Неточные совпадения
Наконец, большая часть вступает в брак, как берут имение, наслаждаются его существенными выгодами: жена вносит лучший порядок в дом — она хозяйка,
мать, наставница детей; а на любовь смотрят, как практический
хозяин смотрит на местоположение имения, то есть сразу привыкает и потом не замечает его никогда.
— Невинны просто в прямом смысле слова, как невинна эта женщина в отравлении, как невинен крестьянин, которого я узнал теперь, в убийстве, которого он не совершал; как невинны сын и
мать в поджоге, сделанном самим
хозяином, которые чуть было не были обвинены.
Несколько раз похвалив детей и тем хотя отчасти удовлетворив
мать, жадно впитывающую в себя эти похвалы, он вышел за ней в гостиную, где англичанин уже дожидался его, чтобы вместе, как они уговорились, ехать в тюрьму. Простившись со старыми и молодыми
хозяевами, Нехлюдов вышел вместе с англичанином на крыльцо генеральского дома.
Сам
хозяин и его
мать оказались довольно общительными, и потому мне удалось узнать много интересного о шаманстве и записать несколько сказок.
Вечные тревоги, мучительная борьба с холодом и голодом, тоскливое уныние
матери, хлопотливое отчаяние отца, грубые притеснения
хозяев и лавочника — все это ежедневное, непрерывное горе развило в Тихоне робость неизъяснимую: при одном виде начальника он трепетал и замирал, как пойманная птичка.
Перед Марьею Алексевною, Жюли, Верочкою Михаил Иваныч пасовал, но ведь они были женщины с умом и характером; а тут по части ума бой был равный, и если по характеру был небольшой перевес на стороне
матери, то у сына была под ногами надежная почва; он до сих пор боялся
матери по привычке, но они оба твердо помнили, что ведь по настоящему-то, хозяйка-то не хозяйка, а хозяинова
мать, не больше, что хозяйкин сын не хозяйкин сын, а
хозяин.
За завтраком Марья Маревна рассказала все подробности своей скитальческой жизни, и чем больше развертывалась перед глазами радушных
хозяев повесть ее неприглядного существования, тем больше загоралось в сердцах их участие к бедной страдалице
матери.
Хозяин, воспользовавшись случаем, что при госте жена постеснится его оговорить, налил себе третью «протодьяконскую». Анфуса Гавриловна даже отвернулась, предчувствуя скандал. Старшая дочь Серафима нахмурила брови и вопросительно посмотрела на
мать. В это время Аграфена внесла миску со щами.
По составу своих
хозяев Слободка считается аристократическим селением: один надворный советник, женатый на дочери поселенца, один свободный, прибывший на остров за
матерью каторжною, семь крестьян из ссыльных, четыре поселенца и только два каторжных.
Митя способен к жертвам: он сам терпит нужду, чтобы только помогать своей
матери; он сносит все грубости Гордея Карпыча и не хочет отходить от него, из любви к его дочери; он, несмотря на гнев
хозяина, пригревает в своей комнате Любима Торцова и дает ему даже денег на похмелье.
— Мамынька, это ты пустила постояльца! — накидывался Петр Васильич на
мать. — А кто
хозяин в дому?.. Я ему покажу… Он у меня споет голландским петухом. Я ему нос утру…
Я видел
мать, только что проводившую в рекруты единственного сына, и видел кошку, возвращавшуюся в дом
хозяина, закинувшего ее котят.
Рядом с
матерью сидит старшая дочь
хозяев, Зинаида Егоровна, второй год вышедшая замуж за помещика Шатохина, очень недурная собою особа с бледно-сахарным лицом и капризною верхнею губкою; потом матушка-попадья, очень полная женщина в очень узком темненьком платье, и ее дочь, очень тоненькая, миловидная девушка в очень широком платье, и, наконец, Соня Бахарева.
