Неточные совпадения
― Только бы были лучше меня. Вот всё, чего я желаю. Вы не знаете еще всего труда, ―
начал он, ― с
мальчиками, которые, как мои, были запущены этою жизнью за границей.
«Где хозяин?» — «Нема». — «Как? совсем нету?» — «Совсим». — «А хозяйка?» — «Побигла в слободку». — «Кто же мне отопрет дверь?» — сказал я, ударив в нее ногою. Дверь сама отворилась; из хаты повеяло сыростью. Я засветил серную спичку и поднес ее к носу
мальчика: она озарила два белые глаза. Он был слепой, совершенно слепой от природы. Он стоял передо мною неподвижно, и я
начал рассматривать черты его лица.
Утро было свежее, но прекрасное. Золотые облака громоздились на горах, как новый ряд воздушных гор; перед воротами расстилалась широкая площадь; за нею базар кипел народом, потому что было воскресенье; босые мальчики-осетины, неся за плечами котомки с сотовым медом, вертелись вокруг меня; я их прогнал: мне было не до них, я
начинал разделять беспокойство доброго штабс-капитана.
Мелко шагали
мальчики и девочки в однообразных пепельно-серых костюмах, должно быть сиротский приют, шли почтальоны, носильщики с вокзала, сиделки какой-то больницы, чиновники таможни, солдаты без оружия, и чем дальше двигалась толпа, тем очевиднее было, что в ее хвосте уже действовало
начало, организующее стихию. С полной очевидностью оно выявилось в отряде конной полиции.
Притом их связывало детство и школа — две сильные пружины, потом русские, добрые, жирные ласки, обильно расточаемые в семействе Обломова на немецкого
мальчика, потом роль сильного, которую Штольц занимал при Обломове и в физическом и в нравственном отношении, а наконец, и более всего, в основании натуры Обломова лежало чистое, светлое и доброе
начало, исполненное глубокой симпатии ко всему, что хорошо и что только отверзалось и откликалось на зов этого простого, нехитрого, вечно доверчивого сердца.
Способный от природы
мальчик в три года прошел латынскую грамматику и синтаксис и
начал было разбирать Корнелия Непота, но отец решил, что довольно и того, что он знал, что уж и эти познания дают ему огромное преимущество над старым поколением и что, наконец, дальнейшие занятия могут, пожалуй, повредить службе в присутственных местах.
— Нет, двое детей со мной, от покойного мужа:
мальчик по восьмому году да девочка по шестому, — довольно словоохотливо
начала хозяйка, и лицо у ней стало поживее, — еще бабушка наша, больная, еле ходит, и то в церковь только; прежде на рынок ходила с Акулиной, а теперь с Николы перестала: ноги стали отекать. И в церкви-то все больше сидит на ступеньке. Вот и только. Иной раз золовка приходит погостить да Михей Андреич.
При Татьяне Павловне я вновь
начал «Невесту-девушку» и кончил блистательно, даже Татьяна Павловна улыбнулась, а вы, Андрей Петрович, вы крикнули даже «браво!» и заметили с жаром, что прочти я «Стрекозу и Муравья», так еще неудивительно, что толковый
мальчик, в мои лета, прочтет толково, но что эту басню...
Они получали строгое воспитание под
началом раскольничьих начетчиц и старцев, и потом
мальчики увозились на прииски, девочки выходили замуж или терпеливо ждали своих суженых.
Когда же стали прощаться и накрывать гроб, он обхватил его руками, как бы не давая накрыть Илюшечку, и
начал часто, жадно, не отрываясь целовать в уста своего мертвого
мальчика.
Он уже успел вполне войти в тон, хотя, впрочем, был и в некотором беспокойстве: он чувствовал, что находится в большом возбуждении и что о гусе, например, рассказал слишком уж от всего сердца, а между тем Алеша молчал все время рассказа и был серьезен, и вот самолюбивому
мальчику мало-помалу
начало уже скрести по сердцу: «Не оттого ли де он молчит, что меня презирает, думая, что я его похвалы ищу?
