Неточные совпадения
Она правду сказала: бабушки нет больше. Это не бабушка, не Татьяна Марковна, любящая и нежная мать
семейства, не помещица Малиновки, где все жило и благоденствовало ею и где жила и благоденствовала сама она, мудро и счастливо управляя
маленьким царством. Это была другая женщина.
Налево была другая комната, но двери в нее были притворены, хотя и отпирались поминутно на
маленькую щелку, в которую, видно было, кто-то выглядывал — должно быть, из многочисленного
семейства госпожи Лебрехт, которой, естественно, в это время было очень стыдно.
Свое
семейство у него было
малое; он был вдовцом уже двадцать лет и имел лишь единственную дочь, ту вдову-генеральшу, которую теперь ждали из Москвы ежедневно, молодую особу, характера которой он несомненно боялся.
Теперь же пока это скромный,
маленький уголок России, в десяти тысячах пятистах верстах от Петербурга, с двумястами жителей, состоящих, кроме командира порта и некоторых служащих при конторе лиц с
семействами, из нижних чинов, командированных сюда на службу казаков и, наконец, якутов.
Еще
меньше можно было, глядя на эту цветущую мать
семейства, заключить о тех превратностях, какими была преисполнена вся ее тревожная жизнь.
Сивуч относится к отряду ластоногих и к
семейству ушастых тюленей. Это довольно крупное животное и достигает 4 м длины и 3 м в обхвате около плеч при весе 680–800 кг. Он имеет
маленькие ушные раковины, красивые черные глаза, большие челюсти с сильными клыками, длинную сравнительно шею, на которой шерсть несколько длиннее, чем на всем остальном теле, и большие ноги (ласты) с голыми подошвами. Обыкновенно самцы в два раза больше самок.
— Безостановочно продолжает муж после вопроса «слушаешь ли», — да, очень приятные для меня перемены, — и он довольно подробно рассказывает; да ведь она три четверти этого знает, нет, и все знает, но все равно: пусть он рассказывает, какой он добрый! и он все рассказывает: что уроки ему давно надоели, и почему в каком
семействе или с какими учениками надоели, и как занятие в заводской конторе ему не надоело, потому что оно важно, дает влияние на народ целого завода, и как он кое-что успевает там делать: развел охотников учить грамоте, выучил их, как учить грамоте, вытянул из фирмы плату этим учителям, доказавши, что работники от этого будут
меньше портить машины и работу, потому что от этого пойдет уменьшение прогулов и пьяных глаз, плату самую пустую, конечно, и как он оттягивает рабочих от пьянства, и для этого часто бывает в их харчевнях, — и мало ли что такое.
Кроме товарищей да двух — трех профессоров, предвидевших в нем хорошего деятеля науки, он виделся только с
семействами, в которых давал уроки. Но с этими
семействами он только виделся: он как огня боялся фамильярности и держал себя очень сухо, холодно со всеми лицами в них, кроме своих
маленьких учеников и учениц.
Мерцаловы и еще два
семейства положили каждую неделю поочередно иметь
маленькие вечера с танцами, в своем кругу, — бывает по б пар, даже по 8 пар танцующих.
Чем легче живется арестанту, тем
меньше опасности, что он убежит, и в этом отношении можно признать очень надежными такие меры, как улучшение тюремных порядков, постройка церквей, учреждение школ и больниц, обеспечение
семейств ссыльных, заработки и т. п.
У меня был
маленький брат Johann и две сестры; но я был чужой в своем собственном
семействе!
— А по росту
меньше. Ну, так она и сделает. Коли надо, скажет одиннадцать, а то пятнадцать. И так как у бедняжки ни защиты, ни
семейства, то…
Потом в переднюю впорхнуло
семейство Лыкачевых — целый выводок хорошеньких, смешливых и картавых барышень во главе с матерью —
маленькой, живой женщиной, которая в сорок лет танцевала без устали и постоянно рожала детей — «между второй и третьей кадрилью», как говорил про нее полковой остряк Арчаковский.
Забиякин. Оно, коли хотите,
меньше и нельзя. Положим, хоть и Шифель: человек он достойный, угнетенный
семейством — ну, ему хоть три тысячи; ну, две тысячи… (Продолжает шептаться, причем считает на пальцах; по временам раздаются слова: тысяча… тысяча… тысяча.)
Даже
маленькие члены
семейства и те имеют каждый свою специальность: Маша декламирует басню Крылова, Люба поет «По улице мостовой», Ваня оденется ямщиком и пропляшет русскую.