Оставшись наедине с
матерью, он говорил об этом с невеселым лицом и с озабоченным видом; тут я узнал, что
матери и прежде не нравилась эта покупка, потому что приобретаемая земля не могла скоро и без больших затруднений достаться нам во владение: она была заселена двумя деревнями припущенников, Киишками и Старым Тимкиным, которые жили, правда, по просроченным договорам, но которых свести на другие, казенные земли было очень трудно; всего же более не нравилось моей
матери то, что сами продавцы-башкирцы ссорились между собою и всякий называл себя настоящим
хозяином, а другого обманщиком.
Отец с
матерью старались растолковать мне, что совершенно добрых людей мало на свете, что парашинские старики, которых отец мой знает давно, люди честные и правдивые, сказали ему, что Мироныч начальник умный и распорядительный, заботливый о господском и о крестьянском деле; они говорили, что, конечно, он потакает и потворствует своей родне и богатым мужикам, которые находятся в милости у главного управителя, Михайлы Максимыча, но что как же быть? свой своему поневоле друг, и что нельзя не уважить Михайле Максимычу; что Мироныч хотя гуляет, но на работах всегда бывает в трезвом виде и не дерется без толку; что он не поживился ни одной копейкой, ни господской, ни крестьянской, а наживает большие деньги от дегтя и кожевенных заводов, потому что он в части у
хозяев, то есть у богатых парашинских мужиков, промышляющих в башкирских лесах сидкою дегтя и покупкою у башкирцев кож разного мелкого и крупного скота; что хотя
хозяевам маленько и обидно, ну, да они богаты и получают большие барыши.
Мать иногда скучала ими; но в этот раз попался нам
хозяин — необыкновенно умный мужик, который своими рассказами о барине всех нас очень занял и очень смешил мою
мать.
Когда речь дошла до
хозяина, то
мать вмешалась в наш разговор и сказала, что он человек добрый, недальний, необразованный и в то же время самый тщеславный, что он, увидев в Москве и Петербурге, как живут роскошно и пышно знатные богачи, захотел и сам так же жить, а как устроить ничего не умел, то и нанял себе разных мастеров, немцев и французов, но, увидя, что дело не ладится, приискал какого-то промотавшегося господина, чуть ли не князя, для того чтобы он завел в его Никольском все на барскую ногу; что Дурасов очень богат и не щадит денег на свои затеи; что несколько раз в год он дает такие праздники, на которые съезжается к нему вся губерния.
В первый раз была дождливая осень и тяжелая жизнь в разлуке с
матерью и отцом при явном недоброжелательстве родных-хозяев, или хозяек, лучше сказать.
Словоохотливый
хозяин долго и много говорил в этом роде; многого я не понимал, но
мать говорила, что все было очень умно и зло.
При первых расспросах узнав, что
мать оставила мою сестрицу на месте нашей кормежки, гостеприимный
хозяин стал упрашивать мою
мать послать за ней коляску;
мать долго не соглашалась, но принуждена была уступить убедительным и настоятельным его просьбам.
С неумолимой, упорной настойчивостью память выдвигала перед глазами
матери сцену истязания Рыбина, образ его гасил в ее голове все мысли, боль и обида за человека заслоняли все чувства, она уже не могла думать о чемодане и ни о чем более. Из глаз ее безудержно текли слезы, а лицо было угрюмо и голос не вздрагивал, когда она говорила
хозяину избы...
Хозяин избы сидел за столом, постукивая пальцем по его краю, и пристально смотрел в глаза
матери.
— Да ведь чего же надо еще? — задумчиво сказала
мать. — Уж если люди тысячами день за днем убиваются в работе для того, чтобы
хозяин мог деньги на шутки бросать, чего же?..
— Мм, — не верит? Значит — не хочет. А мы с тобой хотим, ну и — верим! — спокойно сказал
хозяин и, вдруг перегнувшись пополам, начал глухо кашлять. Откашлялся, растирая грудь, долго стоял среди комнаты, сопя и разглядывая
мать вытаращенными глазами.