Отец трепетал над ним, перестал даже совсем пить, почти обезумел от страха, что умрет его
мальчик, и часто, особенно после того, как проведет, бывало, его по комнате под руку и уложит опять в постельку, — вдруг выбегал в сени, в темный угол и, прислонившись лбом к стене,
начинал рыдать каким-то заливчатым, сотрясающимся плачем, давя свой голос, чтобы рыданий его не было слышно у Илюшечки.
— Он сам первый
начал! — закричал
мальчик в красной рубашке раздраженным детским голоском, — он подлец, он давеча в классе Красоткина перочинным ножиком пырнул, кровь потекла. Красоткин только фискалить не хотел, а этого надо избить…
— Молодец, молодец! — закричали все
мальчики и
начали аплодировать.
— Ваше превосходительство, ваше превосходительство… неужели?.. —
начал было он и не договорил, а лишь всплеснул руками в отчаянии, хотя все еще с последнею мольбой смотря на доктора, точно в самом деле от теперешнего слова доктора мог измениться приговор над бедным
мальчиком.
— Веселимся, — продолжает сухенький старичок, — пьем вино новое, вино радости новой, великой; видишь, сколько гостей? Вот и жених и невеста, вот и премудрый архитриклин, вино новое пробует. Чего дивишься на меня? Я луковку подал, вот и я здесь. И многие здесь только по луковке подали, по одной только маленькой луковке… Что наши дела? И ты, тихий, и ты, кроткий мой
мальчик, и ты сегодня луковку сумел подать алчущей.
Начинай, милый,
начинай, кроткий, дело свое!.. А видишь ли солнце наше, видишь ли ты его?
Возвращаясь же в комнату,
начинал обыкновенно чем-нибудь развлекать и утешать своего дорогого
мальчика, рассказывал ему сказки, смешные анекдоты или представлял из себя разных смешных людей, которых ему удавалось встречать, даже подражал животным, как они смешно воют или кричат.
И шесть камней разом вылетели из группы. Один угодил
мальчику в голову, и тот упал, но мигом вскочил и с остервенением
начал отвечать в группу камнями. С обеих сторон началась непрерывная перестрелка, у многих в группе тоже оказались в кармане заготовленные камни.
Марья Алексевна
начала расспрашивать его о способностях Феди, о том, какая гимназия лучше, не лучше ли будет поместить
мальчика в гимназический пансион, — расспросы очень натуральные, только не рано ли немножко делаются?
И действительно, оно наступило, когда
мальчикам минуло шесть лет. Можно было бы, конечно, и повременить, но Марья Маревна была нетерпелива и, не откладывая дела в долгий ящик, сама
начала учить детей грамоте.
В 1879 году
мальчиком в Пензе при театральном парикмахере Шишкове был ученик, маленький Митя. Это был любимец пензенского антрепренера В. П. Далматова, который единственно ему позволял прикасаться к своим волосам и учил его гриму. Раз В. П. Далматов в свой бенефис поставил «Записки сумасшедшего» и приказал Мите приготовить лысый парик. Тот принес на спектакль мокрый бычий пузырь и
начал напяливать на выхоленную прическу Далматова… На крик актера в уборную сбежались артисты.
Мастеровые в будние дни
начинали работы в шесть-семь часов утра и кончали в десять вечера. В мастерской портного Воздвиженского работало пятьдесят человек. Женатые жили семьями в квартирах на дворе; а холостые с мальчиками-учениками ночевали в мастерских, спали на верстаках и на полу, без всяких постелей: подушка — полено в головах или свои штаны, если еще не пропиты.
Первым делом решил постричь волосы, — бороду и усы я не брил, бросив сцену. Парикмахер, совсем еще
мальчик, меня подстриг и
начал готовить бритвы, но я отказался.
У С. И. Грибкова
начал свою художественную карьеру и Н. И. Струнников, поступивший к нему в ученики четырнадцатилетним
мальчиком. Так же как и все, был «на побегушках», был маляром, тер краски, мыл кисти, а по вечерам учился рисовать с натуры. Раз С. И. Грибков послал ученика Струнникова к антиквару за Калужской заставой реставрировать какую-то старую картину.
