Неточные совпадения
Когда я подходил
к их жилищу, навстречу мне вышел таз. Одетый в лохмотья, с больными глазами и с паршой на голове, он приветствовал меня, и в голосе его чувствовались и страх и робость. Неподалеку от фанзы с собаками играли ребятишки; у них на
теле не было никакой
одежды.
Будьте опрятны в
одежде вашей;
тело содержите в чистоте; ибо чистота служит ко здравию, а неопрятность и смрадность
тела нередко отверзает неприметную стезю
к гнусным порокам. Но не будьте и в сем неумеренны. Не гнушайтесь пособить, поднимая погрязшую во рве телегу, и тем облегчить упадшего; вымараете руки, ноги и
тело, но просветите сердце. Ходите в хижины уничижения; утешайте томящегося нищетою; вкусите его брашна, и сердце ваше усладится, дав отраду скорбящему.
Босой мальчишка, грязный и такой оборванный, что на нем было гораздо больше голого собственного
тела, чем
одежды, подбежал
к артели.
На нашем бастионе и на французской траншее выставлены белые флаги, и между ними в цветущей долине, кучками лежат без сапог, в серых и синих
одеждах, изуродованные трупы, которые сносят рабочие и накладывают на повозки. Ужасный тяжелый запах мертвого
тела наполняет воздух. Из Севастополя и из французского лагеря толпы народа высыпали смотреть на это зрелище и с жадным и благосклонным любопытством стремятся одни
к другим.
И вот вдруг на бесконечно краткое время Зиночка сжала руку юнкера и прильнула
к нему упругим сквозь
одежду телом.
Над столом висит лампа, за углом печи — другая. Они дают мало света, в углах мастерской сошлись густые тени, откуда смотрят недописанные, обезглавленные фигуры. В плоских серых пятнах, на месте рук и голов, чудится жуткое, — больше, чем всегда, кажется, что
тела святых таинственно исчезли из раскрашенных
одежд, из этого подвала. Стеклянные шары подняты
к самому потолку, висят там на крючках, в облачке дыма, и синевато поблескивают.
Юрий обхватил ее мягкий стан, приклонил
к себе и поцеловал ее в шею: девственные груди облились румянцем и заволновались, стараясь вырваться из-под упрямой
одежды… о, сколько сладострастия дышало в ее полураскрытых пурпуровых устах! он жадно прилепился
к ним, лихорадочная дрожь пробежала по его
телу, томный вздох вырвался из груди…
Ноздри их расширялись и трепетали от веявшего на них аромата ее
тела, и дрожащими пальцами они старались незаметно прикоснуться
к краю ее чуть колебавшейся легкой
одежды.
А иногда они плясали на месте, с каменными лицами, громыхая своими пудовыми сапогами и распространяя по всей пивной острый соленый запах рыбы, которым насквозь пропитались их
тела и
одежды.
К Сашке они были очень щедры и подолгу не отпускали от своих столов. Он хорошо знал образ их тяжелой, отчаянной жизни. Часто, когда он играл им, то чувствовал у себя в душе какую-то почтительную грусть.
От спанья в
одежде было нехорошо в голове,
тело изнемогало от лени. Ученики, каждый день ждавшие роспуска перед экзаменами, ничего не делали, томились, шалили от скуки. Никитин тоже томился, не замечал шалостей и то и дело подходил
к окну. Ему была видна улица, ярко освещенная солнцем. Над домами прозрачное голубое небо, птицы, а далеко-далеко, за зелеными садами и домами, просторная, бесконечная даль с синеющими рощами, с дымком от бегущего поезда…
Если она подходила
к студенту слишком близко, то он сквозь
одежду, на расстоянии, ощущал теплоту, исходящую от ее большого, полного, начинающего жиреть
тела.
Но она уже оставила его и, по-мужски загребая руками, плыла
к берегу. Там, ловко взобравшись снова на баркас, она стала на корме и, смеясь, смотрела на Якова, торопливо подплывавшего
к ней. Мокрая
одежда, пристав
к ее
телу, обрисовывала его формы от колен по плечи, и Яков, подплыв
к лодке и уцепившись рукой за нее, уставился жадными глазами на эту почти голую женщину, весело смеявшуюся над ним.
Их слабые души, их изнеженные
тела привязывают
к земле; не имея сил, они коварны; не имея возможности подняться, они держат нас, как жена Потифара, за край
одежды.