— Иной раз говорит, говорит человек, а ты его не понимаешь, покуда не удастся ему сказать тебе какое-то простое слово, и одно оно вдруг все осветит! — вдумчиво рассказывала
мать. — Так и этот больной. Я слышала и сама знаю, как жмут рабочих на фабриках и везде. Но к этому сызмала привыкаешь, и не очень это задевает сердце. А он вдруг сказал такое обидное, такое дрянное. Господи! Неужели для того всю жизнь работе люди отдают, чтобы
хозяева насмешки позволяли себе? Это — без оправдания!
Женщина быстро ушла, не взглянув на гостью. Сидя на лавке против
хозяина,
мать осматривалась, — ее чемодана не было видно. Томительная тишина наполняла избу, только огонь в лампе чуть слышно потрескивал. Лицо мужика, озабоченное, нахмуренное, неопределенно качалось в глазах
матери, вызывая в ней унылую досаду.
Он схватил протянутую ему руку
матери и, потрясая ее, обратился к
хозяину...
Около обиженного мальчика хлопотала какая-то женщина, в головке и одетая попроще других дам. По всем вероятиям, это была
мать Оськи, потому что она не столько ублажала его, сколько старалась прекратить его всхлипыванья новыми толчками. Очевидно, она хотела этим угодить
хозяевам, которые отнюдь не желали, чтоб Оська обижался невинными проказами их остроумных деточек. Обидчик между тем, пользуясь безнаказанностию, прохаживался по зале, гордо посматривая на всех.
Две младшие девчонки, испугавшись за
мать, начали реветь. На крик этот пришел домовый
хозяин, мещанин, и стал было унимать Экзархатова; но тот, приняв грозный вид, закричал на него...
— Скоро и переедем, — заметила
мать. — Потрудитесь, Александр Федорыч, зайти на квартиру и напомнить
хозяину, чтоб он переделал два замка у дверей да ставню в Наденькиной спальне. Он обещал — забудет, того гляди. Они все таковы: им лишь бы денежки взять.
Мазурка кончилась,
хозяева просили гостей к ужину, но полковник Б. отказался, сказав, что ему надо завтра рано вставать, и простился с
хозяевами. Я было испугался, что и ее увезут, но она осталась с
матерью.
Иудушка расхаживает
хозяином по комнатам дома, принимает вещи, заносит в опись и по временам подозрительно взглядывает на
мать, ежели в чем-нибудь встречает сомнение.
Еще до отъезда закройщицы под квартирою моих
хозяев поселилась черноглазая молодая дама с девочкой и
матерью, седенькой старушкой, непрерывно курившей папиросы из янтарного мундштука.
По праздникам, когда
хозяева уходили в собор к поздней обедне, я приходил к ней утром; она звала меня в спальню к себе, я садился на маленькое, обитое золотистым шелком кресло, девочка влезала мне на колени, я рассказывал
матери о прочитанных книгах.
Хозяина моего я знаю, он бывал в гостях у
матери моей вместе с братом своим, который смешно пищал...
Однажды вечером, когда я сидел на крыльце, ожидая
хозяев, ушедших гулять на Откос, а девочка дремала на руках у меня, подъехала верхом ее
мать, легко спрыгнула на землю и, вскинув голову, спросила...
Позвали
хозяина; но он сперва прислал свою дочку, девочку лет семи, с огромным пестрым платком на голове; она внимательно, чуть не с ужасом, выслушала все, что ей сказал Инсаров, и ушла молча, вслед за ней появилась ее
мать, беременная на сносе, тоже с платком на голове, только крошечным.
У
хозяев был сговор. Лукашка приехал в станицу, но не зашел к Оленину. И Оленин не пошел на сговор по приглашению хорунжего. Ему было грустно, как не было еще ни разу с тех пор, как он поселился в станице. Он видел, как Лукашка, нарядный, с
матерью прошел перед вечером к
хозяевам, и его мучила мысль: за что Лукашка так холоден к нему? Оленин заперся в свою хату и стал писать свой дневник.
