Неточные совпадения
На другой день своего
приезда он поехал с визитом
к генерал-губернатору.
Старая Ласка, еще не совсем переварившая радость его
приезда и бегавшая, чтобы полаять на дворе, вернулась, махая хвостом и внося с собой запах воздуха, подошла
к нему, подсунула голову под его руку, жалобно подвизгивая и требуя, чтоб он поласкал ее.
Она сидела в гостиной, под лампой, с новою книгой Тэна и читала, прислушиваясь
к звукам ветра на дворе и ожидая каждую минуту
приезда экипажа.
Ей хотелось спросить, где его барин. Ей хотелось вернуться назад и послать ему письмо, чтобы он приехал
к ней, или самой ехать
к нему. Но ни того, ни другого, ни третьего нельзя было сделать: уже впереди слышались объявляющие о ее
приезде звонки, и лакей княгини Тверской уже стал в полуоборот у отворенной двери, ожидая ее прохода во внутренние комнаты.
Досадуя на жену зa то, что сбывалось то, чего он ждал, именно то, что в минуту
приезда, тогда как у него сердце захватывало от волнения при мысли о том, что с братом, ему приходилось заботиться о ней, вместо того чтобы бежать тотчас же
к брату, Левин ввел жену в отведенный им нумер.
Он молча вышел из двери и тут же столкнулся с Марьей Николаевной, узнавшей о его
приезде и не смевшей войти
к нему. Она была точно такая же, какою он видел ее в Москве; то же шерстяное платье и голые руки и шея и то же добродушно-тупое, несколько пополневшее, рябое лицо.
В первый же день
приезда Вронский поехал
к брату.
Степан Аркадьич, всегда милый, понимающий всё с намека, в этот
приезд был особенно мил, и Левин заметил в нем еще новую, польстившую ему черту уважения и как будто нежности
к себе.
— Да, очень, — отвечала она и стала рассказывать ему всё сначала: свое путешествие с Вронскою, свой
приезд, случай на железной дороге. Потом рассказала свое впечатление жалости
к брату сначала, потом
к Долли.
Анна не поехала в этот раз ни
к княгине Бетси Тверской, которая, узнав о ее
приезде, звала ее вечером, ни в театр, где нынче была у нее ложа.
Она теперь с радостью мечтала о
приезде Долли с детьми, в особенности потому, что она для детей будет заказывать любимое каждым пирожное, а Долли оценит всё ее новое устройство. Она сама не знала, зачем и для чего, но домашнее хозяйство неудержимо влекло ее
к себе. Она, инстинктивно чувствуя приближение весны и зная, что будут и ненастные дни, вила, как умела, свое гнездо и торопилась в одно время и вить его и учиться, как это делать.
— Успокой руки, Гриша, — сказала она и опять взялась за свое одеяло, давнишнюю работу, зa которую она всегда бралась в тяжелые минуты, и теперь вязала нервно, закидывая пальцем и считая петли. Хотя она и велела вчера сказать мужу, что ей дела нет до того, приедет или не приедет его сестра, она всё приготовила
к ее
приезду и с волнением ждала золовку.
На другой же день по своем
приезде Вронский поехал
к ней и, застав одну, прямо высказал свое желание.
Аннушка была, очевидно, очень рада
приезду барыни и без умолку разговаривала. Долли заметила, что ей хотелось высказать свое мнение насчет положения барыни, в особенности насчет любви и преданности графа
к Анне Аркадьевне, но Долли старательно останавливала ее, как только та начинала говорить об этом.
Она боялась, чтобы дочь, имевшая, как ей казалось, одно время чувство
к Левину, из излишней честности не отказала бы Вронскому и вообще чтобы
приезд Левина не запутал, не задержал дела, столь близкого
к окончанию.
Вместе с путешественником было доложено о
приезде губернского предводителя, явившегося и Петербург и с которым нужно было переговорить. После его отъезда нужно было докончить занятия будничные с правителем дел и еще надо было съездить по серьезному и важному делу
к одному значительному лицу. Алексей Александрович только успел вернуться
к пяти часам, времени своего обеда, и, пообедав с правителем дел, пригласил его с собой вместе ехать на дачу и на скачки.
Приезд его на Кавказ — также следствие его романтического фанатизма: я уверен, что накануне отъезда из отцовской деревни он говорил с мрачным видом какой-нибудь хорошенькой соседке, что он едет не так, просто, служить, но что ищет смерти, потому что… тут, он, верно, закрыл глаза рукою и продолжал так: «Нет, вы (или ты) этого не должны знать! Ваша чистая душа содрогнется! Да и
к чему? Что я для вас! Поймете ли вы меня?..» — и так далее.