В
маленьком городишке все пало ниц перед ее величием, тем более что генеральша оказалась в обращении очень горда, и хотя познакомилась со всеми городскими чиновниками, но ни с кем почти не сошлась и открыто говорила, что она только и отдыхает душой, когда видится с князем Иваном и его милым
семейством (князь Иван был подгородный богатый помещик и дальний ее родственник).
Рисположенский. Какое уж наше житье! Так, небо коптим, Аграфена Кондратьевна! Сами знаете:
семейство большое, делишки
маленькие. А не ропщу; роптать грех, Аграфена Кондратьевна.
Но это изречение не прекратило спора, а только навело меня на мысль, что сторона Любовь Сергеевны и моего друга была неправая сторона. Хотя мне было несколько совестно присутствовать при
маленьком семейном раздоре, однако и было приятно видеть настоящие отношения этого
семейства, выказывавшиеся вследствие спора, и чувствовать, что мое присутствие не мешало им выказываться.
Эти двое юнкеров охотно приглашали друг друга на вечера, любительские спектакли и
маленькие балы, какие всю зиму устраивались в их знакомых
семействах.
Как нарочно, о ту пору в гостиной Анны Васильевны сидела гостья, соседка протопопица, очень хорошая и почтенная женщина, но имевшая
маленькую неприятность с полицией за то, что вздумала в самый припек жара выкупаться в пруду, близ дороги, по которой часто проезжало какое-то важное генеральское
семейство.
Лаптев жил в одном из переулков
Малой Дмитровки, недалеко от Старого Пимена. Кроме большого дома на улицу, он нанимал также еще двухэтажный флигель во дворе для своего друга Кочевого, помощника присяжного поверенного, которого все Лаптевы звали просто Костей, так как он вырос на их глазах. Против этого флигеля стоял другой, тоже двухэтажный, в котором жило какое-то французское
семейство, состоявшее из мужа, жены и пяти дочерей.
Юсов. Что ж, дядюшка-то глупее вас? А, глупее?
Меньше вас понимает в жизни? Да ведь это курам на смех. Ведь этак вы когда-нибудь уморите со смеху. Помилуйте, пощадите, у меня
семейство.
Так только в том была его вина,
Что сделаться хотел он вашим тестем?
Ну, что ж? И слава богу! В добрый час!
Давно бы вам пора остепениться.
Что мы за жизнь ведем? Скажите сами.
А донна Анна чем была не пара?
Вы были бы теперь отцом
семействаИ жили б смирно, тихо, хорошо,
Как бог велит, и прыгали б вкруг вас
Без счета и числа мал мала
меньше.
Все
маленькие дон Жуаны. Да.
Она ту
меньше любила, да ведь она уж и отрезанный ломоть: у нее свои обязанности, свое
семейство: иной бы раз и рада угодить матери, да не может, впору и мужу угождать да тешить его, а ты свободный человек, мужчина!
Эта Марья Никитишна, девушка лет уже двадцати трех, зубоскалка и даже умница, была гувернанткой
маленьких детей в одном соседнем и знакомом
семействе и давно уже считалась как родная у Захлебининых, а девицами ценилась ужасно.
У Марьи, жены брата Кирьяка, было шестеро детей, у Феклы, жены брата Дениса, ушедшего в солдаты, — двое; и когда Николай, войдя в избу, увидел все
семейство, все эти большие и
маленькие тела, которые шевелились на полатях, в люльках и во всех углах, и когда увидел, с какою жадностью старик и бабы ели черный хлеб, макая его в воду, то сообразил, что напрасно он сюда приехал, больной, без денег да еще с семьей, — напрасно!
Когда я еще просвещался в Киеве и в отдаленных думах не имел заниматься писательством, у меня завязалось одно знакомство с бедным, но благородным
семейством, жившим в
маленьком собственном домике в самом отдаленном краю города, близ упраздненного Кирилловского монастыря.
Однако вы полагаете, что
семейство — в
маленьких деревеньках; ну, а ведь актрисы берутся не из этих же деревенек, к которым нет проезда.
Прошло таким делом года четыре — ни слуху ни духу от моей родненьки; только один раз прогуливаюсь я по нашему базару, вдруг, вижу, идет мне навстречу их ключница, Марья Алексеевна, в своей по обыкновению заячьей китайской шубке,
маленькой косынкой повязанная; любимая, знаете, из всех людей покойным братом женщина и в самом деле этакая преданная всему их
семейству, скопидомка большая в хозяйстве, неглупая и очень не прочь поговорить и посудить о господах, с кем знает, что можно.