Мать решила, что это прекрасно и, взяв с
хозяина слово, что он в залу уже никого, кроме нас, не пустит, велела подать самовар. Последнее распоряжение матушки тотчас же вызвало со стороны Бориса осторожное, шепотом выраженное замечание, что, мол, этак, не спросивши наперед цены, на постоялом дворе ничего спрашивать невозможно.
Я рассердился, послал всем мысленно тысячу проклятий, надел шинель и фуражку, захватил в руки чубучок с змеиными головками и повернулся к двери, но досадно же так уйти, не получа никакого объяснения. Я вернулся снова, взял в сторонку
мать моего
хозяина, добрейшую старушку, которая, казалось, очень меня любила, и говорю ей...
— А ты мне что за указ? — кричал почти не стоявший на ногах Гордей Евстратыч, приступая к
матери. — Кто здесь
хозяин… а?.. Всех расшибу!..
Успеешь, ваше степенство, выспаться, а теперь, пока есть время, одевайся, говорю, да подобру-здорову подальше от греха…“ Только что он стал одеваться, как дверь отворилась, и здравствуйте… гляжу — мать-царица! — входят к нам в комнатку
хозяин с хозяйкой и три работника…
— А что насчет старухи вы изволите беспокоиться, то это напрасно, — продолжал он: — оно, конечно, что она сирот воспитала, вскормила и женила Юхвана, и всё такое; но ведь это вообще в крестьянстве, когда
мать или отец сыну хозяйство передали, то уж
хозяин сын и сноха, а старуха уж должна свой хлеб заработывать по силе по мочи.
— Как зовут? — загудел в лавке густой бас. — Ну, Илья, гляди у меня в оба, а зри — в три! Теперь у тебя, кроме
хозяина, никого нет! Ни родных, ни знакомых — понял? Я тебе
мать и отец, — а больше от меня никаких речей не будет…
Но однажды
хозяин привёл его в дом, где было собрано бесчисленное количество красивых вещей, удивительное оружие, одежды из шёлка и парчи; в душе мальчика вдруг всколыхнулись забытые сказки
матери, радостно вздрогнула окрылённая надежда, он долго ходил по комнатам, растерянно мигая глазами, а когда возвратились домой, спросил
хозяина...
Хозяева поступили с моей
матерью, как друзья, как родные: уложили ее на диван и заставили съесть что-нибудь, потому что последние сутки она не пила даже чаю; дали ей какое-то лекарство, а главное уверили ее, что моя болезнь чисто нервная и что в деревне, в своей семье, я скоро совершенно оправлюсь.
Мне стало скучно, и, слушая разговоры моего отца и
матери с
хозяевами, я задремал, как вдруг долетели до детского моего слуха следующие слова, которые навели на меня ужас и далеко прогнали сон.
Но он набрал свою артель из самой зеленой и самой отчаянной молодежи, сурово прикрикнул, как настоящий
хозяин, на занывшую было старуху
мать, изругал ворчливых стариков соседей гнусными матерными словами и вышел в море пьяный, с пьяной командой, стоя на корме со сбитой лихо на затылок барашковой шапкой, из-под которой буйно выбивались на загорелый лоб курчавые, черные, как у пуделя, волосы.
Семейство Калайдовичей состояло из добрейшей старушки
матери, прелестной дочери, сестры Калайдовича, и двоюродного его брата, исполнявшего в доме роль
хозяина, так как сам Калайдович, кончив курс школы правоведения, поступил на службу в Петербурге и у
матери проводил только весьма короткое время.
Несмотря на предупреждение, въезжая во двор и заворачивая к крыльцу Березовского дома, я сильно боялся не застать
хозяев, которые по временам бывали у соседей, а иногда даже за Елизаветградом у
матери Александры Львовны.