Неточные совпадения
Прежде бывало, — говорил Голенищев, не замечая или не желая заметить, что и Анне и Вронскому хотелось говорить, — прежде бывало вольнодумец был
человек, который воспитался в понятиях
религии, закона, нравственности и сам борьбой и трудом доходил до вольнодумства; но теперь является новый тип самородных вольнодумцев, которые вырастают и не слыхав даже, что были законы нравственности,
религии, что были авторитеты, а которые прямо вырастают в понятиях отрицания всего, т. е. дикими.
— Не обращайте внимания, — сказала Лидия Ивановна и легким движением подвинула стул Алексею Александровичу. — Я замечала… — начала она что-то, как в комнату вошел лакей с письмом. Лидия Ивановна быстро пробежала записку и, извинившись, с чрезвычайною быстротой написала и отдала ответ и вернулась к столу. — Я замечала, — продолжала она начатый разговор, — что Москвичи, в особенности мужчины, самые равнодушные к
религии люди.
Он был верующий
человек, интересовавшийся
религией преимущественно в политическом смысле, а новое учение, позволявшее себе некоторые новые толкования, потому именно, что оно открывало двери спору и анализу, по принципу было неприятно ему.
Вспоминал он, как брат в университете и год после университета, несмотря на насмешки товарищей, жил как монах, в строгости исполняя все обряды
религии, службы, посты и избегая всяких удовольствий, в особенности женщин; и потом как вдруг его прорвало, он сблизился с самыми гадкими
людьми и пустился в самый беспутный разгул.
В других домах рассказывалось это несколько иначе: что у Чичикова нет вовсе никакой жены, но что он, как
человек тонкий и действующий наверняка, предпринял, с тем чтобы получить руку дочери, начать дело с матери и имел с нею сердечную тайную связь, и что потом сделал декларацию насчет руки дочери; но мать, испугавшись, чтобы не совершилось преступление, противное
религии, и чувствуя в душе угрызение совести, отказала наотрез, и что вот потому Чичиков решился на похищение.
Он не участвовал в ночных оргиях с товарищами, которые, несмотря на строжайший присмотр, завели на стороне любовницу — одну на восемь
человек, — ни также в других шалостях, доходивших до кощунства и насмешек над самою
религиею из-за того только, что директор требовал частого хожденья в церковь и попался плохой священник.
— Господа! — возгласил он с восторгом, искусно соединенным с печалью. — Чего можем требовать мы,
люди, от жизни, если даже боги наши глубоко несчастны? Если даже
религии в их большинстве — есть
религии страдающих богов — Диониса, Будды, Христа?
—
Люди могут быть укрощены только
религией, — говорил Муромский, стуча одним указательным пальцем о другой, пальцы были тонкие, неровные и желтые, точно корни петрушки. — Под укрощением я понимаю организацию
людей для борьбы с их же эгоизмом. На войне
человек перестает быть эгоистом…
— Устала я и говорю, может быть, грубо, нескладно, но я говорю с хорошим чувством к тебе. Тебя — не первого такого вижу я, много таких
людей встречала. Супруг мой очень преклонялся пред людями, которые стремятся преобразить жизнь, я тоже неравнодушна к ним. Я — баба, — помнишь, я сказала: богородица всех
религий? Мне верующие приятны, даже если у них
религия без бога.
Но
человек сделал это на свою погибель, он — враг свободной игры мировых сил, схематизатор; его ненавистью к свободе созданы
религии, философии, науки, государства и вся мерзость жизни.
Разговорам ее о
религии он не придавал значения, считая это «системой фраз»; украшаясь этими фразами, Марина скрывает в их необычности что-то более значительное, настоящее свое оружие самозащиты; в силу этого оружия она верит, и этой верой объясняется ее спокойное отношение к действительности, властное — к
людям. Но — каково же это оружие?