К тем потерям, с которыми мы уже свыклись, мы относимся с большим равнодушием: что же из того, что мы в состоянии есть лишь удобоваримую, мягкую пищу, что мы кутаем свои нежные и зябкие
тела в
одежды, боимся простуды, носим очки, чистим зубы и полощем рот от дурного запаха?
И притом чувствуется с несомненностью, что эти прекрасные
тела и должны быть обнажены, ибо всякая
одежда явилась бы умалением их красоты, неуважением
к ней.
Повелел Спаситель — вам, врагам, прощати,
Пойдем же мы в царствие тесною дорогой,
Цари и князи, богаты и нищи,
Всех ты, наш родитель, зовешь
к своей пище,
Придет пора-время — все
к тебе слетимся,
На тебя, наш пастырь, тогда наглядимся,
От пакостна
тела борют здесь нас страсти,
Ты, Господь всесильный, дай нам не отпасти,
Дай ты, царь небесный, веру и надежду,
Одень наши души в небесны
одежды,
В путь узкий, прискорбный идем — помогай нам!
Оголение и уплощение таинственной, глубокой «живой жизни» потрясает здесь душу почти мистическим ужасом. Подошел
к жизни поганый «древний зверь», — и вот жизнь стала так проста, так анатомически-осязаема. С девушки воздушно-светлой, как утренняя греза, на наших глазах как будто спадают
одежды, она — уж просто
тело, просто женское мясо. Взгляд зверя говорит ей: «Да, ты женщина, которая может принадлежать каждому и мне тоже», — и тянет ее
к себе, и радостную утреннюю грезу превращает — в бурую кобылку.
От него пошла большая волна, которая окатила меня с головой и промочила
одежду. Это оказался огромный сивуч (морской лев). Он спал на камне, но, разбуженный приближением людей, бросился в воду. В это время я почувствовал под ногами ровное дно и быстро пошел
к берегу.
Тело горело, но мокрая
одежда смерзлась в комок и не расправлялась. Я дрожал, как в лихорадке, и слышал в темноте, как стрелки щелкали зубами. В это время Ноздрин оступился и упал. Руками он нащупал на земле сухой мелкий плавник.
Я долго сегодня бродил за городом. Небо сияло. Горячие лучи грызли почерневшие, хрящеватые бугры снега в отрогах лощин, и неуловимый зеленый отблеск лежал на блеклых лугах. Я ходил, дышал, перепрыгивая через бурлящие ручьи. Вольный воздух обвевал лицо. Лучи сквозь пригретую
одежду пробирались
к коже, все
тело напитывалось ликующим, звенящим светом… Как хорошо! Как хорошо!
Открыв глаза, он огляделся кругом и с удивлением увидал груду мертвых
тел, обломки оружия и вившийся
к небесам дым потухшего костра и, наконец, свою
одежду, всю опушенную снегом.
С грохотом то и дело по улицам проезжали телеги, наполненные страшным грузом — почерневшими мертвыми
телами. Телеги сопровождались людьми, одетыми в странную вощеную или смоленую
одежду, с такими же остроконечными капюшонами на головах и в масках, из-под которых сверкали в большинстве случаев злобные глаза. Телеги медленно ехали по городу, направляясь
к заставам, куда вывозили мертвецов — жертв уже с месяц как наступившего в Москве сильного мора.
Белые цветы стройными, красивыми рядами тянулись по бокам аллеи, которая вела
к белоснежному дворцу с колоннами и огромной террасой. На террасе находилось много, много людей в пестрых полосатых
одеждах, со смуглыми лицами, с бронзовыми
телами. Посреди них сидел человек с красной бородой, с обмотанной чем-то белым головою, с яркими губами и с таким грозным лицом, что при одном взгляде на него Галя вся затрепетала от страха.
Душа, очищенная страданиями
тела, сбросила с себя грязную
одежду греха и стала стремиться
к идеалу. Она жаждала света и чистоты.
И на страницах будто я вижу прекрасное изображение девицы в прозрачной
одежде и с прозрачным
телом, возлетающей
к облакам.
И тут совершилось то мятежное и великое, чего с таким ужасом, так загадочно ожидали все. О. Василий отбросил звякнувшую дверцу и через толпу, разрезая пестроту ее
одежд своим черным торжественным одеянием, направился
к черному, молчаливо ждущему гробу. Остановился, поднял повелительно правую руку и торопливо сказал разлагающемуся
телу...