Неточные совпадения
Как-то поздним вечером
Люба, взволнованно вбежав с улицы на двор, где шумно играли дети,
остановилась и, высоко подняв руку, крикнула в небо...
Кривой Пахомий, выпивши, любил хвастаться своей поистине удивительной памятью, — некоторые книги он знал «с пальца», — как еврей-ешиботник знает талмуд, — ткнет пальцем в
любую страницу, и с того слова, на котором
остановится палец, Пахомий начинает читать дальше наизусть мягоньким, гнусавым голоском.
— Заметьте, — сказал Филатр,
останавливаясь, — что Браун — человек дела, выгоды, далекий от нас с вами, и все, что, по его мнению, напоминает причуду, тотчас замыкает его. Теперь — дальше: «Когда-то, в счастливый для вас и меня день, вы сказали, что исполните мое
любое желание. От всей души я надеялся, что такая минута не наступит; затруднить вас я считал непростительным эгоизмом. Однако случилось, что мой пациент и родственник…»
Утешься, друг; она дитя,
Твое унынье безрассудно:
Ты любишь горестно и трудно,
А сердце женское шутя.
Взгляни: под отдаленным сводом
Гуляет вольная луна;
На всю природу мимоходом
Равно сиянье льет она.
Заглянет в облако
любое,
Его так пышно озарит,
И вот — уж перешла в другое
И то недолго посетит.
Кто место в небе ей укажет,
Примолвя: там
остановись!
Кто сердцу юной девы скажет:
Люби одно, не изменись?
Утешься!
Некогда Прошка добродушно в
любое время окликал из канавки: «Здорово, Фадеич! Хорошо ли гостил?» На что обыватель отвечал столь же радушно и
останавливался покурить с земляком. А ныне Прошка сердито ворчал...
Софья (
останавливается перед дочерью, не замечающей её, ждёт несколько секунд). Пусти меня,
Люба.
Иван Михайлович(
останавливается перед ним и качает головой). Дурак! В кого стрелять! Ну, стреляйте! Пойдем,
Люба! (Уходят.)
«Верная моя
Люба! Сражался я, и служил государю, и проливал свою кровь не однажды, и вышел мне за то офицерский чин и благородное звание. Теперь я приехал на свободе в отпуск для излечения ран и
остановился в Пушкарской слободе на постоялом дворе у дворника, а завтра ордена и кресты надену, и к графу явлюсь, и принесу все свои деньги, которые мне на леченье даны, пятьсот рублей, и буду просить мне тебя выкупить, и в надежде, что обвенчаемся перед престолом Всевышнего Создателя».
— «Люб-лю гро-зу в на-ча-ле мая!» — запела она высоким, визжащим сопрано, прерывая свой визг смехом, но, увидев нас, она вдруг
остановилась и умолкла.
Многие пришли так себе, ни для чего, лишь бы поболтаться где-нибудь от безделья, подобно тому, как они идут в маскарад, или
останавливаются поглазеть перед
любой уличной сценой; многие прискакали для заявления модного либерализма; но чуть ли не большая часть пожаловала сюда с целями совсем посторонними, ради одной демонстрации, которую Полояров с Анцыфровым почитали в настоящих обстоятельствах делом самой первой необходимости.
Однако рассудочная невозможность и противоречивость не есть гарантия реальной невозможности (вера в это была подорвана еще греческой философией: Платоном, Зеноном, — а в новое время Гегелем, который в своей «Логике», как бы ни были велики ее заблуждения, навсегда показал невозможность
остановиться на
любом из рассудочных определений и проявил при этом даже своеобразный пафос противоречий: der Wiederspruch ist Fortleitende!
— Я имею право выходить, где хочу,
останавливаться в городах в
любой гостинице, но мой сторож со мною везде, днем, ночью, как тень моя.
— Как тут у вас… — сказал он раздумчиво и
остановился глазами на
Любе.
Люба смотрела вниз и сосредоточенно вертела на пальце колечко; он обводил глазами комнату, каждый раз старательно минуя взглядом девушку, и
остановился на недопитой маленькой рюмке с коньяком.
И, страшно бледный, почти синий, но все также молча, с тем же видом высокомерия и горделивого недоумения,
остановился на
Любе своими тяжелыми, неподвижными глазами.