Неточные совпадения
Иногда ночное
небо в разных местах освещалось дальним заревом от выжигаемого по лугам и рекам сухого тростника, и темная вереница лебедей, летевших на север, вдруг освещалась серебряно-розовым светом, и тогда казалось, что красные платки
летали по темному
небу.
— Врешь ты, деловитости нет, — вцепился Разумихин. — Деловитость приобретается трудно, а с
неба даром не
слетает. А мы чуть не двести лет как от всякого дела отучены… Идеи-то, пожалуй, и бродят, — обратился он к Петру Петровичу, — и желание добра есть, хоть и детское; и честность даже найдется, несмотря на то, что тут видимо-невидимо привалило мошенников, а деловитости все-таки нет! Деловитость
в сапогах ходит.
Возвратясь
в столовую, Клим уныло подошел к окну.
В красноватом
небе летала стая галок. На улице — пусто. Пробежал студент с винтовкой
в руке. Кошка вылезла из подворотни. Белая с черным. Самгин сел к столу, налил стакан чаю. Где-то внутри себя, очень глубоко, он ощущал как бы опухоль: не болезненная, но тяжелая, она росла. Вскрывать ее словами — не хотелось.
Служитель нагнулся, понатужился и, сдвинув кресло, покатил его. Самгин вышел за ворота парка, у ворот, как два столба, стояли полицейские
в пыльных, выгоревших на солнце шинелях. По улице деревянного городка бежал ветер, взметая пыль, встряхивая деревья; под забором сидели и лежали солдаты, человек десять, на тумбе сидел унтер-офицер, держа
в зубах карандаш, и смотрел
в небо, там
летала стая белых голубей.
— А ты послушай: ведь это все твое; я твой староста… — говорила она. Но он зевал, смотрел, какие это птицы прячутся
в рожь, как
летают стрекозы, срывал васильки и пристально разглядывал мужиков, еще пристальнее слушал деревенскую тишину, смотрел на синее
небо, каким оно далеким кажется здесь.
Она бывает хороша только
в иные летние вечера, когда, возвышаясь отдельно среди низкого кустарника, приходится
в упор рдеющим лучам заходящего солнца и блестит и дрожит, с корней до верхушки облитая одинаковым желтым багрянцем, — или, когда,
в ясный ветреный день, она вся шумно струится и лепечет на синем
небе, и каждый лист ее, подхваченный стремленьем, как будто хочет сорваться,
слететь и умчаться вдаль.
В то время, когда проворный франт с хвостом и козлиною бородою
летал из трубы и потом снова
в трубу, висевшая у него на перевязи при боку ладунка,
в которую он спрятал украденный месяц, как-то нечаянно зацепившись
в печке, растворилась и месяц, пользуясь этим случаем, вылетел через трубу Солохиной хаты и плавно поднялся по
небу.
Весь наш двор и кухня были, конечно, полны рассказами об этом замечательном событии. Свидетелем и очевидцем его был один только будочник, живший у самой «фигуры». Он видел, как с
неба слетела огненная змея и села прямо на «фигуру», которая вспыхнула вся до последней дощечки. Потом раздался страшный треск, змея перепорхнула на старый пень, а «фигура» медленно склонилась
в зелень кустов…
На фоне светлого
неба темной массой выделялся птичий утес, где тысячами собрались пернатые, чтобы вывести птенцов, научить их плавать,
летать, добывать себе пищу, которые
в свою очередь и на том же самом месте тоже будут выводить себе подобных.
И мне говорили, что Пушкина след
В туземной легенде остался:
«К поэту
летал соловей по ночам,
Как
в небо луна выплывала,
И вместе с поэтом он пел — и, певцам
Внимая, природа смолкала!
Через час мать была
в поле за тюрьмой. Резкий ветер
летал вокруг нее, раздувал платье, бился о мерзлую землю, раскачивал ветхий забор огорода, мимо которого шла она, и с размаху ударялся о невысокую стену тюрьмы. Опрокинувшись за стену, взметал со двора чьи-то крики, разбрасывал их по воздуху, уносил
в небо. Там быстро бежали облака, открывая маленькие просветы
в синюю высоту.
Если бы
в эту минуту
слетел огонь с
неба, то и он не поразил бы Мавры Кузьмовны
в такой степени, как слабый и тихий голос Тебеньковой.
Наступили холода,
небо окуталось могучим слоем туч; непроницаемые, влажные, они скрыли луну, звёзды, погасили багровые закаты осеннего солнца. Ветер,
летая над городом, качал деревья, выл
в трубах, грозя близкими метелями, рвал звуки и то приносил обрывок слова, то чей-то неконченный крик.
