Неточные совпадения
В саду стало тише, светлей, люди исчезли, растаяли; зеленоватая полоса
лунного света отражалась черною
водою пруда, наполняя сад дремотной, необременяющей скукой. Быстро подошел человек в желтом костюме, сел рядом с Климом, тяжко вздохнув, снял соломенную шляпу, вытер лоб ладонью, посмотрел на ладонь и сердито спросил...
Женская фигура, с лицом Софьи, рисовалась ему белой, холодной статуей, где-то в пустыне, под ясным, будто
лунным небом, но без луны; в свете, но не солнечном, среди сухих нагих скал, с мертвыми деревьями, с нетекущими
водами, с странным молчанием. Она, обратив каменное лицо к небу, положив руки на колени, полуоткрыв уста, кажется, жаждала пробуждения.
У выхода из Фальсбея мы простились с Корсаковым надолго и пересели на шлюпку. Фосфорный блеск был так силен в
воде, что весла черпали как будто растопленное серебро, в воздухе разливался запах морской влажности. Небо сквозь редкие облака слабо теплилось звездами, затмеваемыми
лунным блеском.
Ночь была ясная. Одна сторона реки была освещена, другая — в тени. При
лунном свете листва деревьев казалась посеребренной, стволы — белесовато-голубыми, а тени — черными. Кусты тальника низко склонились над
водой, точно они хотели скрыть что-то около своих берегов. Кругом было тихо, безмолвно, только река слабо шумела на перекатах.
Увидев прикованного к столбу мельника и вокруг него уже вьющиеся струи дыма, князь вспомнил его последние слова, когда старик, заговорив его саблю, смотрел на бадью с
водою; вспомнил также князь и свое видение на мельнице, когда он в
лунную ночь, глядя под шумящее колесо, старался увидеть свою будущность, но увидел только, как
вода почервонела, подобно крови, и как заходили в ней зубчатые пилы и стали отмыкаться и замыкаться железные клещи…
Мы сидим на корме, теплая
лунная ночь плывет навстречу нам, луговой берег едва виден за серебряной
водою, с горного — мигают желтые огни, какие-то звезды, плененные землею. Все вокруг движется, бессонно трепещет, живет тихою, но настойчивой жизнью. В милую, грустную тишину падают сиповатые слова...
В песке много кусочков слюды, она тускло блестела в
лунном свете, и это напомнило мне, как однажды я, лежа на плотах на Оке, смотрел в
воду, — вдруг, почти к самому лицу моему всплыл подлещик, повернулся боком и стал похож на человечью щеку, потом взглянул на меня круглым птичьим глазом, нырнул и пошел в глубину, колеблясь, как падающий лист клена.
…Молчит опаловая даль моря, певуче плещут волны на песок, и я молчу, глядя в даль моря. На
воде все больше серебряных пятен от
лунных лучей… Наш котелок тихо закипает.
Сначала ослепительные искры, потом радуги и темные пятна заходили в его глазах; он поспешил опять нырнуть, открыл в
воде глаза и увидел что-то мутно-зеленое, похожее на небо в
лунную ночь.
Она плавала в глубине, видала, как в
воду опускается столб
лунного света, слышала на берегах шум другой жизни; над головою ее пробегали корабли, отрезавшие
лунный свет от дна речного; но она ничего, решительно ничего не видала, кроме того, что там есть у них под
водою.
Сквозь листья дождик пробирался;
Вдали на тучах гром катался;
Блистая, молния струёй
Пещеру темну озаряла,
Где пленник бедный мой лежал,
Он весь промок и весь дрожал… //....................
Гроза по-малу утихала;
Лишь капала
вода с дерев;
Кой-где потоки меж холмов
Струею мутною бежали
И в Терек с брызгами впадали.
Черкесов в темном поле нет…
И тучи врозь уж разбегают,
И кой-где звездочки мелькают;
Проглянет скоро
лунный свет.
Все это приходило на память при взгляде на знакомый почерк. Коврин вышел на балкон; была тихая теплая погода, и пахло морем. Чудесная бухта отражала в себе луну и огни и имела цвет, которому трудно подобрать название. Это было нежное и мягкое сочетание синего с зеленым; местами
вода походила цветом на синий купорос, а местами, казалось,
лунный свет сгустился и вместо
воды наполнял бухту, а в общем какое согласие цветов, какое мирное, покойное и высокое настроение!
В тихую
лунную июльскую ночь Ольга Ивановна стояла на палубе волжского парохода и смотрела то на
воду, то на красивые берега.
Бирюзовый цвет
воды, какого она раньше никогда не видала, небо, берега, черные тени и безотчетная радость, наполнявшая ее душу, говорили ей, что из нее выйдет великая художница и что где-то там за далью, за
лунной ночью, в бесконечном пространстве ожидают ее успех, слава, любовь народа…
Поднимавшаяся роса, словно дым огромного пожара, белела на
лунном свете и двигалась по
воде, будто нехотя отдираясь от нее.
Так он и поступал. Ночью моцион делал, в
лунном свете купался, а днем забирался в нору и дрожал. Только в полдни выбежит кой-чего похватать — да что в полдень промыслишь! В это время и комар под лист от жары прячется, и букашка под кору хоронится. Поглотает
воды — и шабаш!
Воды ярко блестят средь полей,
А земля прихотливо одета
В волны белого
лунного света
И узорчатых, странных теней.
Большая зала старинного помещичьего дома, на столе кипит самовар; висячая лампа ярко освещает накрытый ужин, дальше, по углам комнаты, почти совсем темно; под потолком сонно гудят и жужжат стаи мух. Все окна раскрыты настежь, и теплая ночь смотрит в них из сада, залитого
лунным светом; с реки слабо доносятся женский смех и крики, плеск
воды.
— А потому, красава, что башка у тебя дырява. Соображения в тебе нет. Гармонь в
воде набрякла, — я ее завсегда для сухости в голенище ношу. Сунь-ка ее в свой сапог, да поглубже заткни, да на
лунный камень поставь. Она и отойдет, соловьем на губах зальется. А играть я тебя в два счета обучу, как инструмент-от подсохнет.
Выхватила она из
воды игрушку, в
лунной ручке зажала, да к губам, — глаза так светляками и загорелись. Ан вместо песни пузыри с хрипом вдоль гармони бегут. Само собой: инструмент намокши, да и она, шкура, понятия настоящего не имела… Зря в одно место дует, — то в себя, то из себя слюнку тянет.
Свистнула русалка. Как припустит солдат — трава под ним надвое, в ушах ветер попискивает, сердце — колотушкой, медяки в кармане позвякивают… Уж и ракита недалече, — только впереди на
воде, видит он,
вода штопором забурлила и будто рыбья чешуя цыганским монистом на
лунной дорожке блестит… Добежал, — штык ей в спину! — плещется русалка супротив ракиты, серебряным голосом измывается...