Узнавши о
приезде барина, населенье всей деревни собралося
к крыльцу.
Тентетникову показалось, что с самого дня
приезда их генерал стал
к нему как-то холоднее, почти не замечал его и обращался как с лицом бессловесным или с чиновником, употребляемым для переписки, самым мелким.
Он очень долго жал ему руку и просил убедительно сделать ему честь своим
приездом в деревню,
к которой, по его словам, было только пятнадцать верст от городской заставы.
— Позвольте, позвольте, я с вами совершенно согласен, но позвольте и мне разъяснить, — подхватил опять Раскольников, обращаясь не
к письмоводителю, а все
к Никодиму Фомичу, но стараясь всеми силами обращаться тоже и
к Илье Петровичу, хотя тот упорно делал вид, что роется в бумагах и презрительно не обращает на него внимания, — позвольте и мне с своей стороны разъяснить, что я живу у ней уж около трех лет, с самого
приезда из провинции и прежде… прежде… впрочем, отчего ж мне и не признаться в свою очередь, с самого начала я дал обещание, что женюсь на ее дочери, обещание словесное, совершенно свободное…
Сейчас
к гостинице четыре цыганки разряженные в коляске подъехали, поздравить с
приездом…
— Это меня удивляет, — начала она, — никогда сестра так не была расположена
к вам, как именно теперь; гораздо больше, чем в первый ваш
приезд.
Продолжительное отсутствие сына начинало беспокоить Николая Петровича; он вскрикнул, заболтал ногами и подпрыгнул на диване, когда Фенечка вбежала
к нему с сияющими глазами и объявила о
приезде «молодых господ»; сам Павел Петрович почувствовал некоторое приятное волнение и снисходительно улыбался, потрясая руки возвратившихся странников.
Изложив свои впечатления в первый же день по
приезде, она уже не возвращалась
к ним, и скоро Самгин заметил, что она сообщает ему о своих делах только из любезности, а не потому, что ждет от него участия или советов. Но он был слишком занят собою, для того чтоб обижаться на нее за это.
Надо теперь перенестись несколько назад, до
приезда Штольца на именины
к Обломову, и в другое место, далеко от Выборгской стороны. Там встретятся знакомые читателю лица, о которых Штольц не все сообщил Обломову, что знал, по каким-нибудь особенным соображениям или, может быть, потому, что Обломов не все о них расспрашивал, тоже, вероятно, по особенным соображениям.
Тогда еще он был молод, и если нельзя сказать, чтоб он был жив, то, по крайней мере, живее, чем теперь; еще он был полон разных стремлений, все чего-то надеялся, ждал многого и от судьбы, и от самого себя; все готовился
к поприщу,
к роли — прежде всего, разумеется, в службе, что и было целью его
приезда в Петербург. Потом он думал и о роли в обществе; наконец, в отдаленной перспективе, на повороте с юности
к зрелым летам, воображению его мелькало и улыбалось семейное счастие.
Они с радушием заколют отличную индейку или дюжину цыплят
к приезду гостя, но лишней изюминки в кушанье не положат, и побледнеют, как тот же гость самовольно вздумает сам налить себе в рюмку вина.
Дела шли своим чередом, как вдруг однажды перед началом нашей вечерней партии, когда Надежда Васильевна и Анна Васильевна наряжались
к выходу, а Софья Николаевна поехала гулять, взявши с собой Николая Васильевича, чтоб завезти его там где-то на дачу, — доложили о
приезде княгини Олимпиады Измайловны. Обе тетки поворчали на это неожиданное расстройство партии, но, однако, отпустили меня погулять, наказавши через час вернуться, а княгиню приняли.
— Очень, очень похорошели! — протяжно говорила почти про себя Полина Карповна Крицкая, которая,
к соблазну бабушки, в прошлый
приезд наградила его поцелуем.
Комната Нехлюдова была не занята, но не убрана, и от сундуков проходы
к ней были трудны, так что
приезд Нехлюдова, очевидно, мешал тем делам, которые по какой-то странной инерции совершались в этой квартире.
Надежда Васильевна, не слушая болтовни Луки, торопливо шла уже в переднюю, где и встретилась лицом
к лицу с самим Данилой Семенычем, который, очевидно, уже успел пропустить с
приезда и теперь улыбался широчайшей, довольной улыбкой, причем его калмыцкие глаза совсем исчезали, превращаясь в узкие щели.
Тем не менее даже тогда, когда я уже знал и про это особенное обстоятельство, мне Иван Федорович все казался загадочным, а
приезд его
к нам все-таки необъяснимым.
