не только ему за кого-нибудь предстательствовать, но что он и сам-то как нельзя более, нуждается в предстателе.
— Э… коли говорить, так видно надо все говорить, — сказала она, махнув рукою. — Годов это куда уж более двадцати схоронила я моего покойничка Ивана Васильевича и осталась после него тяжелою. Прихожу я
к Настасье Федоровне, я-таки частенько
к ней хаживала: бывало, песни
попоешь и сказочку ей расскажешь, да и выпьешь с ней за компанию, и всегда хорошее вино пьешь, шампанское называют. Весело время проводили, особенно когда графа
дома не было. Вот таким манером, раз сижу я у ней, а она и говорит...
Пришли за него поручиками
попы от Дионисия Ареопагита, от Дмитрия-мученика и от апостола Андроника, да еще
к ним пристал и «синодального
дома поддьяк», и все они с милою радостью «
попа Кириллу на расписку взяли».
Доставить отцово письмо в
дом ко владыке покусился сам
поп Маркел, ибо в тогдашние времена по почте писать
к особам считалось невежливо, а притом
поп желал разузнать еще что-либо полезное, и точно — когда он вернулся, то привез премного назидательного.
За перегородкой на кровати лежала жена
Попова, Софья Саввишна, приехавшая
к мужу из Мценска просить отдельного вида на жительство. В дороге она простудилась, схватила флюс и теперь невыносимо страдала. Наверху за потолком какой-то энергический мужчина, вероятно ученик консерватории, разучивал на рояли рапсодию Листа с таким усердием, что, казалось, по крыше
дома ехал товарный поезд. Направо, в соседнем номере, студент-медик готовился
к экзамену. Он шагал из угла в угол и зубрил густым семинарским басом...
И еще одно дело совершил он: определил пухнувшего от голода Мосягина в работники
к Ивану Порфирычу. Последний сперва прогнал явившегося
к нему с просьбой Мосягина, но, поговорив с
попом, не только принял мужика, но и самому о. Василию прислал тесу на постройку
дома. А жене своей, вечно молчаливой и вечно беременной женщине, сказал...