Неточные совпадения
Она звучно втянула и выпустила воздух из напряженных ноздрей, вздрогнув, прижала острое ухо и вытянула крепкую черную
губу ко Вронскому, как бы желая
поймать его за рукав.
И вдруг засмеялся мелким смехом, старчески сморщив лицо, весь вздрагивая, потирая руки, глаза его, спрятанные в щелочках морщин, щекотали Самгина, точно мухи. Этот смех заставил Варвару положить нож и вилку; низко наклонив голову, она вытирала
губы так торопливо, как будто обожгла их чем-то едким, а Самгин вспомнил, что вот именно таким противным и догадливым смехом смеялся Лютов на даче, после
ловли воображаемого сома.
Он
поймал и поцеловал ее. Она отерла
губы и побежала показывать книги.
Анна Павловна с усилием
поймала руку мужа и прижалась к ней
губами. В тот же вечер ее не стало.
Любка
ловила ее руки, стремясь поцеловать, но экономка грубо их выдергивала. Потом вдруг побледнев, с перекошенным лицом, закусив наискось дрожащую нижнюю
губу, Эмма расчетливо и метко, со всего размаха ударила Любку по щеке, отчего та опустилась на колени, но тотчас же поднялась, задыхаясь и заикаясь от рыданий.
Когда они встали в дверях, Игнат поднял голову, мельком взглянул на них и, запустив пальцы в кудрявые волосы, наклонился над газетой, лежавшей на коленях у него; Рыбин, стоя,
поймал на бумагу солнечный луч, проникший в шалаш сквозь щель в крыше, и, двигая газету под лучом, читал, шевеля
губами; Яков, стоя на коленях, навалился на край нар грудью и тоже читал.
Он незаметно закрыл лицо руками и старался воспроизвести
губами те же движения, какие делала Шурочка; он хотел
поймать таким образом эти слова в своем воображении, но у него ничего не выходило.
Желтков в продолжение нескольких секунд
ловил ртом воздух, точно задыхаясь, и вдруг покатился, как с обрыва. Говорил он одними челюстями,
губы у него были белые и не двигались, как у мертвого.
Матвей Лозинский, разумеется, не знал еще, к своему несчастью, местных обычаев. Он только шел вперед, с раскрытым сердцем, с какими-то словами на устах, с надеждой в душе. И когда к нему внезапно повернулся высокий господин в серой шляпе, когда он увидел, что это опять вчерашний полицейский, он излил на него все то чувство, которое его теперь переполняло: чувство огорчения и обиды, беспомощности и надежды на чью-то помощь. Одним словом, он наклонился и хотел
поймать руку мистера Гопкинса своими
губами.
Но тут незнакомец удивил его своим непонятным поведением: «Сняв с головы свой странный головной убор (по-видимому, из бараньего меха), он согнул стан таким образом, что голова его пришлась вровень с поясом Гопкинса, и, внезапно
поймав одной рукой его руку, потянулся к ней
губами с неизвестною целью.
Иногда его
ловила Власьевна и, важно надув
губы, усаживала в кухне за стол против себя.
Ложась, я знал, что усну крепко, но встать хотел рано, и это желание — рано встать — бессознательно разбудило меня. Когда я открыл глаза, память была пуста, как после обморока. Я не мог
поймать ни одной мысли до тех пор, пока не увидел выпяченную нижнюю
губу спящего Кука. Тогда смутное прояснилось, и, мгновенно восстановив события, я взял со стула часы. На мое счастье, было всего половина десятого утра.
И вдруг — и Саша даже не знал до сих пор, что это может быть у людей! — Елена Петровна раза три громко и четко лязгнула зубами. «Как собака, которая
ловит блох», — дико подумал Саша, холодея от страха и чувствуя, как на
губах его выдавливается такая же дикая, ни с чем не сообразная улыбка.
В дочери, рослой, неразговорчивой, тоже было что-то скучное и общее с Яковом. Она любила лежать, читая книжки, за чаем ела много варенья, а за обедом, брезгливо отщипывая двумя пальчиками кусочки хлеба, болтала ложкой в тарелке, как будто
ловя в супе муху; поджимала туго налитые кровью, очень красные
губы и часто, не подобающим девчонке тоном, говорила матери...
Учитель
ловил своего друга где-нибудь в темном углу и, вцепившись в его грязную шинель, дрожащий, облизывая сухие
губы, не выразимым словами, глубоко трагическим взглядом смотрел в его лицо.
Часто жадно
ловил он руками какую-то тень, часто слышались ему шелест близких, легких шагов около постели его и сладкий, как музыка, шепот чьих-то ласковых, нежных речей; чье-то влажное, порывистое дыхание скользило по лицу его, и любовью потрясалось все его существо; чьи-то горючие слезы жгли его воспаленные щеки, и вдруг чей-то поцелуй, долгий, нежный, впивался в его
губы; тогда жизнь его изнывала в неугасимой муке; казалось, все бытие, весь мир останавливался, умирал на целые века кругом него, и долгая, тысячелетняя ночь простиралась над всем…
Спит — точно спит, сомненья нет,
Улыбка по лицу струится
И грудь колышется, и смутные слова
Меж
губ скользят едва едва…
Понять не трудно, кто ей снится.
О! эта мысль запала в грудь мою,
Бежит за мной и шепчет: мщенье! мщенье!
А я, безумный, всё еще
ловлюНадежду сладкую и сладкое сомненье!
И кто подумал бы, кто смел бы ожидать?
Меня, — меня, — меня продать
За поцелуй глупца, — меня, который
Готов был жизнь за ласку ей отдать,
Мне изменить! мне — и так скоро.
Вязовнин ему сперва не противоречил; но вот он понемногу начал замечать, что без Крупицына ему было скучно дома. Жена нисколько его не стесняла; напротив, он иногда о ней забывал вовсе и по целым утрам не говорил с ней ни слова, хотя всегда с удовольствием и нежностью глядел ей в лицо и всякий раз, бывало, когда она своей легкой поступью проходила мимо его,
ловил и целовал ее руку, что непременно вызывало улыбку на ее
губы. Улыбка эта была все та же, которую он так любил; но довольно ли одной улыбки?
Хвалынцев жадно слушал и любовался ею,
ловя глазами каждый ее взгляд, каждое движение бровей,
губ, улыбку, выражение лица, и чувствовал, как нечто острое и жуткое идет где-то внутри его и проникает собою весь его состав.
Всё не замечая Волдырева, чиновник
поймал на
губе муху, посмотрел на нее со вниманием и бросил. Помещик кашлянул и громко высморкался в свой клетчатый платок. Но и это не помогло. Его продолжали не слышать. Минуты две длилось молчание. Волдырев вынул из кармана рублевую бумажку и положил ее перед чиновником на раскрытую книгу. Чиновник сморщил лоб, потянул к себе книгу с озабоченным лицом и закрыл ее.
Парень склонился еще ниже. Отец Иоанн благословил его. Фабричный
поймал его руку и прильнул к ней
губами.
Губы ее ответно трепетали и
ловили его поцелуи.
Анатоля держали на руках и предлагали ему воду в стакане, края которого он не мог
поймать дрожащими, распухшими
губами.