— «Русская интеллигенция не любит богатства». Ух ты! Слыхал? А может, не любит, как лиса виноград? «Она не ценит, прежде всего, богатства духовного, культуры, той идеальной силы и творческой деятельности человеческого духа, которая влечет его к овладению миром и очеловечению
человека, к обогащению своей жизни ценностями науки, искусства,
религии…» Ага,
религия? — «и морали». — Ну, конечно, и морали. Для укрощения строптивых. Ах, черти…
Я теперь живой, заезжий свидетель того химически-исторического процесса, в котором пустыни превращаются в жилые места, дикари возводятся в чин
человека,
религия и цивилизация борются с дикостью и вызывают к жизни спящие силы.
Японцы осматривали до сих пор каждое судно, записывали каждую вещь, не в видах торгового соперничества, а чтоб не прокралась к ним христианская книга, крест — все, что относится до
религии; замечали число
людей, чтоб не пробрался в Японию священник проповедовать
религию, которой они так боятся.
Это не дикари, а народ — пастыри, питающиеся от стад своих, патриархальные
люди с полным, развитым понятием о
религии, об обязанностях
человека, о добродетели.
Ум везде одинаков: у умных
людей есть одни общие признаки, как и у всех дураков, несмотря на различие наций, одежд, языка,
религий, даже взгляда на жизнь.
Но все готово: у одних дверей стоит
религия, с крестом и лучами света, и кротко ждет пробуждения младенцев; у других — «
люди Соединенных Штатов» с бумажными и шерстяными тканями, ружьями, пушками и прочими орудиями новейшей цивилизации…
Француженка, в виде украшения, прибавила к этим практическим сведениям, что в Маниле всего
человек шесть французов да очень мало американских и английских негоциантов, а то все испанцы; что они все спят да едят; что сама она католичка, но терпит и другие
религии, даже лютеранскую, и что хотела бы очень побывать в испанских монастырях, но туда женщин не пускают, — и при этом вздохнула из глубины души.
Симон Картинкин был атавистическое произведение крепостного права,
человек забитый, без образования, без принципов, без
религии даже. Евфимья была его любовница и жертва наследственности. В ней были заметны все признаки дегенератной личности. Главной же двигательной пружиной преступления была Маслова, представляющая в самых низких его представителях явление декадентства.
Как
человек серьезный и честный, он не скрывал этой своей свободы от суеверий официальной
религии во время первой молодости, студенчества и сближения с Нехлюдовым.
Он и был твердо уверен в своей правоте, как не может не быть уверен в правоте здравого смысла всякий образованный
человек нашего времени, который знает немного историю, знает происхождение
религии вообще и о происхождении и распадении церковно-христианской
религии.
Погубить же, разорить, быть причиной ссылки и заточения сотен невинных
людей вследствие их привязанности к своему народу и
религии отцов, как он сделал это в то время, как был губернатором в одной из губерний Царства Польского, он не только не считал бесчестным, но считал подвигом благородства, мужества, патриотизма; не считал также бесчестным то, что он обобрал влюбленную в себя жену и свояченицу.
Германская
религия относит источник зла к бессознательному божеству, к изначальному хаосу, но никогда не к
человеку, не к самому германцу.
Поэтому, как бы высоко, по видимости, эта германская
религия ни возносила
человека, она, в конце концов, в глубочайшем смысле отрицает
человека, как самобытное религиозное начало.
В своей
религии античный
человек принадлежал государству.
Только новое сознание в христианстве, только понимание его как
религии не только личного, но и социального и космического преображения, т. е. усиление в христианском сознании мессианства и пророчества, может привести к разрешению мучительной проблемы отношений
человека и общества.
Мне кажется, что Пий IX и конклав очень последовательно объявили неестественное или, по их, незапятнанное зачатие богородицы. Мария, рожденная, как мы с вами, естественно заступается за
людей, сочувствует нам; в ней прокралось живое примирение плоти и духа в
религию. Если и она не по-людски родилась, между ней и нами нет ничего общего, ей не будет нас жаль, плоть еще раз проклята; церковь еще нужнее для спасения.
Наши профессора привезли с собою эти заветные мечты, горячую веру в науку и
людей; они сохранили весь пыл юности, и кафедры для них были святыми налоями, с которых они были призваны благовестить истину; они являлись в аудиторию не цеховыми учеными, а миссионерами человеческой
религии.