— И за такие гроши человек терзается! Ну, здесь
меньше пяти и не смей спрашивать. Это работа трудная: я сам помню, как на первом и на втором курсе по урочишкам бегал. Бывало, добудешь по полтиннику за час — и рад. Самая неблагодарная и трудная работа. Я тебя перезнакомлю со всеми нашими; тут есть премилые
семейства, и с барышнями. Будешь умно себя вести — сосватаю, если хочешь. А, Василий Петрович?
С Наташей был он шутлив и весел, иной раз, бывало, как
маленький мальчик с нею резвится, но с Лизаветой Зиновьевной обращался сдержанно и, как ни близок был в
семействе, робел перед ней.
Из
маленькой дачи, нанимаемой баронессой и ее
семейством, слышались тихие замирающие аккорды.
Бережно сняв свою единственную пару, он облачился в сильно засаленный, когда-то серый, а теперь ставший неопределенного цвета драповый халат, протертый насквозь в том месте, которое красноречиво показывало, что почтенный «литератор» усердно высиживает свои произведения, затем вышел из своего
маленького кабинета в приемную, служившую и столовой, где
семейство ожидало его за чайным столом.
Проехав Бойон, они подъехали к какой-то
маленькой станции, на которой, к удивлению Савина, многие пассажиры стали выходить и в том числе и
семейство Гуера.
Домашние графа — его жена графиня Мария Осиповна, далеко еще не старая женщина, с величественной походкой и с надменно-суровым выражением правильного и до сих пор красивого лица, дочь-невеста Элеонора, или, как ее звали в семье уменьшительно, Лора, красивая, стройная девушка двадцати одного года, светлая шатенка, с холодным, подчас даже злобным взглядом зеленоватых глаз, с надменным, унаследованным от матери выражением правильного, как бы выточенного лица, и сын, молодой гвардеец, только что произведенный в офицеры, темный шатен, с умным, выразительным, дышащим свежестью молодости лицом, с выхоленными небольшими, мягкими, как пух, усиками, — знали о появлении в их семье
маленькой иностранки лишь то немногое, что заблагорассудил сказать им глава
семейства, всегда державший последнее в достодолжном страхе, а с летами ставший еще деспотичнее.
Отслужив молебен в своей сельской церкви, он поднялся со всем
семейством, большими и
малыми, и переехал на житье в Холодню.
Одного из членов
семейства, доставшегося ему по наследству,
малого лет двадцати, отдал он в услужение кому-то за очень скромную плату.
Челядинцы, от большого до
малого, были одеты исправно, накормлены сыто, получали, сверх того, в каждый годовой праздник по медной гривне и по калачу; их заслуги предкам Волынского ценились как должно; старики были в почтении у младших и нередко удостоивались подачек со стола господского; немощных не отсылали с хлеба долой на собственное пропитание, не призирали в богадельнях, а в их
семействах.
Была я опять у Елены Шамшин. Она совсем потерянная. Пригласила она меня ехать к ее сестре. Мне не хотелось; но она такая жалкая. Я поехала. Попала я ни больше ни
меньше как на заседание. Все их
семейство занимается спиритизмом.
Здесь были Сурмин, Тони, вдова Левкоева, соседка по квартире Ранеевых, сынок ее, только что на днях испеченный корнет, и
маленький, худенький студент — юрист Лидин, которого привела с собою Тони. Он хаживал к Крошке Доррит то посоветоваться с ней, то посоветовать ей по какому-нибудь запутанному делу, то позаимствовать у нее «томик» свода законов. Двух братьев Лориных и Даши тут не было, потому что они избегали всякого светского общества. Остальных членов
семейства Ранеевы не знали даже в лицо.
Он застал девочку в
маленькой, но чистенькой квартире на Песках в
семействе одного мелкого чиновника, где уже знали из полученного от баронессы тоже перед смертью письма, что девочку должен взять доктор Пашков, который и заплатит по расчету недоплаченные за ее пребывание в этом
семействе деньги.
Они даже старую лошадь не убивают, а дают ей по силам работу; они кормят
семейство, ягнят, поросят, щенят, ожидая от них пользы; так как же они не будут кормить нужного человека, когда он заболеет, и как же не найдут посильной работы старому и
малому, и как же не станут выращивать людей, которые будут на них же работать?
Так, в первой деревне, в которую я приехал —
Малой Губаревке, на 10 дворов было 4 коровы и 2 лошади; два
семейства побирались, и нищета всех жителей была страшная.