Дело в том, что хоть московский врач и брал за визиты не менее двадцати пяти рублей, но все же некоторые в нашем городе обрадовались случаю его
приезда, не пожалели денег и кинулись
к нему за советами.
Но он
к ним зашел лишь на четвертый день по
приезде и, прочтя телеграмму, тотчас же, конечно, сломя голову полетел
к нам.
Приезд Алеши как бы подействовал на него даже с нравственной стороны, как бы что-то проснулось в этом безвременном старике из того, что давно уже заглохло в душе его: «Знаешь ли ты, — стал он часто говорить Алеше, приглядываясь
к нему, — что ты на нее похож, на кликушу-то?» Так называл он свою покойную жену, мать Алеши.
На случай моего
приезда к господскому столу рыбу поставляй, слышишь?..
В тридцати верстах от него находилось богатое поместие князя Верейского. Князь долгое время находился в чужих краях, всем имением его управлял отставной майор, и никакого сношения не существовало между Покровским и Арбатовым. Но в конце мая месяца князь возвратился из-за границы и приехал в свою деревню, которой отроду еще не видал. Привыкнув
к рассеянности, он не мог вынести уединения и на третий день по своем
приезде отправился обедать
к Троекурову, с которым был некогда знаком.
В день
приезда Гарибальди в Лондон я его не видал, а видел море народа, реки народа, запруженные им улицы в несколько верст, наводненные площади, везде, где был карниз, балкон, окно, выступили люди, и все это ждало в иных местах шесть часов… Гарибальди приехал в половине третьего на станцию Нейн-Эльмс и только в половине девятого подъехал
к Стаффорд Гаузу, у подъезда которого ждал его дюк Сутерланд с женой.
И вот этот-то страшный человек должен был приехать
к нам. С утра во всем доме было необыкновенное волнение: я никогда прежде не видал этого мифического «брата-врага», хотя и родился у него в доме, где жил мой отец после
приезда из чужих краев; мне очень хотелось его посмотреть и в то же время я боялся — не знаю чего, но очень боялся.
По обыкновению всех губернских городов, я после
приезда во Владимир зашел раз после обедни
к архиерею.
Как дорога мне была уже тогда моя сестра и как беспрерывно в моем уме, видно из того, что я писал
к ней из Нижнего, из Казани и на другой день после
приезда в Пермь.
Я и то недолго остался в мой первый
приезд. В три недели я все покончил и
к Новому году прискакал назад во Владимир.
Витберг, обремененный огромной семьей, задавленный бедностью, не задумался ни на минуту и предложил Р. переехать с детьми
к нему, на другой или третий день после
приезда в Вятку его жены. У него Р. была спасена, такова была нравственная сила этого сосланного. Его непреклонной воли, его благородного вида, его смелой речи, его презрительной улыбки боялся сам вятский Шемяка.
Между ними и нами, естественно, должно было разделиться общество Станкевича. Аксаковы, Самарин примкнули
к славянам, то есть
к Хомякову и Киреевским, Белинский, Бакунин —
к нам. Ближайший друг Станкевича, наиболее родной ему всем существом своим, Грановский, был нашим с самого
приезда из Германии.
К чрезвычайным событиям нашего курса, продолжавшегося четыре года (потому что во время холеры университет был закрыт целый семестр), — принадлежит сама холера,
приезд Гумбольдта и посещение Уварова.
Помню одного человека из всех посещавших нас, которого
приезд к обеду разглаживал иной раз морщины моего отца, — Н. Н. Бахметева.
Так оканчивалась эта глава в 1854 году; с тех пор многое переменилось. Я стал гораздо ближе
к тому времени, ближе увеличивающейся далью от здешних людей,
приездом Огарева и двумя книгами: анненковской биографией Станкевича и первыми частями сочинений Белинского. Из вдруг раскрывшегося окна в больничной палате дунуло свежим воздухом полей, молодым воздухом весны…
На другой день, в обеденную пору бубенчики перестали позванивать, мы были у подъезда Кетчера. Я велел его вызвать. Неделю тому назад, когда он меня оставил во Владимире, о моем
приезде не было даже предположения, а потому он так удивился, увидя меня, что сначала не сказал ни слова, а потом покатился со смеху, но вскоре принял озабоченный вид и повел меня
к себе. Когда мы были в его комнате, он, тщательно запирая дверь на ключ, спросил меня...
— Жалко вот, что
к приезду вашему ни фрукты, ни ягоды не поспели. Полакомиться вам, папенька, нечем.