Неточные совпадения
Левин боялся немного, что он замучает лошадей, особенно и левого,
рыжего, которого он не умел держать; но невольно он подчинялся его веселью, слушал романсы, которые Весловский, сидя на козлах, распевал всю дорогу, или рассказы и представления в
лицах, как надо править по-английски four in hand; [четверкой;] и они все после завтрака в самом веселом расположении духа доехали до Гвоздевского болота.
Это был мужчина высокого роста,
лицом худощавый, или что называют издержанный, с
рыжими усиками.
Рыжий жид, с веснушками по всему
лицу, делавшими его похожим на воробьиное яйцо, выглянул из окна, тотчас заговорил с Янкелем на своем тарабарском наречии, и Янкель тотчас въехал в один двор.
Густая
рыжая борода, серые сверкающие глаза, нос без ноздрей и красноватые пятна на лбу и на щеках придавали его рябому широкому
лицу выражение неизъяснимое.
Подошел рабочий в
рыжем жилете поверх черной суконной рубахи, угловатый, с провалившимися глазами на закопченном
лице, закашлялся, посмотрел, куда плюнуть, не найдя места, проглотил мокроту и сказал хрипло, негромко...
Учитель встречал детей молчаливой, неясной улыбкой; во всякое время дня он казался человеком только что проснувшимся. Он тотчас ложился вверх
лицом на койку, койка уныло скрипела. Запустив пальцы рук в
рыжие, нечесанные космы жестких и прямых волос, подняв к потолку расколотую, медную бородку, не глядя на учеников, он спрашивал и рассказывал тихим голосом, внятными словами, но Дронов находил, что учитель говорит «из-под печки».
Сняв пальто, он оказался в сюртуке, в накрахмаленной рубашке с желтыми пятнами на груди, из-под коротко подстриженной бороды торчал лиловый галстух бабочкой. Волосы на голове он тоже подстриг, они лежали раздвоенным чепчиком, и
лицо Томилина потеряло сходство с нерукотворенным образом Христа. Только фарфоровые глаза остались неподвижны, и, как всегда, хмурились колючие,
рыжие брови.
Человек пять стояли, оборотясь затылками к месту катастрофы,
лица у них радостны, и маленький,
рыжий мужичок, часто крестясь, захлебываясь словами, уверял...
В тусклом воздухе закачались ледяные сосульки штыков, к мостовой приросла группа солдат; на них не торопясь двигались маленькие, сердитые лошадки казаков; в середине шагал, высоко поднимая передние ноги, оскалив зубы, тяжелый
рыжий конь, — на спине его торжественно возвышался толстый, усатый воин с красным, туго надутым
лицом, с орденами на груди; в кулаке, обтянутом белой перчаткой, он держал нагайку, — держал ее на высоте груди, как священники держат крест.
— Разве? — шутливо и громко спросил Спивак, настраивая балалайку. Самгин заметил, что солдаты смотрят на него недружелюбно, как на человека, который мешает. И особенно пристально смотрели двое: коренастый, толстогубый, большеглазый солдат с подстриженными усами
рыжего цвета, а рядом с ним прищурился и закусил губу человек в синей блузе с
лицом еврейского типа. Коснувшись пальцем фуражки, Самгин пошел прочь, его проводил возглас...
Вслед за этим он втолкнул во двор Маракуева, без фуражки, с растрепанными волосами, с темным
лицом и засохшей
рыжей царапиной от уха к носу. Держался Маракуев неестественно прямо, смотрел на Макарова тусклым взглядом налитых кровью глаз и хрипло спрашивал сквозь зубы...
На бугристом его черепе гладко приклеены жиденькие пряди светло-рыжих волос,
лицо — точно у скопца — совсем голое, только на месте бровей скупо рассеяны желтые щетинки, под ними выпуклые рачьи глаза, голубовато-холодные, с неуловимым выражением, но как будто веселенькие.