Под конец моего пребывания в пансионе добродушный француз как-то исчез с нашего горизонта. Говорили, что он уезжал куда-то держать экзамен. Я был в третьем классе гимназии, когда однажды, в
начале учебного года, в узком коридоре я наткнулся вдруг на фигуру, изумительно похожую на Гюгенета, только уже в синем учительском мундире. Я шел с другим
мальчиком, поступившим в гимназию тоже от Рыхлинского, и оба мы радостно кинулись к старому знакомому.
Во время большой перемены я разделил с
мальчиками хлеб и колбасу, и мы
начали читать удивительную сказку «Соловей» — она сразу взяла всех за сердце.
— Нельзя тебе знать! — ответила она угрюмо, но все-таки рассказала кратко: был у этой женщины муж, чиновник Воронов, захотелось ему получить другой, высокий чин, он и продал жену начальнику своему, а тот ее увез куда-то, и два года она дома не жила. А когда воротилась — дети ее,
мальчик и девочка, померли уже, муж — проиграл казенные деньги и сидел в тюрьме. И вот с горя женщина
начала пить, гулять, буянить. Каждый праздник к вечеру ее забирает полиция…
Но не прошло и трех дней, как эти остановки стали все чаще и чаще. Иохим то и дело откладывал дудку и
начинал прислушиваться с возрастающим интересом, а во время этих пауз и
мальчик тоже заслушивался и забывал понукать приятеля. Наконец Иохим произнес с задумчивым видом...
Мать не знала, в чем дело, и думала, что ребенка волнуют сны. Она сама укладывала его в постель, заботливо крестила и уходила, когда он
начинал дремать, не замечая при этом ничего особенного. Но на другой день
мальчик опять говорил ей о чем-то приятно тревожившем его с вечера.
При этом каждая нота имела для него как бы свою особенную физиономию, свой индивидуальный характер; он знал уже, в каком отверстии живет каждый из этих тонов, откуда его нужно выпустить, и порой, когда Иохим тихо перебирал пальцами какой-нибудь несложный напев, пальцы
мальчика тоже
начинали шевелиться.
Я уже
начинал сильно любить природу, охота удить также сильно
начинала овладевать мною, и приближение весны волновало сердце
мальчика (будущего страстного рыбака), легко поддающегося увлечениям.
Дворовые
мальчики и девочки, несколько принаряженные, иные хоть тем, что были в белых рубашках, почище умыты и с приглаженными волосами, — все весело бегали и
начали уже катать яйца, как вдруг общее внимание привлечено было двумя какими-то пешеходами, которые, сойдя с Кудринской горы, шли вброд по воде, прямо через затопленную урему.
На колени!» — и
мальчик, стоявший у доски, очень спокойно положил на стол мел и грязную тряпицу и стал на колени позади доски, где уже стояло трое
мальчиков, которых я сначала не заметил и которые были очень веселы; когда учитель оборачивался к ним спиной, они
начинали возиться и драться.
Тот, разумеется, сейчас же от этого страшно заважничал,
начал громко ходить по всем комнатам, кричать на ходивших в отсутствие его за барином комнатного
мальчика и хорошенькую Грушу, и последнюю даже осмелился назвать тварью.
— Барынька-то у него уж очень люта, —
начал он, — лето-то придет, все посылала меня — выгоняй баб и
мальчиков, чтобы грибов и ягод ей набирали; ну, где уж тут: пойдет ли кто охотой… Меня допрежь того невесть как в околотке любили за мою простоту, а тут в селенье-то придешь, точно от медведя какого мальчишки и бабы разбегутся, — срам! — а не принесешь ей, — ругается!.. Псит-псит, хуже собаки всякой!.. На последние свои денежки покупывал ей, чтобы только отвязаться, — ей-богу!