Мой отец считал
религию в числе необходимых вещей благовоспитанного
человека; он говорил, что надобно верить в Священное писание без рассуждений, потому что умом тут ничего не возьмешь, и все мудрования затемняют только предмет; что надобно исполнять обряды той
религии, в которой родился, не вдаваясь, впрочем, в излишнюю набожность, которая идет старым женщинам, а мужчинам неприлична.
Добрые
люди поняли, что очистительное крещение плоти есть отходная христианства;
религия жизни шла на смену
религии смерти,
религия красоты — на смену
религии бичевания и худобы от поста и молитвы.
— Вы никогда не дойдете, — говорила она, — ни до личного бога, ни до бессмертия души никакой философией, а храбрости быть атеистом и отвергнуть жизнь за гробом у вас у всех нет. Вы слишком
люди, чтобы не ужаснуться этих последствий, внутреннее отвращение отталкивает их, — вот вы и выдумываете ваши логические чудеса, чтоб отвести глаза, чтоб дойти до того, что просто и детски дано
религией.
Но, как назло княгине, у меня память была хороша. Переписка со мной, долго скрываемая от княгини, была наконец открыта, и она строжайше запретила
людям и горничным доставлять письма молодой девушке или отправлять ее письма на почту. Года через два стали поговаривать о моем возвращении. «Эдак, пожалуй, каким-нибудь добрым утром несчастный сын брата отворит дверь и взойдет, чего тут долго думать да откладывать, — мы ее выдадим замуж и спасем от государственного преступника,
человека без
религии и правил».
На этом Хомяков бил наголову
людей, остановившихся между
религией и наукой.
Я понимаю, что религиозность самая горячая может быть доступна не только начетчикам и богословам, но и
людям, не имеющим ясного понятия о значении слова «
религия».
В пределе
религий кошмар грезится, как явление злого Бога, который из рабства мыслится
людьми как добрый.
Судебная
религия больше не годна для
человека,
человек слишком истерзан миром.
В противоположность Шлейермахеру и многим другим я думаю, что
религия есть не чувство зависимости
человека, а есть чувство независимости
человека.
Но уровень его знаний по истории
религии не был особенно высок, как и вообще у
людей того времени, которые мало считались с достижениями науки в этой области.
Но
люди сейчас слишком испуганы ужасом мира, чтобы исповедовать
религию страха и ужаса.
Он —
человек универсальный: поэт, ученый филолог, специалист по греческой
религии, мыслитель, теолог и теософ, публицист, вмешивающийся в политику.
И еще говорил: если бы в
человеке, в его сердце не было зародыша
религии, то и сам Бог не научил бы
религии.
Понимание христианства как
религии Богочеловечества радикально противоположно судебному пониманию отношений между Богом и
человеком и судебной теории искупления, распространенной в богословии католическом и протестантском.
Он был теллургическим
человеком, он нес в себе всю тяжесть земли, и он устремлен был к чисто-духовной
религии.
Тут мы не сговоримся с западноевропейскими
людьми, закованными в законническую цивилизацию, особенно не сговоримся с официальными католиками, превратившими христианство в
религию закона.
Ложная философия и ложная
религия, выданная за положительную науку, утверждают в
человеке сознание ничтожества его происхождения и божественности его будущего, не его, конечно, не данного конкретного лица, а
человека вообще.
Таинства языческих
религий были таинствами зависимости
человека от природы, таинства же христианской
религии — таинства, освобождающие
человека от власти естества.
Если Христос — Сын Божий, Логос, то мир имеет Смысл и у меня есть надежда на вечное спасение; если Христос —
человек, то мир бессмыслен и нет для меня
религии спасения.
Освобождение от ложной теократии и бесчеловечия, прикрытого
религией, вело к уничтожению всякой религиозной святыни, к обоготворению
человека и человечества, к безбожию.
Таинства древних
религий были только природны, в них сказывалась зависимость
человека от природы.
Недостаточно
человека освободить от внешнего насилия, как то думает социальная
религия наших дней, нужно освободиться
человеку от внутреннего зла, которое и рождает насильственную связанность природы и смертоносный ее распад.