Уже смеркалось, когда явился веселый, румяный Фроленков и с ним трое мужиков: один — тоже высокий, широколобый,
рыжий, на деревянной ноге, с палочкой в мохнатой лапе, суровое, носатое
лицо окружено аккуратно подстриженной бородой, глаза спрятаны под густыми бровями, на его могучей фигуре синий кафтан; другой — пониже ростом, лысый, седобородый, курносый, в полукафтанье на вате, в сапогах из какой-то негнущейся кожи, точно из кровельного железа.
— Папиросу выклянчил? — спросил он и, ловко вытащив папиросу из-за уха парня, сунул ее под свои
рыжие усы в угол рта; поддернул штаны, сшитые из мешка, уперся ладонями в бедра и, стоя фертом, стал рассматривать Самгина, неестественно выкатив белесые, насмешливые глаза.
Лицо у него было грубое, солдатское, ворот рубахи надорван, и, распахнувшись, она обнажала его грудь, такую же полосатую от пыли и пота, как
лицо его.
Одетый в синий пиджак мохнатого драпа, в тяжелые брюки, низко опустившиеся на тупоносые сапоги, Томилин ходил по столовой, как по базару, отирал платком сильно потевшее,
рыжее лицо, присматривался, прислушивался и лишь изредка бросал снисходительно коротенькие фразы. Когда Правдин, страстный театрал, крикнул кому-то...
Клим Иванович даже пожалел, что внешность оратора не совпадает с его верой, ему бы огненно-рыжие волосы, аскетическое, бескровное
лицо, горящие глаза, широкие жесты.
Все, кроме Елены. Буйно причесанные
рыжие волосы, бойкие, острые глаза, яркий наряд выделял Елену, как чужую птицу, случайно залетевшую на обыкновенный птичий двор. Неслышно пощелкивая пальцами, улыбаясь и подмигивая, она шепотом рассказывала что-то бородатому толстому человеку, а он, слушая, вздувался от усилий сдержать смех,
лицо его туго налилось кровью, и рот свой, спрятанный в бороде, он прикрывал салфеткой. Почти голый череп его блестел так, как будто смех пробивался сквозь кость и кожу.
Но тотчас же его схватил за руку плечистый студент с
рыжими усами на широком
лице.
Лихач тряхнул вожжами,
рыжая лошадь стремительно ворвалась в поток резкого холода, Самгин сжался и, спрятав
лицо в воротник пальто, подумал уныло...
Самгин старался не смотреть на него, но смотрел и ждал, что старичок скажет что-то необыкновенное, но он прерывисто, тихо и певуче бормотал еврейские слова, а красные веки его мелко дрожали. Были и еще старики, старухи с такими же обнаженными глазами. Маленькая женщина, натягивая черную сетку на растрепанные
рыжие волосы одной рукой, другой размахивала пред
лицом Самгина, кричала...
— Так — уютнее, — согласилась Дуняша, выходя из-за ширмы в капотике, обшитом мехом; косу она расплела,
рыжие волосы богато рассыпались по спине, по плечам,
лицо ее стало острее и приобрело в глазах Клима сходство с мордочкой лисы. Хотя Дуняша не улыбалась, но неуловимые, изменчивые глаза ее горели радостью и как будто увеличились вдвое. Она села на диван, прижав голову к плечу Самгина.
Иван Дронов — всегда немножко выпивший и всегда готовый выпить еще, одетый богато, но неряшливо, растрепанный, пестрый галстук сдвинут влево,
рыжие волосы торчат, скуластое
лицо содрогается.
Когда Самгин вышел к чаю — у самовара оказался только один городской голова в синей рубахе, в
рыжем шерстяном жилете, в широчайших шароварах черного сукна и в меховых туфлях. Красное
лицо его, налитое жиром, не очень украшала жидкая серая борода, на шишковатом черепе волосы, тоже серые, росли скупо. Маленькие опухшие желтые глазки сияли благодушно.
Сухо рассказывая ей, Самгин видел, что теперь, когда на ней простенькое темное платье, а ее
лицо, обрызганное веснушками, не накрашено и
рыжие волосы заплетены в косу, — она кажется моложе и милее, хотя очень напоминает горничную. Она убежала, не дослушав его, унося с собою чашку чая и бутылку вина. Самгин подошел к окну; еще можно было различить, что в небе громоздятся синеватые облака, но на улице было уже темно.