— Нет, я сына моей небогатенькой соседки беру к нему, — тоже гимназистик, постарше Паши и прекраснейший
мальчик! — проговорил полковник, нахмуриваясь: ему уже
начали и не нравиться такие расспросы.
«Я встала и не хотела с ним говорить, — рассказывала Нелли, — я его очень боялась; он
начал говорить про Бубнову, как она теперь сердится, что она уж не смеет меня теперь взять, и
начал вас хвалить; сказал, что он с вами большой друг и вас маленьким
мальчиком знал.
— Я услышала ваш голос, —
начала она, — и тотчас вышла. И вам так легко было нас покинуть, злой
мальчик?
Свою педагогическую деятельность он
начал с того, что переодел девочку
мальчиком, точно в женском костюме таились все напасти и злобы, какими была отравлена жизнь Прозорова.
Вот эта девочка
начала с
мальчиком танцевать, какая хорошенькая девочка!
Мальчиком он
начал учиться грамоте по-старинному: аз, буки, веди, но не пошел по непонятливости дальше азбуки и никак не мог понять тогда складов и так и остался безграмотным.
— Теперь я буду продолжать с вами прерванный разговор, — продолжал он, когда
мальчик ушел, — вы
начали, кажется, с вопроса, учился ли я чему-нибудь, и я отвечал вам, что, точно, был в выучке.
— А вот позвольте мне рассказать, как меня в
мальчиках били, — говаривал он мне, — поступил я с десяти лет в ученье и с первой же, можно сказать, минуты
начал терпеть.
Сердце всё больше и больше ныло у бедного
мальчика; а на черном горизонте чаще и чаще вспыхивала молния, и бомбы чаще и чаще свистели и лопались около него. Николаев глубоко вздохнул и вдруг
начал говорить каким-то, как показалось Володе, гробовым голосом.
Санин проворно снял сюртук с лежавшего
мальчика, расстегнул ворот, засучил рукава его рубашки — и, вооружившись щеткой,
начал изо всех сил тереть ему грудь и руки. Панталеоне так же усердно тер другой — головной щеткой — по его сапогам и панталонам. Девушка бросилась на колени возле дивана и, схватив обеими руками голову, не мигая ни одной векою, так и впилась в лицо своему брату. Санин сам тер — а сам искоса посматривал на нее. Боже мой! какая же это была красавица!
Мы редко говорили с Володей с глазу на глаз и о чем-нибудь серьезном, так что, когда это случалось, мы испытывали какую-то взаимную неловкость, и в глазах у нас
начинали прыгать
мальчики, как говорил Володя; но теперь, в ответ на смущение, выразившееся в моих глазах, он пристально и серьезно продолжал глядеть мне в глаза с выражением, говорившим: «Тут нечего смущаться, все-таки мы братья и должны посоветоваться между собой о важном семейном деле». Я понял его, и он продолжал...
У его логовища стоял сторож — его друг, который торговал булками, и публика их покупала и собственноручно совала в хобот. Помню курьез. В числе публики, кормившей булками Мамлика, был
мальчик лет восьми, который, сняв свою соломенную шляпенку,
начал совать ее слону в хобот. Мамлик взял шляпу, и она в один миг исчезла у него во рту. Публика захохотала,
мальчик в слезы.
— Где день, где ночь! Хорош же
мальчик! — произнес Аггей Никитич и мрачно склонил свою голову, а потом вдруг встал и
начал раскланиваться с Екатериной Петровной.
— Пожалуйста!.. Муж бесконечно рад будет вас видеть, — почти умоляла его дама, а потом, с некоторым величием раскланиваясь на обе стороны с почтительно стоявшими чиновниками, вышла из церкви с
мальчиком, который все обертывал головку и посматривал на Сусанну, видимо, уже
начиная разуметь женскую красоту.
Вода, заранее уже налитая в кофейник,
начала невдолге закипать вместе с насыпанным в нее кофеем. Девочка и
мальчик с полатей смотрели на всю эту операцию с большим любопытством, да не меньше их и сама Парасковья: кофею у них никогда никто из проезжающих не варил.