Леон Дегуст! Ваш гений воплотил мой
лихорадочный бред в строгую и прекрасную конструкцию того здания, где мы сидим. Я встаю приветствовать вас и поднимаю этот бокал за минуту гневного фырканья, с которым вы первоначально выслушали меня, и высмеяли, и багровели четверть часа; наконец, сказали: «Честное слово, об этом стоит подумать. Но только я припишу на доске у двери: архитектор Дегуст, временно помешавшись, просит здравые умы не беспокоить его месяца три».
Несмотря на то, что он всё помнил, всё соображал, всё делал, что́ мог делать самый лучший офицер в его положении, он находился в состоянии, похожем на
лихорадочный бред или на состояние пьяного человека.
Неточные совпадения
Он, однако ж, не то чтоб уж был совсем в беспамятстве во все время болезни: это было
лихорадочное состояние, с
бредом и полусознанием.
Глаза его горели
лихорадочным огнем. Он почти начинал
бредить; беспокойная улыбка бродила на его губах. Сквозь возбужденное состояние духа уже проглядывало страшное бессилие. Соня поняла, как он мучается. У ней тоже голова начинала кружиться. И странно он так говорил: как будто и понятно что-то, но… «но как же! Как же! О господи!» И она ломала руки в отчаянии.
«Стало быть, не оставил же еще совсем разум, стало быть, есть же соображение и память, коли сам спохватился и догадался! — подумал он с торжеством, глубоко и радостно вздохнув всею грудью, — просто слабосилие
лихорадочное,
бред на минуту», — и он вырвал всю подкладку из левого кармана панталон.
В лихорадке и в
бреду провела всю ночь Соня. Она вскакивала иногда, плакала, руки ломала, то забывалась опять
лихорадочным сном, и ей снились Полечка, Катерина Ивановна, Лизавета, чтение Евангелия и он… он, с его бледным лицом, с горящими глазами… Он целует ей ноги, плачет… О господи!
Со мной случился рецидив болезни; произошел сильнейший
лихорадочный припадок, а к ночи
бред. Но не все был
бред: были бесчисленные сны, целой вереницей и без меры, из которых один сон или отрывок сна я на всю жизнь запомнил. Сообщаю без всяких объяснений; это было пророчество, и пропустить не могу.
— «Тем даже прекрасней оно, что тайна…» Это я запомню, эти слова. Вы ужасно неточно выражаетесь, но я понимаю… Меня поражает, что вы гораздо более знаете и понимаете, чем можете выразить; только вы как будто в
бреду… — вырвалось у меня, смотря на его
лихорадочные глаза и на побледневшее лицо. Но он, кажется, и не слышал моих слов.
До того, бывало, измучают, что лежишь, наконец, словно в
лихорадочном жару, и сам чувствуешь, что не спишь, а только
бредишь.
К вечеру, впрочем,
лихорадочное состояние усилилось и начался
бред.
Носилки тронулись. При каждом толчке он опять чувствовал невыносимую боль;
лихорадочное состояние усилилось, и он начинал
бредить. Те мечтания об отце, жене, сестре и будущем сыне и нежность, которую он испытывал в ночь накануне сражения, фигура маленького, ничтожного Наполеона и над всем этим высокое небо, составляли главное основание его горячечных представлений.