Он очень торопился, Дронов, и был мало похож на того человека, каким знал его Самгин. Он, видимо, что-то утратил, что-то приобрел, а в общем — выиграл. Более сытым и спокойнее стало его плоское, широконосое
лицо, не так заметно выдавались скулы, не так раздерганно бегали
рыжие глаза, только золотые зубы блестели еще более ярко. Он сбрил усы. Говорил он более торопливо, чем раньше, но не так нагло. Как прежде, он отказался от кофе и попросил белого вина.
Но иногда
рыжий пугал его: забывая о присутствии ученика, он говорил так много, долго и непонятно, что Климу нужно было кашлянуть, ударить каблуком в пол, уронить книгу и этим напомнить учителю о себе. Однако и шум не всегда будил Томилина, он продолжал говорить,
лицо его каменело, глаза напряженно выкатывались, и Клим ждал, что вот сейчас Томилин закричит, как жена доктора...
Слышал, как
рыжий офицер, стоя
лицом к солдатам, матерно ругался, грозя кулаком в перчатке, тыкая в животы концом шашки, как он, повернувшись к ним спиной и шагнув вперед, воткнул шашку в подростка и у того подломились руки.
Она стояла пред ним в дорогом платье, такая пышная, мощная, стояла, чуть наклонив
лицо, и хорошие глаза ее смотрели строго, пытливо. Клим не успел ответить, в прихожей раздался голос Лютова. Алина обернулась туда, вошел Лютов, ведя за руку маленькую женщину с гладкими волосами
рыжего цвета.
Все чаще и как-то угрюмо Томилин стал говорить о женщинах, о женском, и порою это у него выходило скандально. Так, когда во флигеле писатель Катин горячо утверждал, что красота — это правда,
рыжий сказал своим обычным тоном человека, который точно знает подлинное
лицо истины...
У
рыжего офицера
лицо было серое, с каким-то синеватым мертвенным оттенком, его искажали судорожные гримасы, он, как будто от боли, пытался закрыть глаза, но глаза выкатывались.
Лютов, в измятом костюме, усеянном
рыжими иглами хвои, имел вид человека, только что — очнувшегося после сильного кутежа.
Лицо у него пожелтело, белки полуумных глаз налиты кровью; он, ухмыляясь, говорил невесте, тихо и сипло...
Но Томилин не слушал возражений, — усмехаясь, приподняв
рыжие брови, он смотрел на адвоката фарфоровыми глазами и тискал в
лицо его вопросы...
Остаток вечера он провел в мыслях об этой женщине, а когда они прерывались, память показывала темное, острое
лицо Варвары, с плотно закрытыми глазами, с кривой улыбочкой на губах, — неплотно сомкнутые с правой стороны, они открывали три неприятно белых зуба, с золотой коронкой на резце. Показывала пустынный кусок кладбища, одетый толстым слоем снега, кучи комьев
рыжей земли, две неподвижные фигуры над могилой, только что зарытой.
Против Самгина лежал вверх
лицом, закрыв глаза, длинноногий человек, с
рыжей, остренькой бородкой, лежал сунув руки под затылок себе. Крик Пыльникова разбудил его, он сбросил ноги на пол, сел и, посмотрев испуганно голубыми глазами в
лицо Самгина, торопливо вышел в коридор, точно спешил на помощь кому-то.
Одну свечку погасили, другая освещала медную голову
рыжего плотника, каменные
лица слушающих его и маленькое, в серебряной бородке,
лицо Осипа, оно выглядывало из-за самовара, освещенное огоньком свечи более ярко, чем остальные, Осип жевал хлеб, прихлебывая чай, шевелился, все другие сидели неподвижно. Самгин, посмотрев на него несколько секунд, закрыл глаза, но ему помешала дремать, разбудила негромкая четкая речь Осипа.
— Картошка — народ! — взвизгнул голосок мужика средних лет с глазами совы, с круглым красным
лицом в
рыжей щетине.