Наступило именно то время весны, когда с теплых стран возвращались птицы; жаворонки неподвижно уже стояли
в небе и звонко заливались над проталинками; ласточки и белые рыболовы, или «мартышки», как их преимущественно называют на Оке, сновали взад и вперед над рекою, которая только что вступила
в берега свои после недельного разлива; скворцы
летали целыми тучами; грачи также показались.
Ох, не помню я эту песню,
помню только немного.
Пел козак про пана про Ивана:
Ой, пане, ой, Иване!..
Умный пан много знает…
Знает, что ястреб
в небе летает,
ворон побивает…
Ой, пане, ой, Иване!..
А того ж пан не знает,
Как на свете бывает, —
Что у гнезда и ворона ястреба побивает…
— На ангела, на ангела, а не на человека! — перебила Ида. — Человека мало, чтобы спасти ее. Ангел! Ангел! — продолжала она, качая головою, —
слети же
в самом деле раз еще на землю; вселися
в душу мужа, с которым связана жена, достойная любви, без сил любить его любовью, и покажи, что может сделать этот бедный человек, когда
в его душе живут не демоны страстей, а ты, святой посланник
неба?
«Куда торопишься? чему обрадовался, лихой товарищ? — сказал Вадим… но тебя ждет покой и теплое стойло: ты не любишь, ты не понимаешь ненависти: ты не получил от благих
небес этой чудной способности: находить блаженство
в самых диких страданиях… о если б я мог вырвать из души своей эту страсть, вырвать с корнем, вот так! — и он наклонясь вырвал из земли высокий стебель полыни; — но нет! — продолжал он… одной капли яда довольно, чтоб отравить чашу, полную чистейшей влаги, и надо ее выплеснуть всю, чтобы вылить яд…» Он продолжал свой путь, но не шагом: неведомая сила влечет его: неутомимый конь летит, рассекает упорный воздух; волосы Вадима развеваются, два раза шапка чуть-чуть не
слетела с головы; он придерживает ее рукою… и только изредка поталкивает ногами скакуна своего; вот уж и село… церковь… кругом огни… мужики толпятся на улице
в праздничных кафтанах… кричат, поют песни… то вдруг замолкнут, то вдруг сильней и громче пробежит говор по пьяной толпе…
При впрыскивании одного шприца двухпроцентного раствора почти мгновенно наступает состояние спокойствия, тотчас переходящее
в восторг и блаженство. И это продолжается только одну, две минуты. И потом все исчезает бесследно, как не было. Наступает боль, ужас, тьма. Весна гремит, черные птицы
перелетают с обнаженных ветвей на ветви, а вдали лес щетиной ломаной и черной тянется к
небу, и за ним горит, охватив четверть
неба, первый весенний закат.
Казалось, час его кончины
Ждал знак условный
в небесах,
Чтобы
слететь, и
в миг единый
Из человека сделать — прах!
Сквозь стекла двери было видно над зеленой крышей нового дома красное вечернее
небо, и высоко
в нем несчетной стаей
летали галки.
Белое облачное
небо, прибрежные деревья, камыши, лодки с людьми и с веслами отражались
в воде, как
в зеркале; под лодками, далеко
в глубине,
в бездонной пропасти тоже было
небо и
летали птицы.
Николай Иванович. Где же разногласия: то, что дважды два четыре, и что другому не надо делать, чего себе не хочешь, и что всему есть причина и тому подобные истины, мы признаем все, потому что все они согласны с нашим разумом. А вот то, что бог открылся на горе Синае Моисею, или что Будда улетел на солнечном луче, или что Магомет
летал на
небо, и Христос улетел туда же,
в этих и тому подобных делах мы все врозь.
На потолке были изображены парившие
в небесах ангелы, серафимы, херувимы, девятью кругами
летали они один круг
в другом, а
в середине парил святый дух
в виде голубя с сиянием, озаряющим парящие круги небесных сил.
Христос начинает терять веру
в нужность своего подвига, душа его скорбит смертельно. И вот —
слетает с
неба ангел и утешает Христа и укрепляет его
в решении идти на подвиг следующею песнью...
Обыватель равнодушно взглядывает на Ляшкевского, хочет что-то ответить, но не может; зной и лень парализовали его разговорную способность… Лениво зевнув, он крестит рот и поднимает глаза к
небу, где, купаясь
в горячем воздухе,
летают голуби.
Но вечером, когда засыпают все
в моей маленькой квартирке, я мысленно
перелетаю туда, на высокие горы Кавказа и
в тихие долины Грузии, где синее
небо исполинским сапфиром повисло над землею-бездной и сумрачно курятся вершины и одуряюще пахнут ночные розы, а вековые чинары и каштаны лепечут такие сказки, которых не рассказать людям ни за что и никогда.