Посмотришь ли на индивидуума этой породы спереди, только и увидишь синюю, толстую, суконную куртку, такие же панталоны, шляпу и под ней вместо
лица круг красного мяса, с каймой
рыжих, жестких волос, да огромные, жесткие, почти неразжимающиеся кулаки: горе, кому этакой кулак окажет знак вражды или дружбы!
На неровных камнях покатой у тротуара мостовой лежал головой ниже ног широкий немолодой арестант с
рыжей бородой, красным
лицом и приплюснутым носом, в сером халате и таких же штанах.
Рыжая как будто только этого и ждала и неожиданно быстрым движеньем вцепилась одной рукой в волосы Кораблевой, а другой хотела ударить ее в
лицо, но Кораблева ухватила эту руку.
Одна из этих женщин, отбывавшая наказание за воровство, была большая, грузная, с обвисшим телом
рыжая женщина, с желтовато-белыми, покрытыми веснушками
лицом, руками и толстой шеей, выставлявшейся из-за развязанного раскрытого ворота.
По коридору послышались шаги в шлепающих котах, загремел замок, и вошли два арестанта-парашечники в куртках и коротких, много выше щиколок, серых штанах и, с серьезными, сердитыми
лицами подняв на водонос вонючую кадку, понесли ее вон из камеры. Женщины вышли в коридор к кранам умываться. У кранов произошла ссора
рыжей с женщиной, вышедшей из другой, соседней камеры. Опять ругательства, крики, жалобы…
— Ах, кобель бритый! Что делает, — проговорила
рыжая и, колеблясь всем жирным телом, прижавшись
лицом к решеткам, закричала бессмысленно-неприличные слова.
Привалов с особенным удовольствием оглядывал теперь коренастую, немного сутуловатую фигуру Кости, его суконную
рыжую поддевку, черные шаровары, заправленные в сапоги, и это широкое русское
лицо с окладистой русой бородой и прищуренными глазами.
К утру канцелярия начала наполняться; явился писарь, который продолжал быть пьяным с вчерашнего дня, — фигура чахоточная,
рыжая, в прыщах, с животно-развратным выражением в
лице. Он был во фраке кирпичного цвета, прескверно сшитом, нечистом, лоснящемся. Вслед за ним пришел другой, в унтер-офицерской шинели, чрезвычайно развязный. Он тотчас обратился ко мне с вопросом...
Первый раз он бил бабушку на моих глазах так гадко и страшно. Предо мною, в сумраке, пылало его красное
лицо, развевались
рыжие волосы: в сердце у меня жгуче кипела обида, и было досадно, что я не могу придумать достойной мести.
Дед бросился к ней, сшиб ее с ног, выхватил меня и понес к лавке. Я бился в руках у него, дергал
рыжую бороду, укусил ему палец. Он орал, тискал меня и наконец бросил на лавку, разбив мне
лицо. Помню дикий его крик...
Военный, круглый, как шар, сидя у окна, надувал синее
лицо и, весело выкатывая какие-то
рыжие глаза, непрерывно курил трубку, кашлял странным, собачьим звуком...
Он не показался ей таким страшным, а скорее жалким:
лицо худое, загорелое, рубаха грязная, шинель какая-то
рыжая.
И старший рабочий, с
рыжей бородой, свалявшейся набок, и с голубыми строгими глазами; и огромный парень, у которого левый глаз затек и от лба до скулы и от носа до виска расплывалось пятно черно-сизого цвета; и мальчишка с наивным, деревенским
лицом, с разинутым ртом, как у птенца, безвольным, мокрым; и старик, который, припоздавши, бежал за артелью смешной козлиной рысью; и их одежды, запачканные известкой, их фартуки и их зубила — все это мелькнуло перед ним неодушевленной вереницей — цветной, пестрой, но мертвой лентой кинематографа.
Наконец пятое
лицо — местный околоточный надзиратель Кербеш. Это атлетический человек; он лысоват, у него
рыжая борода веером, ярко-синие сонные глаза и тонкий, слегка хриплый, приятный голос. Всем известно, что он раньше служил по сыскной части и был грозою жуликов благодаря своей страшной физической силе и жестокости при допросах.